Кастелау

This translation published by arrangement with Nagel & Kimche in der MG Medien-Verlag GmbH

В ночь с 26 на 27 июня 2011 года, во втором часу, водители, проезжавшие по Голливудскому бульвару в Лос-Анджелесе, не могли не обратить внимания на пешехода, двигавшегося в восточном направлении по самой середине проезжей части с киркой на плече. Находившийся на маршруте полицейский

патруль вскоре обнаружил этого же человека на северной стороне улицы, неподалеку от пересечения с Сикомор авеню, на Аллее Славы, где он с помощью все той же кирки пытался расколошматить одну из вмурованных в бетон тротуара именных звезд. На требование немедленно прекратить хулиганство мужчина не реагировал. Когда полицейские повторили приказ, он угрожающе замахнулся киркой уже на них, в ответ на что офицер полиции Милтон Д. Харлендер-младший вынужден был применить табельное оружие, прицельным выстрелом ранив нарушителя в ногу. Незнакомец был доставлен в городской госпиталь, где, несмотря на все меры интенсивной терапии, ранним утром скончался. Произведенным вскрытием в качестве причины смерти установлено не огнестрельное ранение, а имевший место независимо от него инфаркт миокарда. Проведенное отделом внутренней безопасности в отношении офицера Харлендера служебное расследование не обнаружило в его действиях ни малейших отклонений от инструкции.

Личность мужчины была установлена, им оказался некто Сэмюэль Э. Саундерс, владелец видеотеки «Movies Forever» [1], 14-я стрит, Санта Моника. Поврежденная звезда славы была посвящена актеру Эрни Уолтону (1914–1991). Был ли объект вандализма избран случайно, или речь идет о целенаправленном акте, установить не удалось. В связи с кончиной подозреваемого расследование дела о причинении материального ущерба было прекращено.

Родственников у Сэмюэля Э. Саундерса не оказалось. Завещательных распоряжений погибшего тоже не нашлось. Фонды его видеотеки переданы архиву кино и телевидения Калифорнийского университета. В основном это старые кинокартины и фрагменты фильмов на различных носителях, а также документы и заметки личного свойства. Архив этот все еще не обработан.

Оставшиеся от Сэмюэля Энтони Саундерса бумаги [2] – это в основном корреспонденция, списки, заметки, скриншоты и распечатки материалов из интернета, магнитофонные записи и наброски всевозможных литературных и научных работ разной степени завершенности. В совокупности все эти материалы позволяют вычленить сюжет некой истории, достоверность которой с позиций сегодняшнего дня подтвердить либо опровергнуть весьма затруднительно.

Ни рукописи, о которой то и дело упоминается в бумагах, ни диссертации, на которой рукопись якобы базируется, в архиве не сохранилось. Предпринятая реконструкция свелась к выборке текстов и фрагментов, дабы выявить и восстановить их взаимосвязь. Оказалось, что логика развития событий не позволяет расположить материал в хронологической последовательности (если таковую вообще удавалось установить) создания отдельных его частей. Даты указаны лишь в тех случаях, когда (как, например, в скрупулезно датированных магнитофонных записях) они имеются или могут быть установлены с большой степенью вероятности.

Большинство текстов, кроме немногих особо оговоренных случаев, представляют собой документы, распечатанные либо на пишущей машинке, либо на принтере с компьютера. В самих текстах я – за исключением перевода их на немецкий язык – ничего не менял. Сокращения предпринимались лишь в случаях многократного изложения одних и тех же событий и обстоятельств. Там, где это представлялось уместным, я снабдил текст поясняющими примечаниями.

Ш. Л.

Ненавижу его. Ненавижу его. Даже из могилы он все еще потешается надо мной, ухмыляется при виде каждой новой моей неудачи и отворачивается с небрежным пожатием плеч – в точности как делает

это в «Настоящих мужчинах», только что пристрелив конокрада. Поворачивается к побежденному спиной и больше уже не оглядывается.

Я знаю все его жесты, весь репертуар его актерских приемчиков, эти вскинутые брови, указательный палец, кокетливо подпирающий щеку, высокомерно вскинутый подбородок. Я выучил наизусть все его хваленое обаяние, такое же искусственное, как аромат клубники в молочном коктейле. Я знаю его смех, которым он теперь, вероятно, смеется там, на небесах, в своем актерском раю, ибо из ада, которого он безусловно заслуживает, ему давно уже удалось…

[Дописано от руки: ] НЕТ!!! НИКАКИХ ЭМОЦИЙ!!! ТОЛЬКО ПО СУЩЕСТВУ!!!

«Soundstage Books», небольшое издательство, специализирующееся на литературе о кино, проявило к рукописи серьезный интерес. Редактор, некий мистер Уильямс, поначалу был в восторге. Но потом он вынужден был сообщить, что они отказываются от публикации. Выяснилось, что сегодня Эрни Уолтона уже никто не знает. Большинству опрошенных даже имя его ничего не говорит. Риск провалиться с такой книгой слишком велик. Лет двадцать назад, сказал он, все было бы иначе. Он сожалеет, что вынужден мне отказывать, и желает мне удачи. В каком-нибудь из старых фильмов, которые я так люблю, в этом месте следовало бы затемнение и слово КОНЕЦ.

Это издательство было последней моей надеждой. Все остальные, если откликнулись, ограничились стандартной отпиской.

А лет двадцать назад как бы они за эту рукопись ухватились! Но тогда такую книгу мне просто не дали бы напечатать. А сегодня, когда от меня наконец отстали, она уже никому не нужна.

Перипетии моего крушения впору описывать в учебнике для начинающих авторов. Это же классика – перед окончательным крахом надежда обласкивает новичка своим прощальным лучиком.

В моем случае это выглядело так: через адвокатскую контору киностудия прислала мне письмо с гуманно доброжелательным сообщением, что теперь они ничего не имеют против публикации моей книги. Больше того, они даже готовы поддержать мой проект и согласны по отпускной цене выкупить у издательства двести экземпляров.

Вероятно, они собирались выбросить на рынок его старые фильмы в знаменитой «золотой» серии «Blue-Ray-Specjal-Super-Gold» – или, как нынче принято говорить, залить старое вино в новые мехи. А чтобы хоть кого-то заинтересовать судьбой забытой кинозвезды, им понадобился скандал в прессе. Который я и должен был обеспечить.

Двести экземпляров! Да я бы сто тысяч мог продать, тогда-то! [3]

Получив такое письмо, я решил, что это очередная угроза. Видимо, они что-то разнюхали про новые улики (я понятия не имел, каким образом, но ведь прежде, когда разыгрывалась история с моей диссертацией, они же как-то исхитрились все разузнать заранее) и теперь опять затеяли какую-то каверзу, лишь бы помешать изданию. Письмо с фирменным бланком адвокатской конторы «Макилрой и партнеры» еще никогда не приносило мне ничего хорошего. Но это послание было такое учтивое, такое любезное. Можно подумать, господа адвокаты и вовсе переметнулись на мою сторону.

«Макилрой и партнеры»… Эти мерзкие крючкотворы с их гладкими, холеными физиономиями и такими же гладкими, холеными юридическими параграфами! Однажды я даже к ним отправился, хотел побеседовать с Макилроем лично, объяснить ему, что своими адвокатскими уловками они попросту губят мою жизнь… На меня только посмотрели молча, даже почти сочувственно. Поговорить с Макилроем – такое никому не дозволено, а уж распоследнему жалкому червяку вроде меня и подавно, – вот что более чем ясно говорили их лица. Чтобы разделаться с тобой, достаточно любого юриста-новичка, вчерашнего дипломника, только-только со студенческой скамьи.

Я до сих пор так и не знаю, какая гнида подсунула тогда Эрни Уолтону рукопись моей диссертации. Я ее еще даже на кафедру не отнес, только давал на прочтение нескольким людям. Ну, чтобы их мнение узнать, замечания выслушать. И тут вдруг меня вызывает к себе профессор Стайнеберг.

Стайнеберг, которого я когда-то так почитал. Знаменитый профессор Стайнеберг, из либералов либерал, чья подпись неизменно одной из первых красовалась под любым манифестом в защиту свободы творчества. А тут вдруг он, в своей отеческой манере, – насквозь лживой, притворно-отеческой манере, – дает мне совет подыскать другую тему для исследования. Работа об Эрни Уолтоне сейчас попросту неприемлема.