Катастрофа. Том I

Тасин Наум

— Мертвый зоотавр! — передавалось из уст в уста придушенным голосом, которому, казалось, с трудом удавалось пройти через сдавленное волнением горло и потом через запекшиеся уста.

— Не может быть! Где?

— На площади Notre Dame. От собора осталась груда развалин!

— Господи! Но как же это случилось?

— Не знаю. Бегу туда. Весь город туда бежит.

Действительно, со всех концов устремлялись к площади

Notre Dame толпы народа, взволнованно обсуждая события.

— Мертвый зоотавр… Мертвый зоотавр!.. — слышалось то и дело.

Казалось, что людям доставляет удовольствие повторять это, слышать сочетание этих двух слов. В этом было что-то утешительное, какая-то надежда. Раз зоотавры смертны, как и всякое живое существо, то с ними возможна и борьба. Значит, это не такие уж сверхъестественные существа, против которых бессильны сами законы природы.

Среди устремлявшихся к месту происшествия толп ходили самые фантастические слухи.

— Он был убит дальнобойным электрическим током, пущенным с Венсеннского форта.

— Ничего подобного! Его убили бомбой, начиненной холерными и чумными бациллами.

— Вздор! Он просто-напросто разбился о собор. Если с разгона о такую махину грохнешься, то уж несдобровать, хоть бы и зоотавру!

По мере приближения к Notre Dame, это последнее объяснение казалось наиболее правдоподобным.

— Зоотавр разбился о собор!

— Не разглядел!

— А его прожектор?

— Потух, должно быть…

— И собор, говорят, тоже вдребезги. Камня на камне не осталось…

— Н-да… Больше тысячелетия стоял, против всех напастей устоял, а тут вдруг…

— А все же, и зоотавр погиб!

Все прилегающие к Notre Dame улицы, точно так же, как и ведущие к площади мосты через Сену, охранялись тройной цепью солдат, пешей и конной полиции. Все прибывающие толпы напирали сзади, и с каждой минутой труднее становилось сдерживать их напор. В некоторых местах цепь была прорвана, и человеческий поток, точно через пробитую плотину, черными волнами залил площадь. Крыши, окна и балконы прилегающих к площади домов тоже чернели сплошной массой человеческих тел.

Те, которые находились за цепью, делали нечеловеческие усилия хоть что-нибудь увидеть: лезли на фонари, на деревья, поднимались на спины своих соседей, неестественно вытягивали шею, пускали в ход самые рискованные гимнастические приемы, но толком им все же ничего не удавалось увидеть. Видели только те счастливцы, которым удалось пробраться за заветную черту, где находились власти, члены парламента и муниципалитета, представители прессы, дипломатического корпуса и т. п.

А видеть здесь можно было вот что:

Правая башня Notre Dame представляла груду развалин. Левая тоже была сильно повреждена. Сам корпус собора не так серьезно пострадал: только крыша была разворочена, да в правой стене, со стороны канала, зияли несколько больших пробоин.

Черные, тысячелетние камни правой башни лежали бесформенной грудой от главного портала, наполовину разрушенного, далеко в глубь площади. А среди камней, местами совершенно покрытый ими, черной чудовищной массой лежал, головой к порталу, мертвый зоотавр.

Ниже мы приводим подробное описание этого чудовища, сделанное, по поручению Академии Наук, специальной комиссией из виднейших французских зоологов; пока же мы ограничимся несколькими, наиболее выдающимися штрихами общей картины, которую представляла в это памятное утро площадь.

Долгое время никто не решался подойти к зоотавру: он внушал всем такой суеверный страх, что людям не верилось в его смерть. Казалось, что вот-вот эта груда оживет, зашевелится, поднимет голову. При одной мысли об этом мороз подирал по коже самых хладнокровных людей.

Вначале публика держалась в отдалении от зоотавра. Некоторые рассматривали его в бинокль. Газетные репортеры щелкали фотографическими аппаратами, с лихорадочной торопливостью набрасывали что-то в своих записных книжках, но все же не решались подойти слишком близко.

Время от времени по рядам проносился тревожный шепот.

— Смотрите, он как будто шевелится!

— Ничего подобного! Это вам со страха показалось.

— Да нет же, уверяю вас: видите, как у него чуть-чуть бок приподымается… там, справа, метрах в двадцати ниже головы?…

Слушатели не верили, но все же инстинктивно пятились назад, норовя спрятаться в толпу.

— Для большей безопасности его следовало бы электро-кутировать! — сказал один видный депутат. — Я-то лично меньше всего боюсь, но надо подумать об ужасах, какие имели бы тут место, если б этот монстр вдруг ожил.

— Да, вы совершенно правы! — согласился стоявший рядом с ним муниципальный советник. — Можно было бы также сделать ему — на расстоянии, конечно, — вспрыскивания каких-нибудь сильных ядов.

— Нет, господа! — запротестовал находившийся поблизости президент Академии Наук. — Этого мы допустить не можем… Не можем в интересах науки… Электрический ток или сильные яды — которых, вдобавок, потребовалась бы чуть не целая тонна — могут произвести серьезные изменения в трупе и затруднить, таким образом, возможность научного исследования. К тому же, уверяю вас, он мертв, совершенно мертв — и уж не оживет…

В эту минуту говорившие были привлечены легким шумом в первых рядах.

— Простите, сударыня, но я бы вас просил не подходить слишком близко! — говорил полицейский офицер какой-то уже немолодой даме, сухой и длинной, как жердь, с фотографическим аппаратом через одно плечо и большим полевым биноклем через другое.