Катастрофа. Том II
Шрифт:
— Мы и без того потеряли немало времени, — мотивировал он свой отказ, — нам необходимо сегодня побывать в Лондоне, чтобы столковаться по многим важным вопросам с центральным правительством, и завтра же, если возможно, вернуться во Францию, где у нас много дела.
Никакие упрашивания не помогли, и час спустя экспедиция, в сопровождении нескольких местных нотаблей, отправилась на аэробусе в Лондон.
Огромная толпа лондонцев, заранее предупрежденных об их прибытии, встретила их у воздушной станции. Балконы домов были украшены английскими и французскими национальными флагами. Муниципальный оркестр приветствовал гостей сначала французским, а затем отечественным гимном.
Потом
Улицы и дома мало чем отличались от парижских, так как были построены по тому же плану. С особенной гордостью лондонцы показывали гостям Трафальгарскую площадь, на которой были сгруппированы лучшие здания: парламент, несколько напоминавший по архитектуре Вестминстерский дворец, Британский музей, городская ратуша, университет, собор. Вдоль широкого канала, который население называло Темзой, ключом била жизнь, копошились тысячи грузчиков, матросов, которые жевали табак, сплевывали сквозь зубы и оглашали воздух сердитой бранью.
Выгодно отличало подземный Лондон от подземного Парижа обилие парков, которые почти целиком были пересажены с надземного Лондона.
— Сейчас мы вас поведем в Гайд-парк, — сказал Гаррисону лорд-мэр. — Вы, конечно, знавали его раньше?
— О, да! И очень его любил.
— Вы увидите, он почти не изменился. Пришлось только, в видах экономии места, сократить несколько его размеры.
Действительно, Гайд-парк мало изменился. Те же монументальные ворота, выходящие на разные концы города, те же широкие, хорошо утрамбованные аллеи с белыми статуями и фонтанами по сторонам, те же проезжие дороги, по которым мчались вагоны жироскопа, автомобили и старинные, запряженные лошадьми, экипажи. Для любителей верховой езды и велосипедистов были проложены особые дорожки. Несмотря на позднюю осень, деревья пышно зеленели, как если бы весна была в полном разгаре.
Там и сям, на ярко-зеленых полянах, виднелись толпы народа, которые слушали ораторов и проповедников.
В одном месте какой-то плотный господин в цилиндре, с лицом провинциального актера или деревенского пастора, стоя на телеге, проповедовал ровным, бесстрастным, но очень громким голосом какую-то новую религию, которую он называл космософией, причем время от времени раздавал слушателям написанную им на эту тему брошюру. На соседней поляне группа женщин и мужчин, принадлежащих к Союзу духовного возрождения, все с голубыми лентами на шляпах, такими же поясами и повязками на рукавах, по очереди становились на служивший им трибуной и в то же время книжным шкапом большой деревянный ящик, и заклинали слушателей вступить в союз; по окончании каждой речи они оглушительно били в барабан, дули в трубы и флейты и, вообще, производили страшную какофонию, в то время как один из них раздавал толпе миниатюрные экземпляры какого-то нового Евангелия. Еще в нескольких сотнях шагов далее, какой-то анархист, забравшись на высокий пень, жестоко разносил существующий порядок, причем доставалось всем без исключения политическим партиям, вплоть до социалистической.
— Вы правы: Гайд-парк почти не изменился! — с улыбкой сказал Гаррисон, обращаясь к лорд-мэру. — Да и милые лондонцы остались те же, со своими вечными исканиями какой-то высшей правды, — исканиями большей частью туманными, мистическими, часто сумбурными, но всегда благородными.
— Я думаю, что здесь, под землей, это скоро с них соскочит! — заметил лорд-мэр.
— Почему?
— Потому что здесь нет лондонского тумана, который нас так давит на земле, что мы норовим уйти от него подальше. Отсюда наши вечные искания, о которых вы говорите. Отсюда и наш классический
— Я боюсь, что сплин этот перекочует в Италию, — сказал Гаррисон. — Итальянцы так тоскуют по своему солнцу, что совсем носы повесили.
В тот же вечер, после парадного обеда в Городской ратуше, состоялось, в честь экспедиции, торжественное заседание британской строительной комиссии. Председатель ее, Джон Бернс, познакомив гостей в общих чертах с почти законченными уже работами по сооружению подземной Англии, развил намеченный комиссией проект туннеля под Ла-Маншем, между Дувром и Кале.
— Без такого туннеля, — заключил он, — мы будем совершенно отрезаны от Европы. Мы неоднократно пытались столковаться по этому вопросу, по радиотелеграфу, с Францией, но до сих пор это нам не удавалось; вы, поэтому, явились теперь как нельзя более кстати. Прибавлю, что с Ирландией дело у нас уже улажено, и на днях будет прис-туплено к прорытию туннеля под Ирландским морем.
Обсуждение проекта туннеля под Ла-Маншем затянулось далеко за полночь.
Прощаясь с Гаррисоном у дверей отведенной ему квартиры, Джон Бернс, многозначительно понизив голос, точно боясь вслух формулировать свою мысль, спросил:
— А что вы думаете о туннеле под Атлантическим океаном?
— В Америку?
— Да.
Гаррисон не сразу ответил.
— Эта великая утопия, — сказал он наконец, — давно уже волнует многие благородные умы. Я глубоко верю, что она скоро перейдет в область реальных фактов. Черт возь-
ми! Я начинаю думать, что будущее человечества не на земле, не на воде и не в воздухе…
— А под землей? — с улыбкой просил Джон Бернс.
— Да, под землей. И да здравствует подземное человечество!
X.
Когда Гаррисон и его спутники вернулись в Париж, там замечалось некоторое возбуждение. Везде и всюду шли толки о том, что зоотавры совершенно исчезли. Ежедневно выходившие на поверхность радиотелеграфисты уверяли, что за последние дни налеты зоотавров окончательно прекратились.
— Ждешь целую ночь напролет, — рассказывал один из них, — и ничего! Даже скучно становится. Точно они совсем рукой махнули на землю и облюбовали себе какую-нибудь другую планету.
Почти одновременно аналогичные сообщения получены были из Германии, Италии, Испании, Бельгии. Отовсюду доносили, что зоотавры исчезли. Тот, которого видела в Булони экспедиция с Гаррисоном во главе, был, по общему мнению, каким-нибудь отставшим от стада экземпляром.
— Отбился от компании и не может дороги найти! — шутили парижане. — С Земли на Марс или на Сатурн какой-нибудь добраться — тоже штука нелегкая! Это тебе не из Парижа в Версаль проехаться!
Вначале дело ограничивалось толками и шутками, но скоро стали поговаривать о том, что можно бы вернуться на землю.
— Пожили тут — и будет! — говорили люди. — Не век же под землей жить! Слава Богу, отвадили зоотавров, а теперь и по домам можно.
Тщетно правительство и более благоразумные элементы населения доказывали, что массовое возвращение на землю в данный момент крайне рискованно и во всяком случае преждевременно: возбужденная толпа ничего слушать не хотела. Опять выступили на сцену осведомленные люди, которые распространяли слухи, что Комитет обороны и Строительная комиссия, удерживая народ под землей, преследуют какие- то особые, корыстные цели. Газета «Новая эра», которая подслуживалась к улице с не меньшим усердием, чем в дни старой эры, делала даже какие-то таинственные намеки на то, что при свете искусственного солнца гораздо легче обделывать делишки, чем при свете настоящего.