Катаясь на «Пуле»
Шрифт:
— От нее воняло, — сказал отец, не глядя на меня и каким-то непривычным тоном, словно оправдывался. Прежде я никогда не слышал, чтобы он говорил вот так.
— Да, сэр.
— Скажем маме, что мы ее не нашли. Если спросит. А если не спросит, вообще ничего не будем говорить.
— Понял, сэр. Не будем.
И она не стала спрашивать, и мы ничего не сказали ей. Так уж оно получилось.
Эта история в лесу произошла со мной восемьдесят один год тому назад, и все эти годы я не думал и не вспоминал о случившемся… во всяком случае, в состоянии бодрствования. А что касается снов, не знаю, не уверен; да и потом, как и другие люди, я не слишком помню, что там мне снилось по ночам. Но теперь я стар, мне случается грезить наяву. Немощь одолевает меня, накатывает, точно волны, грозящие смыть замок из песка, который построил на берегу; а потом забросил ребенок. Одолевают и воспоминания, подкрадываются незаметно — и иногда вспоминаются строки из старой детской песенки: «Оставьте их в покое, / Тогда явятся сами, / Виляя и махая / Пушистыми
Я лежу в постели, в своей комнате дома для престарелых, и тело мое напоминает разрушенный замок из песка. Лежу и твержу себе, что мне незачем бояться Дьявола. Я прожил долгую, честную, полную трудов жизнь, был добр к людям, и мне незачем бояться Дьявола. Потом напоминаю себе, что именно я, а не отец, заставил тем же летом маму вернуться в церковь. Впрочем, в темноте ночи все эти мысли кажутся не слишком утешительными и не слишком успокаивают. В темноте мне слышится голос, тот самый голос, что нашептывал девятилетнему мальчику разные ужасы и гадости. А подтекст все тот же: я не сделал в этой жизни ничего такого, что позволяло бы бояться Дьявола, и однако же Дьявол явился. В темноте я слышу, как голос становится все ниже, басистее, в нем появляются нечеловеческие нотки. «Большая рыба! — нашептывает он мне с нескрываемой жадностью, и перед этим голодным шепотом отступают все истины и моральные устои мира. — Бо-о-ольшая ры-ы-ыбина!»
Дьявол приходил ко мне давно, очень давно, но что, если он придет снова? Ведь теперь я слишком стар, и мне от него не убежать; я даже до ванной едва доползаю и не могу ходить без палки. И у меня нет большой форели, которую можно было бы скормить ему, отвлечь хотя бы на секунду-другую. Я стар и слаб, и моя корзинка пуста. Что, если он явится снова?
И что, если он будет голоден?
Пер. Наталья Рейн
Все, что ты любил когда-то, ветром унесет
Я люблю водить машину, и особенно нравится мне ехать по бесконечно длинным прямым, как стрела, автострадам, когда по обе стороны от дороги ничего, кроме прерий, а до ближайшего мотеля миль сорок или около того. Ванные и туалеты этих придорожных мотелей сплошь неписаные граффити, попадаются среди них загадочные и непонятные. И вот я начал собирать эти изречения — записывать в блокнот, который постоянно ношу при себе. Одни попадались, как я уже упомянул, на стенках туалетов и телефонов-автоматов, другие скачивал из Интернета (там есть два или три сайта, посвященных исключительно такого рода надписям), а потом, наконец, придумал рассказ, где их можно употребить. Вот и получилась история про Алъфи Зиммера. А уж как получилась, судить вам. Хочу сказать одно: мне далеко не безразличен ее главный герой, страшно одинокий человек; от души надеюсь, что все у него будет хорошо. В первом варианте так оно и было, но Билл Бъюфорд из журнала «Нъю-Йоркер» предложил сделать более неопределенный финал. Возможно, он прав, однако единственное, что мы можем сделать для Алъфи Зиммера, это молиться за него всем миром.
Это был «Мотель 6» на 80-й федеральной автостраде, что к западу от Линкольна, штат Небраска. В январе темнело рано, и снегопад, начавшийся еще в середине дня, придавал теперь ядовито-желтой неоновой вывеске более мягкий, пастельный оттенок. А ветер усиливался и, казалось, дул сразу со всех сторон — так зимой бывает только на плоских равнинных пространствах. Пока что это означало лишь некоторый дискомфорт, но если ночью выпадет много снега — метеослужбы, похоже, не определились окончательно, — то к утру федеральную автостраду попросту закроют. Но Альи Зиммеру было плевать.
Он получил ключ от служащего в красной жилетке, снова забрался в машину и поехал вдоль длинного здания, слепленного из ряда выстроившихся бок о бок пепельно-серых блочных домиков. Он торговал на Среднем Западе вот уже двадцать лет и выработал четыре основных и неукоснительных правила по поводу выбора пристанища на ночь. Первое: всегда резервируй номер заранее. Второе: старайся по возможности зарезервировать место в мотеле с лицензией от крупной компании, занимающейся гостиничным бизнесом, к примеру, в системе «Холидей Инн», «Рамада Инн», «Комфорт Инн», на крайний случай вполне сгодится и «Мотель 6». Третье: всегда выбирай комнату в самом конце. Тогда по крайней мере у тебя будут только одни шумные соседи. И наконец, последнее. Проси комнату под номером, начинающимся с единицы. Альфи было сорок четыре — слишком стар, чтобы трахать придорожных
Парковка перед номером 190 была занята. Вообще вокруг здания все места для парковки оказались заняты. Но Альфи это ничуть не удивило. Можно зарезервировать номер, получить все необходимые гарантии, но если приехать поздно (в такой день, как сегодня, поздно начиналось с четырех часов дня), то придется оставить машину и идти пешком. Автомобили, принадлежащие ранним пташкам, уже угнездились на подходе к длинной серой постройке; длинный ряд ярко-желтых дверей, окна покрыты инеем.
Альфи свернул за угол постройки и запарковал свой «шевроле» так, что нос его смотрел на огромное белое поле, принадлежавшее какому-то фермеру. Тянулось оно, казалось, бесконечно и таяло в сгущающихся сумерках на горизонте. Вдали поблескивали огоньки фермы. Несладко им там, должно быть, приходится зимой. Да и здесь тоже не сахар — ветер дул с такой силой, что того и гляди перевернет машину. Он нес с собой снежные заряды. Огоньки фермы то и дело исчезали из виду.
Альфи был крупным мужчиной с цветущим лицом и сиплым дыханием курильщика. Он носил пальто, потому что, когда работаешь коммивояжером, люди предпочитают видеть тебя в пальто, а не в какой-то там легкомысленной куртке или пиджаке. Оптовики продают товар людям в пиджаках и шляпах а-ля Джон Дир [1] , но никогда и ничего у них не покупают. Ключ от комнаты лежал на сиденье рядом. К нему был прицеплен брелок в виде большого камня из зеленого пластика. Ключ был настоящий, нормальный, не какая-то там жалкая картонка от фирмы «МагКард». Клинт Блэк пел по радио «Лишь хвостовые огни вдали». Песенка в стиле кантри. Теперь в Линкольне есть своя радиостанция, работающая на частоте FM, и на этой частоте передают исключительно рок-н-ролл и еще тяжелый рок, но Альфи никогда не был поклонником такого рода музыки. Тем более здесь и сейчас. К чему все это, когда можно спокойно переключиться на длинноволновую частоту и услышать, как рассерженный чернокожий старик ниспосылает на головы грешников адское проклятие.
1
Джон Дир (1804–1887) — американский изобретатель и промышленник, в 1837 году изобрел новый тип плуга
Он выключил мотор, сунул ключ от номера 190 в пальто, потом ощупал карман, желая убедиться, что записная книжка на месте. Она была на месте, старая добрая его подружка. «Спасай евреев из России, — напомнил он себе. — Получишь ценные призы».
Альфи вылез из машины, и тут ему прямо в лицо резко и больно ударил порыв ветра. Его даже качнуло назад, а широкие брючины заполоскались вокруг ног. Но Альфи выдержал удар, лишь хохотнул удивленным и скрипучим смехом заядлого курильщика.
Образцы товаров лежали в багажнике, но сегодня они ему не понадобятся. Нет, сегодня они ему совсем ни к чему. Он взял с заднего сиденья портфель и чемодан, захлопнул дверь, затем надавил на черную кнопку пульта. Она запирала все двери машины сразу. Красная включала сигнализацию. Ею пользовались, когда существовала вероятность ограбления. Но Альфи никогда не грабили. Он подозревал, что это относилось и ко всем остальным немногочисленным торговцам деликатесными продуктами, особенно здесь, в этих краях. Вы можете не поверить, но рынок деликатесных продуктов существовал в Небраске, Айове, Оклахоме и Канзасе, даже в Дакоте. И Альфи вполне преуспевал, особенно последние два года, хоть и понимал: сфера его деятельности куда как уже, чем, допустим, тот же рынок удобрений. Даже сейчас ветер, леденящий его щеки, приносил с заснеженных полей запах удобрений. А щеки у Альфи раскраснелись еще больше и приобрели свекольный оттенок.
Он постоял у машины еще с полминуты, ожидая, когда уляжется ветер. И вот он стих, и вдалеке снова замерцали огоньки. Ферма. Возможно, там, в этом доме, жена фермера как раз подогревает сейчас кастрюлю с «Фасолевым супом» марки «Дачник»? Или же ставит в микроволновку «Пастуший пирог» или «Цыплят по-французски»? Возможно. Еще как возможно, черт побери!.. А ее муж, скинув башмаки и поставив ноги в толстых носках на пуфик, смотрит первый выпуск вечерних новостей. А наверху, на втором этаже, их сын играет в какую-нибудь видеоигру, а дочь нежится в этот момент в ванной, до подбородка погрузившись в ароматную пену. Волосы у нее подхвачены на затылке ленточкой, и она читает «Золотой компас» Филипа Пульмана или же одну из книжек про Гарри Поттера, которыми так увлекалась дочь Альфи Карлин. Все, что происходило там, вдали, где мерцали огоньки, было понятно и близко сердцу Альфи, хоть его отделяли от этого уютного семейного гнездышка добрые полторы мили белого заснеженного поля, убегающего вдаль под низко нависшим серым коматозным небом. И Альфи очень живо представил, как шагает по этому полю в городских туфлях, с портфелем в одной руке и чемоданом в другой, пробирается через заносы, поминутно проваливается в сугробы, оскальзывается и вот наконец добирается до двери и стучит. Дверь тут же распахивается, и в ноздри ему ударяет запах фасолевого супа, такой густой, ароматный, такой домашний. И он слышит доносящийся из соседней комнаты голос метеоролога, вещающего по ТВ: «А теперь взглянем на этот циклон, область низкого давления, что надвигается на нас со стороны Скалистых гор».