Катя
Шрифт:
– Ва-а, какой класс! Покатаешь потом? Покатаешь? – неугомонная подруга подпрыгивает на месте.
– Покатаю, – улыбаюсь я.
Она ещё раз подпрыгивает и целует меня в щёку. Её розовые кудри щекотно проезжаются по носу. Я сдерживаю чих и вижу, как по проходу к нам несётся Юрик, с которым я тоже подружилась.
– Привет, девчата. Вы слышали, Полев заболел? Говорят, на последнюю пару с лекцией аспирант придёт.
Мы здороваемся с парнем почти хором. Ирка хихикает и уносится прочь, заявляя, что ей срочно надо отойти.
– Вот же вертихвостка, – смеюсь я тихо.
– Мне она нравится, – с какой-то грустью говорит
– Если хочешь замутить с ней – флаг в руки. Ирка хорошая, вы с ней единственные, кто со мной тут общается.
– Я знаю, что она месяц назад с парнем рассталась, но примет ли она мои ухаживания, – недовольно дует губы друг.
– Юра, скажу тебе по секрету, Ирка любит высоких парней, как ты. Говорю же: флаг в руки и с песнями на амбразуру. Вернее, на её аппетитную грудь. Идём, сейчас лекция начнётся. Мой тебе совет, если хочешь её, перестань игнорить.
Мы с другом садимся в первом ряду, со мной приземляется Иришка. Я рада, что хоть кто-то согласился со мной дружить, в школе я вечно была одна.
Лекции проходят, как обычно. Я, по складу ума, математик, и поэтому учёба даётся легко. Другое дело, что я предпочла бы заняться не экономикой, а музыкой, но маму в своё время было не переспорить.
На перемене плетусь в другой кабинет, коридор встречает еле уловимым запахом краски. Строители задержались с ремонтом, и стены докрашивали тридцать первого августа. Приятный глазу бежевый цвет тут оправдан, всё же студенты уже не подростки, и намеренно пачкать их не будут, это же самый элитный институт города.
Захожу в аудиторию, одногруппники шумят, обсуждают вечеринку в субботу. У Кирилла Демидова день рождения. Он сын одного из местных олигархов и широким жестом приглашает всех на вечеринку.
– Соколова! В восемь часов вечера субботы в «Пчёлке». Ты приглашена. Не придёшь – обижусь, – кричит он мне.
Я зависаю, открыв рот. Учусь тут два года, и никто меня, кроме друзей, никуда не звал. Что это вдруг с Киром? Какая заразная муха его укусила? А если от меня потом ответка потребуется, я же не переживу. Мой день рождения в октябре, мама даже деньги даст на праздник, но я не хочу. Два года меня игнорили, а я их на свой день рождения звать должна?
Присаживаюсь рядом с Юркой. С другой стороны на лавку падает Ирка и тут же берёт под руку, прижимаясь ко мне боком.
– Что с Киром случилось? Даже меня позвал. Не переживай, я за всех заплачу, вы только придите. Говорит, обижусь, – затараторила Ирка. – Я в пятницу на днюху к подруге иду. Если ещё в субботу к Киру, то я труп.
– Меньше пей и не будет больна, – хохотнул Юрик, намеренно исказив окончания слова. – А вообще, я бы наживать неприятности не стал и пошёл. Демидов злопамятный, как чёрт. Я иду, чего бы не повеселиться на халяву.
Я понимала: лучше согласиться. Слышала, Демидов просто сказал громко: приходите все. А кого-то, как меня, позвал лично, упомянув, что в случае неявки обидится. Козёл.
Последняя лекция подкралась незаметно. Мы с друзьями по привычке сели в первый ряд. Раньше у меня было плохое зрение, я носила очки, только этим летом мне сделали лазерную коррекцию.
Двери хлопнули. Я посмотрела на парня, входящего в аудиторию. Внутри всё задрожало и где-то в животе появилось томление. Как же он хорош собой, высокий, подтянутый, правильные черты лица, чёрные как смоль волосы. В бежевом костюме, белой рубашке и галстуке он выглядел настоящим аристократом из девятнадцатого века. Парень поднялся на сцену, и я залипла на его лицо. На вид ему было двадцать шесть лет и, судя по телосложению, парень занимался спортом, этого даже пиджак не скрывал.
– Доброе утро, студенты. Меня зовут Святозар Францевич Адельберг. Можно просто Святозар, поскольку я аспирант, а не преподаватель. Меня попросили прочитать лекцию взамен заболевшего профессора Полева. Я не буду с вами знакомиться, сразу начну лекцию. Надеюсь, что профессор быстро поправится.
У парня был сильный, красивый тембр голоса, с едва заметной хрипотцой. Когда он говорил, по коже пробегали приятные мурашки, а в животе резвился пресловутый рой бабочек. Какой же это нереальный человек, он словно зашёл к нам из параллельного мира, где существует волшебство. Я слушала его с открытым ртом, боясь даже громко дышать. Сердце отстукивало ритмы латины, то затихая, то бросаясь в бой. На душе чёрным облаком назревала горечь. Она зарождалась где-то внутри тела и оседала в горле, мешая дышать. Этот мужчина никогда не полюбит такую, как я, – сломанную куклу, девушку, по прихоти злого рока родившуюся с изъяном. Вокруг полно нормальных людей, красивых женщин с их грацией и неоспоримой привлекательностью. Кто-то даже в серых мышках находил своё счастье, но на меня всегда смотрели с насмешкой.
Глава 3
Вечер проходит, как обычно, я прячусь в своей комнате, делая вид, что усиленно занимаюсь. Вдруг раздаётся крик. Что случилось? Несусь на первый этаж. Оказывается, скандал в комнате деда. Я хотела ворваться в его спальню, но, услышав своё имя, притулилась к стене рядом с открытой дверью.
– Ты с ума сошёл, папа! – орала мама. – Восемь миллионов Катьке отписал! Зачем ты вызвал нотариуса без моего ведома?!
– Да, я завещал Кате эти деньги. Ты вообще фирму целиком получаешь. Тебе мало? Возможно, внучка захочет открыть свой бизнес, – тихим, но грозным голосом парирует дедушка.
– Папа, ну зачем ты так? Я люблю свою дочь и не борюсь с ней за наследство. Она будет работать со мной на фирме, а потом я подпишу завещание на неё, больше всё равно некому оставить дела. Сейчас ты ей даёшь эти деньги, а она всё профукает. Да, возможно, откроет бизнес, но прогорит. У меня свободной наличности только пять миллионов, остальные деньги в деле. Если что, мне стройку из-за неё приостанавливать? Вызовем нотариуса, и ты перепишешь завещание.
– Ты уже и хоронишь меня, да?! – кричит дедушка, но тут же закашливается. – Пошла вон отсюда. Фиг тебе, а не новое завещание. Будешь настаивать – я его перепишу, только в этом случае ты получишь дырку от бублика. Всё отдам внучке – и счета, и фирму. Привыкла гнобить её, будто не сама родила ни любви, ни ласки. Уйди, видеть тебя не хочу.
Я залетаю на цыпочках в уборную и слышу топот ног, мать уходит из комнаты деда. Он оставил мне наследство, а она недовольна. Разумеется, приятнее всего держать меня под своим каблучком, командовать, указывать, говорить, что я никчёмная.
Слёзы наворачиваются на глаза. Быстро умываюсь, останавливая их. «Соколовы не плачут» – так всегда повторяла мама с тех пор, как мне исполнилось семь лет. Если что-то было не так, и я начинала реветь, она грубо одёргивала: «Чего нюни распустила, ты Соколова или кто? Тебе не стыдно вообще, а?»