Кавалер Сен-Жюст
Шрифт:
12 флореаля они вчетвером — Сен-Жюста и Леба сопровождали верные Тюилье и Гато — прибыли в Нойон. Здесь, полагая, что на фронте все спокойно, Антуан выговорил себе сутки и поспешил в Блеранкур. Тюилье использовал это же время, чтобы навестить жену, жившую неподалеку от Нойона.
Было раннее утро. Городок спал. Сен-Жюст вихрем промчался по безлюдным улицам, выехал на окраину окинул взглядом поля, на границе которых стоял одинокий дом, привязал коня к штакетнику и тронул скрипучую калитку…
…Деда Антуан почти не помнил, но знал, что дед был простым крестьянином и только редкой бережливости да крепкой мужицкой смекалке оказался обязан тем, что «вышел в люди»: в зрелом возрасте он управлял доменами сеньора Бюа, в число которых входили поместья Морсан, Эври и Ришбур. Эту скромную
Где это все?.. Нет ни отца, ни огорода, ни скамейки, дом скособочился, а сад так зарос, что превратился в дебри…
Встреча получилась менее сердечной, чем можно было ждать; виной тому оказался он сам. Нет, разумеется, было все, что положено: и слезы, и объятия, и поцелуи; сестра Луиза, случайно оказавшаяся у матери, едва не молилась на своего великого брата, да и сама гражданка Сен-Жюст не отставала от нее. Но… Как объяснить противостояние, вдруг возникшее в нем, едва он увидел мать?..
Оставшись с ней наедине, Антуан тихо спросил:
— Ты можешь быть со мной абсолютно откровенной?
Мать вздрогнула и чуть побледнела.
— Неужели ты сомневаешься в этом, сынок?
— Тогда скажи: в юности, в Париже, я был заключен в исправительный дом по воле властей или по твоей просьбе?
— Какой странный вопрос задаешь ты мне…
— Ответь же на него.
Женщина опустила лицо на руки и тихо заплакала.
Теперь побледнел Сен-Жюст.
— Все ясно, — прошептал он.
Они долго сидели молча. Он не был расположен осушать ее слезы. Внутреннее противостояние усилилось: она не оправдывалась, он же не чувствовал нежности, даже снисходительности к этой пожилой расплывшейся женщине. Перед расставанием он все же спросил:
— Тебе нужны деньги?
Она пожала плечами. Помолчав, пробормотала чуть слышно:
— Сам знаешь, какие сейчас времена…
«Не желаешь просить, но и не отказываешься, — подумал Сен-Жюст. — Право же на тебя это непохоже… Но при чем здесь времена? Уж тебе-то, да и всем вам, живется неплохо; во всяком случае, гораздо лучше, чем мне». Направляясь сюда, он захватил свои небольшие сбережения, сэкономленные от депутатского жалованья.
— На, возьми. — Он протянул ей пачку ассигнаций.
Она поспешно убрала деньги в ящик секретера. Он следил за неловкими движениями ее чуть дрожавших рук. Потом поднялся.
— Как, уже уходишь? И не переночуешь даже?
Он обнял ее, рывком отстранил от себя и вышел…
…Всю боль от этой встречи и от своего бестолкового поведения он ощутил, когда был далеко от Блеранкура. О если бы можно было все вернуть! Ведь он же любил ее, свою бедную старую мать… И знал, что характер свой унаследовал от нее. Он должен был вести себя совсем иначе… Но вернуть уже ничего было нельзя. И вдруг он почувствовал с удручающей ясностью: ведь больше-то он уже ее не увидит, не увидит никогда…
О падении Ландреси они узнали 13-го, когда перебрались в Гиз. Известие это привело Сен-Жюста в страшную ярость. До сих пор кампания 1794 года шла с переменным успехом, но союзники не могли похвастать ни одной серьезной победой. Эльзасская эпопея осложнила австро-прусские отношения; герцог Брауншвейгский был заменен маршалом Меллендорфом, а Тугут начал прощупывать возможность мирных переговоров. Стремясь уберечь коалицию от развала, Питт давал щедрые субсидии союзникам, стимулируя активность их генералов. В конце жерминаля Кобургу удалось начать переброску войск в район между Шельдой и Самброй. Пишегрю, командующий Северной армией, начав контрнаступление, 11 флореаля взял Менен, важный пункт на правом фланге противника. Но Кобург в тот же день, приведя в действие свой сильный левый фланг, после жестокой бомбардировки вынудил к сдаче Ландреси — крупнейшую крепость всей линии обороны Северного фронта. Это открывало брешь в наиболее уязвимом месте: отсюда начиналась дорога на Гиз, Сен-Кантен, Ла-Фер и далее на Париж. Если бы австрийцы быстро сориентировались, они могли бы поставить под угрозу все успехи республики, — это понял Сен-Жюст, и именно это было причиной его ярого гнева, так испугавшего Леба. Но Филипп не подозревал, что друг его рассержен не столько фактом падения крепости, сколько общим положением на Северном фронте, которое они проглядели и во время своей прошлой инспекционной поездки, и сегодня; Сен-Жюст был зол на себя. Действительно, в плювиозе, занятый личными переживаниями, он сделал не все для обеспечения грядущей победы; сейчас же, потратив из личных видов целые сутки на поездку в Блеранкур, он слишком понадеялся на кажущееся затишье и не разглядел нависшей угрозы.
По сути дела, на Северном фронте имелись все те органические пороки, с которыми он и Леба боролись в Эльзасе: нехватка оружия и снаряжения, отсутствие дисциплины, бездарность генералов; Карно пренебрег всем этим и даже не представил четкого стратегического плана, отделавшись общими словами. Сен-Жюст отправил в столицу письмо, где дал волю своим чувствам. Время с 13 по 22 флореаля он провел в Гизе. Пока Гато и Тюилье занимались реквизициями в близлежащих районах, он и Леба налаживали дисциплину, проверяли командные кадры, организовывали военную юстицию.
Трудно было ему с Филиппом. Тот был предупредителен, заглядывал в глаза и… ждал. Беспрестанно ловя эти выжидающие взгляды, Антуан хотел крикнуть: «Ну чего ты так стараешься? Неужели не понимаешь?» Но он пересиливал себя и держался ровно, стремясь не оставаться с Филиппом наедине.
Однажды Леба прибежал в каком-то восторженном настроении.
— На, возьми, — он протянул нераспечатанное письмо. — Анриетта адресует тебе и мне… Прочти же скорее!..
Сен-Жюст вскрыл письмо, быстро пробежал его и вернул Филиппу:
— Ты ошибся, или ошиблась писавшая: здесь ничего нет для меня.
Филипп съежился, взял письмо и тихо вышел.
Сен-Жюст понял все: очевидно, друг его, ежедневно строчивший жене, настоял, чтобы Анриетта первой попыталась восстановить отношения. Гордая девушка сдалась, но лишь наполовину: она согласилась адресовать письмо им двоим, но не смогла выжать из себя ни слова, обращенного к неверному жениху…
Декрет Конвента от 17 плювиоза, отдававший командование Северной армией Пишегрю, одновременно назначал комиссарами при нем депутатов Шудье и Ришара. Эти двое, последовав за Пишегрю в Лилль, занялись левым флангом армии, находившимся в Приморской Фландрии. Поскольку Сен-Жюст и Леба находились на правом фланге вдоль линии Камбре — Ландреси — Мобеж, им приходилось согласовывать свои действия с Шудье и Ришаром, что оказалось делом нелегким. Дантонист Шудье, ставленник Карно, считавшего операции в Приморской Фландрии решающими для всего фронта, постоянно притормаживал решительные меры Сен-Жюста и протестовал против его дисциплинарных акций.