Кавказская война. Том 4. Турецкая война 1828-1829гг.

Потто Василий Александрович

Приступ похитил из рядов русского корпуса до четырехсот храбрых солдат. Из числа офицеров убит поручик Штоквич, отец знаменитого защитника Баязета в 1877 году. Умер от раны и Эриванского полка прапорщик князь Ратиев, которому, как сказано выше, ядро оторвало руку около самого Паскевича в тот момент, когда Муравьев отдавал ему какое-то приказание на батарее.

Ратиев имел силу сам, без посторонней помощи, дойти до перевязочного пункта, но там сделали ему неудачную ампутацию, и у него открылась гангрена. Чтобы усладить последние минуты страдальца, Мураевьев привез ему солдатский Георгиевский крест, заслуженный им еще юнкером, во время персидской войны. Ратиев взял крест, поцеловал его, положил себе на грудь – и умер. Кроме Ратиева тяжело были ранены двенадцать офицеров, и некоторые по несколько раз. В егерских ротах, штурмовавших турецкий лагерь, почти все офицеры выбыли из строя.

Карс,

взятый штурмом, вопреки военным обычаям того времени, не был отдан на разграбление. Жителям объявлена была полная амнистия, и 24 числа главнокомандующий обратился к ним со следующей прокламацией.

“Твердыня Карсская пала перед победоносным оружием русских. Права войны предоставляли наказать жителей города, взятого штурмом, но правила Русского Императора чужды всякого мщения. Именем великого Монарха я изъявляю прощение гражданам и призываю всех обитателей пашалыка Карсского под высокое покровительство России, обещая им нерушимость богослужения, обычаев и собственности... Я не потребую от вас новой подати, но приложу заботы, чтобы облегчить и ту, которая доселе лежала на вас. Да не отяготеет над вами правление победителей”.

Начальником Карсского пашалыка назначен был полковник князь Бекович-Черкасский, судебная власть оставлена по-прежнему в руках мусульманского духовенства, а полицейская – в руках туземных чиновников, подчиненных только надзору русских офицеров. Доверие к новому правлению установилось сразу, и народ обратился к своим обычным занятиям: лавки открылись, учредились базары, отрывалось закопанное в землю имущество, и “празднолюбие мусульман нашло себе обильную пищу в рассказах о минувших битвах”, как замечает один из повествователей Карсского штурма.

На следующий день, 25 июня, под стенами Карса отслужено было благодарственное молебствие за победу. Весь действующий корпус был выстроен на том самом месте, где стояла главная батарея Муравьева. Едва провозглашено было многолетие, как в ту же минуту поднялся русский императорский флаг над Карсской цитаделью, и крепость приветствовала его единодушным залпом из всех турецких орудий, а полевая артиллерия вторила ей сто одним пушечным выстрелом. Затем войска проходили перед главнокомандующим церемониальным маршем. Паскевич весело здоровался с каждым взводом и всех поздравлял с победой. Но заветное “Спасибо, ребята!” говорилось лишь тем, которые были в жарком деле на штурме.

Когда проходили батареи, боровшиеся с цитаделью Карса, Паскевич приветствовал их словами: “Спасибо вам, друзья мои, спасибо!” И солдаты ценили и понимали эти различия.

“Взгляните, храбрые товарищи,– говорил Паскевич в приказе по корпусу,– на тот утес, где ныне развевается знамя Империи, на то место, от которого сильное воинство Надир-шаха, после долговременной осады, отступило; вспомните о числе своем и вознесите теплую молитву к Господу Богу за дарованную вам знаменитую победу”.

Государь, желая сохранить в потомстве Паскевича память об этом событии, предоставил ему выбрать для себя два орудия из числа взятых на стенах цитадели. Сакену пожалован был орден св. Георгия 3-ей степени, а Муравьеву, Вольховскому, Фридериксу, Бурцеву, Лабинцеву и Черноглазову тот же орден 4-й степени. Турки, со своей стороны, сумели отдать справедливость русским войскам, их беззаветной храбрости и покорности долгу. “Вы взяли Карс,– говорили потом жители его,– но мы не стыдимся. Кто устоит против вас!”

V. ВЗЯТИЕ АНАПЫ

В то время, как на главном театре войны Паскевич только еще готовился к походу, вдали, на берегах Черного моря, совершилось другое событие, весьма важное для дальнейших судеб войны в Азиатской Турции,– перед русскими войсками пала Анапа, этот оплот турецкого влияния на черкесов, а через них и на другие племена, населявшие Кавказские горы.

Серьезное стратегическое значение Анапы обусловливалось самым ее географическим положением у моря. По отношению к черноморской кордонной линии, она была тем же, чем Ахалцихе на границе Грузии, то есть источником вечных тревог и поддержкой черкесских набегов. При таких условиях Анапа могла не только мешать сношениям европейской России с Закавказьем по Черному морю, но, распространяя свое влияние далеко внутрь страны, до волновавшихся Абхазии и Гурии, создать по обе стороны Кавказа, в тылу действующей армии, неисчислимые затруднения. Оставить ее в руках турок, во время войны с этой державой, значило иметь за своими плечами постоянную угрозу. Недаром султан, в одном из своих фирманов, прямо называл Анапу ключом азиатских берегов Черного моря. И вот, чтобы разобщить два мусульманских народа, взаимно поддерживавших друг друга, нужно было держать в руках этот ключ, и взятие Анапы, при каждой

войне с Турцией, входило в число важнейших стратегических соображений.

Турки, со своей стороны, хорошо понимали значение Анапы, дававшее им возможность, не расходуя наличные боевые силы, распространять военные действия на огромном пространстве, охватывавшем все северо-восточное побережье Черного моря и Прикубанье, и потому крепко держали ее в своих руках. В Стамбуле не без основания рассчитывали, что достаточно только подогревать в черкесах религиозный фанатизм, чтобы держать эту страну в постоянном возбуждении против России. И они не жалели денег, осыпали черкесов подарками, снабжали их порохом, артиллерийскими орудиями, ружьями, а вместе с тем и проповедниками. Для черкесов Анапа служила представительницей мусульманского могущества и была в одно и то же время и арсеналом, и “весью” Аллаха, своего рода Римом, откуда в их землю шли один за другим апостолы магометанства. Случилось однажды, что из Анапы отправлено было сразу до трехсот мулл и дервишей. Красноречивым проповедникам недоставало, однако, весьма важной вещи – знания черкесского языка, и религиозная пропаганда их осталась поистине гласом, вопиющим в пустыне. Современники этой эпохи рассказывают, что и дервиши и муллы очутились под конец в весьма критическом положении, рискуя даже умереть с голоду. Но зато на сцену выступили немедленно другие интересы, сблизившие черкесов с миссионерами, быть может, прочнее, чем это могли сделать религиозные наставления. Чтобы выйти из своего неприятного положения, немые проповедники принялись за торговлю юным черкесским населением, и этот род просвещения превосходно был понят жадными до барышей черкесами. Красивые женщины и мальчики, поодиночке и целыми партиями, находили отличный сбыт в Анапе. Закипела бойкая торговля – и отдать теперь такое сокровище, как Анапа, неверным, которые прежде всего наложили бы свою руку именно на эту торговлю, уже было невыгодно ни горцам, ни туркам. Они обещали друг другу взаимную помощь. И вот в то время, как поднималась над горизонтом грозная туча войны, турецкое правительство поручило французским инженерам усилить оборонительные верки Анапы, удвоило в ней гарнизон и, вместо слабого Гассан-паши, назначило ее комендантом известного своей храбростью Чатыр-Осман-оглы. Нужно сказать, однако, что храбрость была единственной добродетелью нового начальника – его предшественник был гораздо умнее и деятельнее.

Русское правительство, со своей стороны, готовилось овладеть Анапой. И уже в то время, когда призрак войны еще только вставал в далекой перспективе, князю Меншикову, при возвращении его из Персии в 1826 году, поручено было, между прочим, собрать по возможности точные сведения о силе Анапских укреплений. К сожалению, отношения между Россией и закубанскими горцами тогда были настолько обострены, что пришлось отказаться от мысли узнать через них хоть что-нибудь об Анапе. Сохранилась, однако, одна любопытная переписка, свидетельствующая об этих стремлениях русского правительства. Нужно припомнить, что все время с 1807 по 1812 год, когда Анапа находилась в русских руках, комендантом ее был генерал-майор Бухгольц, женатый на черкесской княжне и через нее имевший в горах большие родственные связи. К нему-то – он был тогда комендантом в Керч-Ениколе – и обратился в 1827 году князь Меншиков. Письмо его, к сожалению, не застало Бухгольца в живых, и за него ответила жена его. Вот что писала она.

“Разбирая бумаги покойного мужа, касающиеся сдачи им Анапы, я нашла подробный план крепости, который при сем и посылаю. А так как я находилась в Анапе вместе с моим мужем, то знаю лично, что крепость эта была вооруженная, но, по приказанию мужа, когда ее сдавали Порте в 1812 году, разрушены были главные укрепления и самые контрфорсы ослаблены, а орудия свезены на флот. По настояниям паши оставлено было в то время там лишь несколько самых дурных пушек с негодными лафетами. Подробное описание Анапы, как я полагаю, погибло во время кораблекрушения, которое постигло судно, ибо ехавший на нем священник с семейством, вся канцелярия и все наше имущество утонули.

Будучи сама уроженкой Черкесии, я поныне сохраняю родственные связи, доверие и приверженность к себе натухайцев, шапсугов и абадзехов, имею родственницу даже в самой Анапе. И если бы сведения эти требовались раньше, то имела бы случай и твердо убеждена в этом, то могла бы достать вам вид настоящих укреплений Анапы и все средства ее, так как крепость находится теперь в сильно оборонительном положении. Всегда желала я доставить родине моей покровительство монарха и для этой цели имела на родственников моих непосредственное влияние, с твердостью удерживаю и поныне средства подкреплять мое намерение, сопряженное с искренним желанием отвлекать народ сей от его заблуждений”.