Кавказская война
Шрифт:
Но командующий войсками тем не менее согласился на эти обременительные условия, дававшие нам взамен вынужденного бездействия и неопределенной отсрочки в усмирении Кавказа только одну номинальную покорность. 20 ноября 1859 года в урочище Хомасты генерал Филипсон принял от Мегмет-Аминя и старшин присягу верности абадзехского народа на следующих условиях (представляю вкратце, но подлинными словами):
Абадзехи клянутся в верности императору всероссийскому на вечные времена.
Они принимают на себя обязательства:
1) Повиноваться начальству, которое будет над ними поставлено. 2) Хищничеств в пределах России не производить, а виновных в том открывать. 3) С непокорными племенами в неприязненных действиях против русских не участвовать. 4) Людей неблагонамеренных у себя не держать. 5) Русских беглых возвращать.
Выдают нескольких аманатов. (Эта последняя мера давно уже была оставлена на Кавказе, как ни к чему не ведущая.)
Они выговаривают себе права:
1) Неприкосновенность веры и свободный отъезд в святые места. 2) Освобождение навсегда от всяких податей, повинностей рекрутства и обращения в казачье сословие. 3) Тем из них, которые пожелают, дозволяется служить в России, и они могут быть уверены, что служба их без вознаграждения не останется. 4) Права всех сословий абадзехского народа остаются неприкосновенными. 5) Земля остается навеки их собственностью, и никакая часть ее не будет занята под станицы. 6) Крепостные остаются во владении господ, и если кто из них убежит, то русское начальство должно возвратить его хозяину. 7) Абадзехам предоставляется устроить
В договоре не было сказано ни слова о тысячах русских пленных и беглых, находившихся в Абадзехской земле.
Условия, заключенные с абадзехами, названы в присяжном листе милостию, которую ген. Филипсон объявил им от себя.
Переговоры продолжались только три дня. Главнокомандующий получил донесение о заключении договора вместе с подписанным уже присяжным листом.
Очевидно, в этом договоре покорность абадзехского народа составляла только заглавие; прочие условия нисколько не показывали покорных. Можно было сомневаться притом, чтоб даже такие снисходительные условия были выполнены абадзехами; чтоб наперекор всем народным понятиям они считали себя связанными подписью Мегмет-Аминя и нескольких старшин. Командующий войсками представлял, что даже наружное замирение этого народа облегчит нам завоевание края тем, что, обеспечивая Лабинскую линию, позволит сосредоточить все силы против непокорных шапсугов. Но на таком плане нельзя было основать систематически свои действия. Трудно было ждать, чтоб абадзехи остались равнодушными зрителями уничтожения своих соседей, с тем чтобы сдаться потом безусловно на произвол победителя; восстание же их во время войны, основанной на доверии к их покорности, заставило бы внезапно и с чрезвычайными затруднениями переносить опять свое военное и продовольственное основание с нижней Кубани на Лабу и бросать все совершенное за время войны. Так случилось и без восстания абадзехов, как только привели в исполнение рациональный план действий. Идти вперед, подставляя фланг многочисленному племени, которое могло внезапно перейти к неприязненным действиям, было бы делом вовсе не военным. Наконец покорение восточного берега, составлявшее главную цель войны, было бы даже немыслимо в тылу непочатых, стоящих под ружьем абадзехов.
Пока на Кавказе воевали таким образом, т. е. пренебрегали стратегическими соображениями, принимались за второстепенное, обходя главное и, надеясь единственно на тактическое превосходство, шли не оглядываясь на препятствия, оставляемые в тылу и во фланге, до тех пор Кавказ оставался неодолимым. Истина эта давно была всеми сознана, но только в массе войск, действовавших на восточном Кавказе. Кубанская область жила в то время еще старыми преданиями.
С какой стороны ни смотреть на договор 20 ноября, он был для нас только бременем и двухгодовою задержкой.
Но совсем иное дело было заключать абадзехский договор, и совсем иное отвергнуть его, когда он был уже заключен. В текущую минуту неудобство уничтожить закрепленные условия далеко превышало невыгоду признать за абадзехами преувеличенные права, которые они им предоставляли. Во-первых, отвергнуть торжественно заключенный договор, подписанный командующим войсками, хотя бы превысившим в этом случае свои права, значило лишиться навсегда доверия горцев. Во-вторых, не было бы даже добросовестно отринуть только что принесенную абадзехами клятву верноподданства и насильно заставлять их драться; такой образ действий, хотя и оправдываемый обстоятельствами, непременно возбудил бы в России большое недоумение [48] . В-третьих, нельзя было совершенно пренебречь единственною выгодой, представляемою договором, положить конец роли, которую Мегмет-Аминь играл до тех пор в Закубанском крае, и окончательно разъединить предводимых им горцев. Наконец, что всего важнее, невзгоды абадзехского договора не касались настоящей минуты. План завоевания западных гор, развитый потом с такою редкою последовательностью, был в то время еще проектом; исполнение же его фельдмаршал [49] предполагал вверить графу Евдокимову, занятому покуда первоначальным устройством только что покоренной Чечни. Приготовления к сильному наступлению далеко еще не были кончены. Нечего было поэтому торопиться войной; можно было облегчить задачу до той минуты, когда исполнение ее будет отдано в сильные руки испытанного начальника и все средства будут готовы. Главнокомандующий счел за лучшее не отвергать заключенных условий и обратить покуда действующие войска против шапсугов. Первоначальный план завоевания нисколько не был изменен, но исполнение его отсрочено на некоторое время. Можно было спокойно ожидать, когда абадзехи сами нарушат условие, а до тех пор пользоваться их бездействием, чтобы нанести возможно сильные удары шапсугам, не придавая, однако ж, этой операции слишком большого значения, считая ее лишь временною [50] .
48
Французское правительство было поставлено однажды в такое точно положение: маршал Бюжо, покоритель Алжирии, тогда еще простой генерал и губернатор Оранский, заключил с только что оперившимся Абдель-Кадером договор в Тафне, совершенно подобно абадзехскому. Правительство осталось чрезвычайно недовольно договором, однако ж утвердило его. (авт.)
49
А.И. Барятинский.
50
Генерал Филипсон поместил возражение в «Московских Ведомостях» против этого письма, немедленно после того, как оно было напечатано. К сожалению, я не могу переменить ни слова из всего сказанного, потому что сказанное не только верно, но известно, в такой же мере, как мне, двухсоттысячной армии и целому краю. Абадзехи никогда не покорялись, но заключили с командующим войсками условия, выгодные для них и обременительные для нас, отдалившие на два года покорение Кавказа, что могло быть нам гибельно, если б в 1863 году вспыхнула война, которой все ждали в ту пору. Абадзехи, по старинному кавказскому выражению, замирялись, т. е. перестали открыто ходить на нас войною; таким образом в былое время замиряли несколько раз Шамиля, разумеется, только на бумаге; подобные до — говоры, прозванные маслагатами, давно уже обратились в пословицу. Действительно же абадзехи ни в какой мере не подчинялись русской власти, что будет очевидно для читателей из следующих коротких фактов: 1) Они не впускали в свою землю ни одного русского и менее всех приставленного к ним начальника. 2) Они не допустили к пограничной черте даже начальника главного штаба кавказской армии и стреляли в него. 3) Земля их оставалась после замирения, как и прежде, притоном для наших дезертиров, турецких эмиссаров и всяких европейских бродяг. 4) Вслед за договором адъютант генерала Филипсона и потом еще один топограф, посланные для обозрения маленького пограничного куска покорившейся земли, могли пробраться через него не иначе как переодетыми, по лесным тропам, и в сопровождении подкупленных лазутчиков. 5) Через полтора года потом депутация абадзехских старшин, которую я сам сопровождал в Тифлис, объявила решительно главному начальству, что народ их не может уступить йоты более условий, предложенных генералу Филипсону и принятых им. 6) Вслед за тем, во время Высочайшего путешествия по Кубанской области, абадзехские старшины представили лично могущественнейшему монарху мира, нашему Великому Государю те же условия с добавлением просьбы, чтобы русские очистили весь край до Кубани и Лабы; на требование же выдачи наших пленных и беглых
Возможность покорения нагорного края на основании предложенного генералом Филипсоном плана действий, т. е. обходя абадзехов, он старается Доказать тем, что впоследствии шапсугские отряды перешли горы по предположенным им путям, между тем как впоследствии было совершено буквально противоположное: именно — сначала сломили абадзехов, что и позволило безопасно двинуть шапсугские отряды к морю. Таким родом доказательства легко доказать что угодно.
Ссылка на одобрение фельдмаршала верна в такой степени, что в состоявшемся в то же время плане действий для покорения Западного Кавказа договор 20 ноября и мнимая покорность абадзехов не были приняты даже во внимание.
Наконец, что же значила кровопролитная война против абадзехов, решившая участь Западного Кавказа, если покорение 20 ноября 1859 года было чем-нибудь не только на бумаге, но на самом деле?
План завоевания Закубанского края не принял его даже во внимание. Зачем же было нам воевать со всем закубанским населением, если мы могли воевать только с половиною его? Одно из двух: или планы кн. Барятинского, планы и подвиги Великого Князя и графа Евдокимова, поддержанные сознательным убеждением целой армии, были возбуждены одним ненасытным честолюбием, ставившим ни во что русскую кровь; или абадзехи никогда не покорялись серьезно и их должно было принудить к тому силою. Ряд фактов, ясных как солнце, и голословное утверждение генерала Филипсона не могут стоять на одной доске. Я бы охотно пропустил этот эпизод, если б то было возможно; но мнимое покорение абадзехов два года тяготело над положением наших дел на Кавказе, обусловливало все наши действия в течение этого времени. Не мог же я писать фантастическую историю.
Я поместил эту выноску только для читателей, совершенно незнакомых с Кавказом. Полемика может состояться о мнениях, а не о фактах, о которых желающие могут справиться в Военном Журнале или спросить у ста тысяч русского войска, действовавшего в Закубанском крае, если уж великая государственная мера, как абадзехская война, не составляет для них достаточного доказательства, чтоб решить, кто прав в этом деле. (авт.)
На месте, где был заключен договор, в урочище Хамкеты, построено укрепление, имевшее впоследствии довольно важное стратегическое значение. Абадзехи жаловались на занятие этого пункта, как нарушение договора, однако же препятствовали работам.
Действия против шапсугов продолжались несколько месяцев, до назначения графа Евдокимова командующим войсками Кубанской области, и не принесли больших плодов. Из многочисленных операций этого периода только раскрытие местности от Екатеринодара к горам, по течению Афипса и Шебша, с заложением укреплений Григорьевского и Дмитриевского, осталось впоследствии как положительный результат. Несколько просек было вырублено в шапсугской земле, но систематическое соединение их в одну линию, открывавшую нам путь вдоль предгорий от Адагума до Шебша, совершенно уже в зиму 1860/61 г., при графе Евдокимове отрядами генерала Карцева (ныне начальник главного штаба армии) и князя Мирского.
Поведение абадзехов за это время было двусмысленно, хотя невраждебно; тем не менее, очевидной, оказалась невозможность основывать на их номинальной покорности какие-либо дальнейшие планы. В первые месяцы после договора абадзехи действительно сдержали своих разбойников, влияние их обуздало также мелкие адыгские племена между Лабой и Белой, и на обеих наших линиях — Верхекубанской и Лабинской — стало гораздо спокойнее. Но, понемногу, закубанцы воротились к своим привычкам, и разбои стали усиливаться, особенно со стороны мелких племен, хотя абадзехи стояли на том, что и эти племена включены в договор; в шапсугских партиях также стали показываться абадзехи. Но, кроме того даже официально, абадзехские старшины показали, что они считают обуздание хищников единственною обязательною для себя статьей договора. Они замкнули от нас свою сторону, не впуская в нее ни одного русского без исключения, даже назначенного к ним пристава; не допускали ни малейшего вмешательства с нашей стороны в свои народные дела; а между тем принимали, как прежде, всяких враждебных нам людей, наших беглых, турецких эмиссаров и европейских авантюристов. Требовать уступок от старшин было бы делом излишним; они не могли сладить с народом.
В сентябре 1860 года генерал-адъютант граф Евдокимов был назначен командующим войсками Кубанской области, и в то же время окончательно решен план завоевания и заселения русскими западного Кавказа, исполненный впоследствии. Громадность такого предприятия требовала больших материальных приготовлений, заставлявших отложить начало действий еще на несколько месяцев. Притом у нас было сильно уважение к данному слову, над которым французы или англичане, имея дело с варварами, не задумались бы пяти минут; мы ожидали случая, который явно выказал бы враждебность абадзехов, не хотевших ни воевать, ни покоряться.
ПИСЬМО ПЯТОЕ
Цель и образ действия в задуманной войне были совсем иные, чем при покорении восточного Кавказа и во всех предшествовавших походах.
Исключительное географическое положение черкесской страны на берегу европейского моря, приводившего ее в соприкосновение с целым светом, не позволяло ограничиться покорением населявших ее народов в обыкновенном значении этого слова. Не было другого средства укрепить эту землю за Россией бесспорно, как сделать ее действительною русскою землей. Меры, пригодные для восточного Кавказа, не годились для западного. Горький опыт шестидесятилетней войны научил нас осторожности.
Долгое время кавказское начальство ограничивалось при покорении горских племен отобранием от них аманатов и назначением к ним русского пристава. Постоянно оказывалось, что покорность в таком виде была лишь маской, более вредною для нас, чем открытая вражда. Горские общества присягали на подданство, чтоб отклонить от себя неравную борьбу, когда перевес с нашей стороны становился очевидным. Затем они назывались мирными; старшины их получали жалованье и подарки; но молодежь их постоянно наезжала на разбой в наши пределы вместе с явными врагами и ходила помогать против нас непокорным. После всякого дела, в мирных аулах, невесть откуда появлялись раненые. Наше управление всегда оказывалось бессильным против круговой поруки, составлявшей основу общественного быта горцев. Но хуже всего было то, что эта мнимая покорность убаюкивала русское начальство и отвлекала внимание от населений, называвшихся мирными, а наделе нисколько за нами не закрепленных. Всякая оплошность с нашей стороны, всякая случайность, развлекавшая наши силы, всегда служили сигналом к восстанию мирных. Покорные во время затишья, когда восстание могло быть немедленно подавлено, они становились чрезвычайно опасными в трудные для нас минуты, именно в то время, когда спокойствие их было всего нужнее, чтобы свободно располагать войсками. Между тем всякое восстание, в каких бы ничтожных размерах оно ни началось, всегда было одинаково опасно, как пожар на пороховом заводе, нельзя было определить заранее пределов, на которых оно остановится или, вернее, пределы эти зависели только от степени нашей энергии; иначе каждая искра кончалась бы всеобщим пожаром. Все кавказское мусульманство было связано одною порукой, все оно было насквозь проникнуто, под названием мюридизма, самыми зажигательными учениями, представлявшими тройной характер религиозного фанатизма, мистического масонства и самого революционного демократизма, — ярость первобытных мусульман, 1793 год и карбонаризм вместе. Не легко было сдерживать открытою силой чудовище мюридизма, до сих пор еще показывающее несомненные признаки жизни. При таком расположении нескольких миллионов народа пламя бунта находило везде самый горючий материал, а потому всякую минуту, на всяком пункте, можно было ожидать взрыва. Вы видели из предшествующих писем, чего нам стоило сдержать Кавказ во время восточной войны. Боевая, испытанная, на все готовая 280-тысячная армия, с которою можно было разгромить весь материк от Египта до Японии, была на весах европейской политики обращена в нуль враждебною независимостью и двуличною покорностью кавказских населений.