Кай
Шрифт:
Я решил, что эта нить мне может пригодится и убрал катушку во внутренний карман. Осталось поглотить парочку сколитов — мне нужно много энергии. Вытащил переходник из тайника и вспышка, за вспышкой истратил их.
Сила наполнила все мое тело, и я помчался по катакомбам к храму Девяти.
Мне оставалось пробежать совсем немного, чтобы преодолеть последний коридор и выбраться к каналу, когда я увидел впереди зеленоватый свет и услышал голоса. Это плохо, меня не должен никто увидеть! Я запрыгнул на стену и забрался под самый потолок. Держаться за одни лишь камни было очень неудобно, однако энергия била через край, и сил
Подо мной прошли братья из банды почившего Кривого, а с ними Шкет. Я надеялся, что они пройдут мимо, но они вдруг остановились, и один из двойняшек вытащил уголь и нарисовал метку на стене. Маленький черный крестик.
— Все видно, идем. Священник найдет. Кривой погиб, но мелкий ответит. — Прошептал один из братьев, и компания двинулась дальше по коридору.
Это они обо мне говорили? Плохие дети, про которых сказала Марта? Я вспомнил, что они, в основном, попрошайничали у храма. Но как они прознали, что я нужен епископу?
У меня сильно устали пальцы, я дождался, когда их голоса совсем стихнут, а затем спрыгнул вниз. Руки ужасно затекли, и мне пришлось их разминать. Внезапно из-за угла послышались неторопливые, но тяжелые и уверенные шаги. Я, не обращая внимания на боль, снова заполз по стене в свое убежище под потолком.
В конце коридора появилась фигура в белой рясе. Священник храма Девяти! Я затих и перехватился пальцами за камни поудобнее. Он шел и освещал дорогу сколитным фонарем. Свет был настолько яркий, что я увидел его уродливое квадратное лицо, и у меня перехватило дыхание. Это он!!! Он отрубил голову маме, а потом держал меня за руку над той ямой! Моя рука сама потянулась за ножом…
Священник остановился у развилки, посветил фонарем на стену, и склонился, разглядывая крестик. И в этот момент, мои пальцы стали разжиматься от боли. Я начал падать и в отчаянии направил стилет служителю храма в спину, прямо в то место, куда мне показывал Хартел. Лезвие пробило его ребра и вошло по самую рукоятку, а я грохнулся на него, и отскочил в сторону, перекатившись по земле. Служитель храма упал животом вниз и пытался подняться. Упавший фонарик освещал его лицо, которое было перепачкано пылью и сочившейся изо рта кровью. Священник громко захрипел, а я как завороженный смотрел на то, как покачивается стилет в его спине, отмеряя последние удары умирающего сердца. Мне было его совсем не жалко.
Он поднял свои глаза, и они встретились с моими, потом перевел взгляд на левую руку, и его лицо превратилось в смесь удивления и дикой боли.
— Ты… — Прохрипел он, — Баренс… Тьма тебя… дос… достанет. Тебе… не уйти…
Служитель совсем ослаб и больше не делал попыток подняться, лишь елозил руками и ногами по грязному полу, заливая его красной лужей. Я подскочил к нему, выдернул нож, отчего из спины тонким фонтаном брызнула струйка, и нанес еще два удара в то же место, пробивая новые треугольные отверстия.
— Это тебе за маму, гад!
Убедившись, что он перестал шевелится, я вытер стилет об его рясу и побежал дальше к храму. Пускай его находят, мне уже неважно. В Убежище больше не вернусь. Меня заколотил озноб, когда начало приходить осознание, что я впервые в жизни убил человека! Отогнал эти мысли в сторону, понимая, что могу начать сожалеть о содеянном и отказаться от своих планов.
В несколько прыжков добрался до канала, и за пять минут добежал до канализации храма Девяти. Молнией взлетел на лестницу, подтянулся на трубе, а затем забрался под потолок и прислушался. Сверху стояла мертвая тишина. Когда я все придумывал, мне хотелось делать это ночью, но бабушка Марта меня предостерегла оставаться в Убежище. Ничего, могу и подождать полдня, два долгих месяца я представлял себе этот момент в деталях. И даже если ничего не получится — мама уже отомщена.
Прыжок — и мои руки на решетке! Подтянулся и просунул голову в отверстие. Алтаря больше не было, но помещение не изменилось. И хотя оно сейчас было чистым и белым, снова и снова перед моими глазами появлялись свечи и кровавые разводы на полу. Мне стало дурно, и я покрепче вцепился пальцами за края. Когда тошнота отступила, выбрался целиком и встал на ноги. В голову снова полезли мысли раскаяния в совершенном убийстве. Прочь! Я или погибну сегодня, или закончу, то что должен сделать!
Теперь главное остаться незамеченным. Тихонько толкнул дверь, и она открылась. Медленно просунул голову в коридор и посмотрел по сторонам. Никого. Бесшумно побежал по коридору к большой красиво отделанной двери. За нее можно схватится и заползти под потолок, к перекрытиям купола по резным барельефам. Я вскарабкался на самый верх, перепрыгнул на балку и начал продвигаться тем же путем, которым меня вели два месяца назад, только теперь на высоте пяти мужских ростов.
Добравшись до входа в храм, перебрался в главную залу, где обычно проводят причастие, лег на широкую балку и стал наблюдать. Епископ рано или поздно появится здесь. Кому-то сегодня обязательно исполнится восемь лет, людей в городе очень много.
Мне пришлось пролежать так несколько часов, когда наконец-то внизу стали появляться первые священнослужители и гости храма для проведения обряда. Я смотрел сверху, на них, видел счастливые лица детей и удивленные лица родителей. Иногда способность ребенка оказывалась сильной или неожиданной, и мамы с папами кричали и радостно обнимались. От всего это мне становилось нестерпимо больно на душе и грустно.
Внезапно я ощутил спиной пристальный взгляд, словно кто-то с интересом разглядывает меня. Покрутил головой по сторонам, но никого не увидел. Получше спрятался за балку и посмотрел вниз. Людям и священнослужителям до меня не было никакого дела. Затем мне послышалось, как будто кто-то тихо-тихо пробежал совсем рядом. Это мне мерещится от волнения? Снова покрутил головой и ощущение внезапно пропало, словно ничего и не было.
Вскоре, я увидел епископа. Он с важным видом вошел в залу и начал проводить обряд для какой-то знатной семьи. Мне жутко захотелось спрыгнуть на него сверху и воткнуть стилет в голову, но я понимал, что в таком случае переломаю себе все кости и, отбросив глупую идею, просто наблюдал.
На окна храма постепенно наплывал уличный сумрак, и вскоре зажглось внутреннее освещение — несколько дорогих сколитных люстр, а по низу зала свечи. Люди постепенно расходились, и, вскоре, Баренс остался один. Он сел в углу и начал что-то записывать в огромную книгу. Еще через несколько минут в залу зашел какой-то священник. Мне показалась знакомой его походка. Неужели это тот, второй? Это он нас встречал и отводил в ту самую комнату? Я затаился, и не шевелился. Люстры давали сильный свет и тени, возникшие от малейшего движения, могли быть заметны.