Шрифт:
Грим
Каюр
ВЫХОД
Света - хотя уверяли: будет - не было. Ни туннеля, ни пения ангельского, ни облеченных в солнце фигур. Вот только беспокоило чье-то присутствие, словно тьма в этом месте прогнулась, кого-то тая. И это убеждало с необходимостью, что мой главный час наступил. Вот, значит, как довелось преставиться, напоследок подумал я.
И немедленно умер.
ГЛАВА ПЕРВАЯ. ДОЗНАНИЕ
Каждый мертвец, по-видимому, где-то всё ещё жив.
(Фернандо Песоа)
– Представиться?
– Человечек, похожий на гнома, вынул откуда-то из-под стола несколько пластиковых удостоверений.
– Вот это хотя бы: Соловьев Соловей Василискович. Дознаватель первого класса. Бляха номер 1466. Устроит такое? Или: Соловейчик Мурат Алиевич, служба порядка, генерал-майор. У меня их куча, и все неподдельные.
– Он их сбросил туда, откуда достал.
– Я же не спрашиваю кто ты такой. Сам знаю: Торопецкий Андрей Борисович. Он же Кощей, он же Каюр, он же Грим, Ходя, Тыр, ну и так далее. В первой жизни - Григорьев Иван Михайлович, графоман и сочинитель историй. Год рождения - тысяча девятьсот шестидесятый. В две тысячи тридцать втором - экспериментальная пролонгация в подпольной шарашке Матренин Двор. Потом были еще и еще. Одна из них, вполне легальная, в пятьдесят шестом: убит в стычке с монахами. Месяцем позже - снова убит. На этот раз в драке со своим сослуживцем. В том же году от специальной службы отставлен. Кроме того, в период с пятьдесят шестого по нынешний совершил еще четырнадцать ходок. Из одной из них ты только-только вернулся - и это был явный криминальный трип. Так? Зови меня Мункар, а его Накир, - оборвал биографию следователь.
– Есть такие ангелы смерти.
Еще минуту назад никакого Накира в кабинете не было. Он явился неслышно, как и присуще ангелам, которые почти что бесплотны и обитают вдали от мира сего. Только ангел смерти вздымает меч, а руки этого были праздны. Выйдя из-за моей спины, он встал у края стола и уставился на меня в упор с преувеличенной полицейской внимательностью: он откровенно валял дурака.
Мункар же глядел на меня с презрительным превосходством. Так смотрят стражи правопорядка на шпионов и прощелыг в старинном кино. Заурядное заблуждение всякого, причастного тайной полиции: мол, раз уж я кое-что о тебе знаю, значит, ты всецело в моих руках. Спешу разуверить этого и последующих биографов: кто владеет информацией обо мне, тот отнюдь не владеет мной. Более того: информация инфицирована, правда перетасована с правдоподобием, многое мной же выдумано и пущено в оборот, а я и не такого о себе наплету. Атавизм, пережиток профессии. В первой жизни я действительно фантастические рассказы писал.
Во-первых, такого прозвища, как Кощей, у меня никогда не было. Хотя то, что он Кощея упомянул, указывало на определенные обстоятельства. Во-вторых, шарашка во время моего заточения на Силикатном была не вполне подпольной. Я бы не стал доверчиво полагаться на архивы депо. Хотя кое в чем гномоподобный был близок к истине. Я же об этих двоих совсем ничего не знал: идентификаторы на территории Департамента блокируются. Аттестация соловьями и ангелами не в счет.
Накир вновь спрятался за моей спиной. Мункар же всё смотрел, а я всё молчал - не столько тактично, сколько из тактических соображений. Не исключено, полагал я, что тут-то и начинается история моих бедствий.
Дело в том, что визы я не помнил совсем. Я не помнил, как был убит и что моему убийству предшествовало. Целый кусок исчез из памяти, словно выдрали последние страницы последней главы, на которых записано самое интересное. Такого раньше со мной не случалось, и это меня беспокоило. Причина могла быть медицинская либо техническая. Реаниматоры выражали надежду, что все восстановится. Однако пока не восстановилось, эти двое могут вешать на меня все, что им вздумается. И возразить мне им нечего. Разве что сослаться на ретроградную амнезию - мой официальный диагноз моим дознавателям наверняка стал известен раньше, чем мне. Реанимационная комиссия в таких случаях информирует депо раньше, чем пациент покидает продленку.
Более того, умирать я не планировал. Может, был другой план, в который меня не посвятили? Клиенты согласились на отходняк без эскорта. А потом - передумали и взяли меня с собой? Такое случалось, но не со мной. Воспользовались тем, что не было со мной догонщика?
Повестку мне вручил портье нынешним утром. Утро было ртутного цвета, готовился пойти снег. Вызывали меня на десять часов сего дня. Я не ожидал такой срочности. Обычно давали оклематься денек-другой, прежде чем таскать по инстанциям. Я только вечером вернулся из лазарета.
Повода увильнуть от визита в депо у меня не было. Моя машина осталась гнить на краю Хованских болот. Я вызвал такси, хотя испытывал отвращение к этому виду транспорта. Таксист всю дорогу ёрзал и что-то бубнил, не к месту вставляя немецкие слова и целые фразы.
С проспекта он свернул в короткий глухой тупик.
– Подождать?
– по-русски спросил он.
– Можешь и не дождаться, - сказал я.
– Дождусь, натюрлих, - обнадежил таксист.
Департамент Демографии занимал все четырнадцать этажей. Разумеется, не всё всесильное ведомство размещалось здесь, слуги его множились, как бактерии в благоприятной среде, и все больше площадей под себя требовали. Это было то отделение, к которому я был приписан, состоял на учете за мои грехи, так что мне здесь приходилось бывать.
– Девятый этаж, - сказал дежурный.
Девятый и десятый занимала демографическая полиция. Открылись двери лифта. Вызвавший его мужчина рассеянно - как показалось - пропустил меня вперед и вошел сам.
Внешность этого человека была прелюбопытная. Такие инаковыглядящие уже практически не встречаются. Рост у него, во-первых, был небольшой, к тому же, он сильно сутулился. А во-вторых - возраст. Его тело выглядело лет на шестьдесят. Причем левая часть лица казалась заметно старее правой, словно присущая человеку асимметрия мозга отразилась в асимметрии его лица. На лбу выделялись несколько продольных морщин, над переносицей - глубокая поперечная. Большой хрящеватый нос нависал над губой, щеки были в красных точках и пятнах, словно истерзанные бритьем. Он мне напомнил гнома из детской сказки.
Подобное старение могло быть вызвано искусственно - ради некой патины, придававшей своеобразный шик тем, кому хватало решимости так себя исказить. А могло быть вызвано органической неполадкой. У меня самого веко немного дергалось.
А может, присущее этому гному коварство, подумал я, исказило его внешний облик? Я был, конечно, знаком с высказываниями доктора Пантелеева - о влиянии внутреннего мира человека на его внешний вид. Ныне каждому очевидно, что с переменой тела не меняется мимика и жестикуляция, пристрастия и привычки, пороки и склонности. Но кроме того сознание фатальным образом деформирует тело в соответствии с собственной сущностью. В прежнее время, когда человек довольствовался той плотью, коей его природа одаривала, это не было столь очевидно. Но сейчас, когда индивидуум сам выбирает себе формы и норовит отхватить попритязательней, он с течением времени замечет, что его наружность изменяется одним присущим ему и только ему образом. Словно тело приноравливалось к уму. Вообще, тема интересная, если ее развить. Идеальное реализует себя в реале в том числе и таким образом. Это явление - когда внешность приобретает черты личности, проявляет себя в материи - мой терапевт называл объективацией.
С Пантелеевым я расстался буквально вчера. А что касается моего спутника, то ему давно пора подумать о перевоплощении.
Вдобавок ко всему его лицо вдруг исказила болезненная и очевидно непроизвольная гримаса. Я поспешно отвел глаза.
Лифт остановился, мы прошли коридором, я - несколько приотстав. У одной из дверей служащий остановился.
– В девятьсот одиннадцатый?
– спросил он.
Я кивнул. Он тоже кивнул и распахнул дверь:
– Входи. Посудачим. Есть предмет и предикаты к нему.