Шрифт:
Джон Пейтон Кук
Кающийся
С тех самых пор, как я была девочкой, я хотела помучить красивого юношу.
Этой фразой Мария познакомилась со мной, шепнув ее мне в ухо раньше, чем я увидел ее лицо и фраза сработала. Она значила, что Мария знает про Дональда Фирна и Алису Портер. Еще она значила, что Мария раскусила меня с первого взгляда по моей внешности. Меня это не оскорбило: она угадала верно, хотя точно так же выглядел каждый второй из той толпы, что шатается возле Белфри, и наверняка большинство из них не испытали половины того, что прошел я.
Садясь на табурет возле стойки рядом со мной, она больно выкрутила
Меня зовут Мария. Ее голос был высоким и женственным, текучим, как мед, искренним совсем не таким, какого можно ожидать от девушки, вдруг выкручивающей вам ухо. А тебя?
Гэри.
Поглядев на нее, я испытал внезапный и острый кайф будто кто-то всадил мне полный шприц адреналина прямо в аорту. Меня поразила не только ее красота ее повадка.
Она широко улыбалась, изо рта у нее свисала сигарета "кэмел" без фильтра, подведенные глаза смотрели прямо в мои, и радужки отблескивали сатанинским оранжевым отсветом свечей бара, брови выгнулись дугой, и черные приглаженные волосы падали до плеч не то что у меня, до поясницы. Вся в черном от и до от облегающей рубашки и джинсов до сапог. Черный кожаный пояс блестел острыми хромированными шипами, и если такими ударить, никому мало не покажется. Серег у нее было только три, но браслетов и ожерелий множество черные четки, филигранные серебряные распятия, врезанные в обсидиан. Мои глаза остановила татуировка на ее плече: Мадонна с младенцем, в совершенстве, по-рафаэлевски, цветными чернилами.
Пока я отвлекся, Мария притянула меня за носовое кольцо, вставила мне в рот сигарету и зажгла, потом снова толкнула в сидячее положение, лукаво усмехаясь.
Гэри, сказала она, пуская мне в лицо дым колечками. Знаешь, я не шутила насчет того, что сказала.
А разве это сказал не Дональд Фирн? спросил я. Когда его поймали. Только ты пол переставила.
Значит, ты знаешь, что случилось с Алисой Портер.
Конечно, знаю, ответил я.
Мы нашли в этом деле общий интерес неудивительно, если это дело было не только сенсационным и знаменитым, но еще и местным. Мы оба любили брошюры про настоящие преступления, и романы Энн Райе, и кровавые фильмы ужасов, и чернушную, металлизированную, одержимую смертью музыку.
Нам предназначено было прийти на бал Белфри, который какой-то мудрый святой устроил в старой каменной готической церкви на заброшенной, опасной окраине города. Этот клуб привлекает к себе психов, и ему удается оставаться достаточно угрожающим, чтобы отпугивать армейских хмырей, зубрил из колледжа, феминистских мышек и прочую нечисть.
Я спросил Марию, с чего это она стала меня кадрить.
Потому что у тебя вид вероятной жертвы. Что верно, то верно.
Вот я и решила забить место, пока никто другой этого не сделал.
С тех самых пор, как я был мальчиком, я хотел помучить красивую девушку.
Именно это сказал Дональд Фирн в сорок втором году перед тем как его отправили в газовую камеру тюрьмы штата в Кэнон-сити. То, что он сделал с семнадцатилетней Алисой Портер, не поддается описанию но описывать такое мог бы только садист. Я только скажу, что среди инструментов, которые помощники шерифа унесли с кровавой сцены преступления, были шилья, гвозди, проволочные плети, а еще обугленные остатки ее одежды, и когда они вытащили тело девушки из старого пересохшего колодца... как говорится, не будем углубляться.
Я вырос в Пуэбло, в пятидесяти милях от места убийства Алисы Портер и в сорока милях от места, где народ штата Колорадо отравил газом Дональда Фирна более пятидесяти лет назад. Мой дед работал на сталелитейном заводе, который покрывает наши крыши сажей и придает нашему воздуху охристый оттенок и запах тухлых яиц и который выпустил плотницкие гвозди, найденные в "пыточном наборе" Дональда Фирна.
Перед смертью дед часто потакал моему патологическому любопытству, говоря: "Гэри, я тебе рассказывал про ту медсестру, что убили в старой церкви Покаяния в сорок втором?" Я подтаскивал стул и просил его рассказывать, и у нас устанавливалось редкое взаимопонимание поколений.
Старик знал, что маленькому Гэри от этих историй вреда не будет.
Маленького Гэри плаксивого, тощего, с нездоровым видом вечно задирали другие дети, а сам он даже мухи не обидел бы. А интерес маленького Гэри к кровавым фильмам, которые передавали по телевизору из Денвера поздно ночью в пятницу, только пока зывал, что у мальчика здоровое, активное, нормальное воображение.
Когда я был еще малышом, комиссия штата по родительским правам решила по причинам, о которых никто никогда и не пытался мне рассказывать, что моей матери нельзя доверить мое воспитание.
Подозреваю, что она спилась, или колотила меня, или завела дружка, который меня колотил от ее имени. В строчке "Отец" моего свидетельства о рождении всегда стоял простой крест, то есть либо она не знала, кто мой отец, либо я появился на свет от непорочного зачатия. Я только уверен, что мой отец не Бог, а какой-нибудь мексиканец, потому что у меня типичный для метисов цвет лица, темно-карие глаза, черные блестящие волосы, и стоит мне побыть на солнце минуту-другую, как у меня появляется глубокий красноватый загар. Как бы там ни было, родительские права передали моим деду с бабкой, и они, наверное, были со мной терпеливее, чем были бы настоящие родители. Постарев, они даже смирились с моей громкой дьявольской музыкой: слух ослабел. В возрасте шестидесяти пяти лет дед получил обширный инфаркт, доставивший его на небо быстрее ракеты "Сатурн5". Бабуля все еще тикает, одна, в старом крытом толем бунгало возле сталелитейного завода. Я ее навещаю, только когда хочу взять ее машину.
Не могу точно сказать, как я стал таким, какой есть теперь. Пусть даже мне пришлось выдержать многое от рук матери и ее приятеля, это еще не причина, чтобы меня привлекала боль. В детском. саду девочки любили валить меня на землю, потом хватать за руки и за ноги и тащить, как добычу из джунглей, но я не думаю, что поэтому мне приятно поддаваться силе женщин. Когда я стал чуть постарше, другие мальчики использовали меня как жертву при игре в "Звездный путь", ловя меня и связывая разными нестандартными способами, но я сомневаюсь, что отсюда пошел мой интерес к веревкам и цепям. А когда я достаточно вырос, чтобы войти в сумрачный мир книжного магазина для взрослых без того, чтобы у меня спросили документы, я рассматривал разные журналы с голыми девочками и развешанные на стене искусственные члены, но всегда мой глаз привлекали фетишистские журналы, причем такие, в которых женщины порабощали мужчин.