Казачьи сказки
Шрифт:
Петр Лебеденко.
Замаренов Егор Максимович
Предание на Яике, записанное И. Железновым о казаке Рыжечке
– «Умные речи, Иван Никитич и слушать любо,-сказал я, когда старик кончил предание о трех Иванах. – Экой ты, экой ты какой!- говорил Иван Никитич Чакрыгин, и на лице его сияло неподдельное чувство самодовольствия. – Но ты назвал Ивана Пыжалу, Ивана Шаталу, Ивана Клада, еще Ивана Бирючьих – Лап. А где-же Рыжечка?- спрсил я. – Экой ты, экой ты какой! сказал Иван Никитич. – Те жили прежде Рыжечки, те жили может статься. Бог знает когда (старик махнул рукою), а Рыжечка, почитай, что на памяти наших отцов, Рыжечка, сударь мой, был в полку у Прохора Митрича. – Кто такой Прохор Митрич?- Ну и славно! сказал с удивлением старик. Ты и Прохора Митрича не знаешь. Хорош же гусь!… А Прохора Митрича Дурманова все наше войско знало. С ним царь Петр Первый компанию водил.
– Будто? – Не будто, а на самом деле так. Да ты, вижу, ничего не знаешь.Так и быть, расскажу тебе с конца. Слушай. ваше благородие. Я рад был слушать
«Петр Первый, несколько лет сряду, вел брань-войну со Шведом. Этому, вишь, за досаду и за великую грубу стало, когда Петр Первый задумал отнять у него несколько губерний чуховских. Вот из-за этого-то самаго дела и дрались несколько лет сряду не на живот, а на смерть.Испокон век ни одна война не проходила и теперяча не проходит без того, чтобы наших казаков не требовали в армию: без казаков, словно без соли, нельзя обойтись. Так было и ту пору.Много наших полков перебывало в расейской армии: и пятисотенные, и семисотенные, и тысячные, всем было место и дело. Нигде никогда от наших казаков прослуги не было, окромя лишь отлики(*отклики). Прикажут ли, бывало, им неприятеля скрасть- как с полки сдунуть; пошлют ля, бывало, соколиков куда, хоша бы и за море, примерно, языка добыть- языка добудут. Такие уж были ловчаги, что днем с огнем поискать, и то вряд ли найдешь. А все Бог им помогал за их простоту. Ведал о том и сам царь. Раз зимнею порой шведский город Карантин брали. Вот тут-то наши казаки оченно себя показали. В одних легоньких, сударь мой, летних кафтанчиках да курточках, без шапок, с открытыми, иль-бо с перевезянными платком головами, они, аки львы могучие, аки звери дубравные, рыскали впереди армии и душили шведов, словно мух, а работали, заметь, касатик, одними только пиками, точь-в точь как в старинных песнях поется, примерно о Ермаке Тимофеевиче, что говорил царю Ивану Васильевичу Грозному: «Возмем-де тебе Сибирь город без свинца, без пороха. Возмем-де белой грудью, с камчатной с одной плеточкой…Вишь, какие были ярои (*герои), старинные казаки-лыцари, не нынешним чета, ученым, что папахи умеют с полу подымать, а от киргизкого копья, к примеру сказать, «мамынька!» кричат…
В тот день мороз был лютый, бороды у наших казаков заиндевели, а от самих от них пар валом валил, словно с каменки, а на пиках у них замерзли длинныя-предлинныя сосульки: много больно, вишь, шведов -то покололи. Да, истинно так было. Петр Первый стоит на горе и смотрит на них в подзорную трубу.-Какие это казаки? спрашивает царь своих приближенных. – Яицкие! говорит ему граф Шереметьев. Я так и думал, – говорит царь.
– Позвать, говорит, ко мне ихняго походного атамана, когда кончится дело.Ладно.Карантин взяли; шведов- которых побили, которых в полон позабрали, а король их бежал за море во своиси. Так, значит, и быть должно. Собирались, у царя после баталии все генералы и сенаторы. Пришел и Прохор Митрич наш. Царь спрашивает его: – Как тебя, казацкий атаманушка, зовут по имени и величают по отчеству?
– Вот так-то, говорит Прохор Митрич.
– Спасибо, Прохор Митрич, за вашу службу: я ея не забуду,- говорит Петр Первый.
– Возьми, говорит, на первый случай, по золотой на казака: это, говорит, от меня им на водку, а себе, на память, вот эту вещицу. Тут царь из собственных своих ручек подал Прохору Митричу литую золотую чару с царским ербечком и имечком. – Больше этого,- говорит Петр Первый, – теперича дать не могу; не безсудьте: казна, вишь, на исходе. А вот, как пошабашу совсем шведа, возьму с него контрибуцу, принужу его платить мне дань во веки вечные: тогда, говорит, расплачусь с вами, никого не забуду. – Много довольны твоею милостию, надежа-царь, – отвечает Прохор Митрич: – мы не из интереса служим, мы как есть рабы твои верные, готовы за тебя кровь проливать до последней капельки… _ Ладно, ладно! – говорит царь: после сочтемся, а теперича, Прохор Митрич, оттрапезуй-ка с нами чем Бог послал. Ладно.Сели, как в сказках говорится, за столы дубовые и скатерти бранныя, за явства сахарныя и питья медвиныя; стали пить, есть и прохлаждаться и речами хорошими, разумными забавляться. Под конец честнаго столованья Петр Первый и говорит Прохор Митричу: – Шведа хоша мы и не совсем добили, однако врядли он, после вчерашней бани, скоро оправится. Можно, значит, и нам отдохнуть немного. Ступай, Прохор Митрич, поведай своих-то молодцов на Яике, – пускай отдохнут на родной сторонке, поживут в домах, в семействе, поисправять свое хозяйство и все такое; чай с войной то и они, бедняжки, поиздержались, поистратились, а я говорит, не хочу, чтобы казаки мои голодали и без нужды нужду терпели… Вот какой он был, Петр-то Первый!- прибавил старик.
– Все знал, до всего сам доходил, обо всем сам заботился, не гнушался допускать до своих пресветлых очей…- Знаю, знаю прервал я. – Но где Рыжечка? – Рыжечка? Уж ты, этакое дело, не соскучился ли слушать? сказал старик.
– Я тебе, ведь сказал, что начну с конца, ну и дожидайся. Об Рыжечке речь впереди, Слушай, касатик. «Швед приутих, войска расейские разошлись по своим фатерам, а Прохор Митрич вернулся с казаками на Яик. Год спустя Прохор Митрич приехал в Питер в зимовой станице с кусом и явился к царю. Само собой, царь обрадовался Прохору Митричу, словно родному, и повел его из парадных покоев в другие. Посадил его там за стол, стал разспрашивать: что и как на Яике, здоровы ли казаки молодцы, есть ли у них хлеб, одежа, гораздо-ли рыба ловится? и все такое. Потом стал угощать, налил большую чару зелена вина и поднес Прохору Митричу. А Прохор Митрич не принимает чары, говорит: – Не подобает мне, надежа-царь, рабу твоему, пить прежде тебя, моего государя; ведь я чувствую, кто я, и кто ты. Ладно. Царь сам наперед выпил. Налил другую чару и поднес Прохору Митричу. Прохор Митрич выпил, но не всю: на донышке немного осталось. Царь спрашивает: что-же не всю? Прохор Митрич
– Ой ли? говорит царь.
– Истинно так! говорит Прохор Митрич.
– Хорошо,- говорит царь, – пойдем теперича прогуляемся; узнаем, кто из нас богатырь, и кто полбогатыря. Пошли они с задняго крыльца на Неву-реку. Подошли к лестнице: надо спускаться вниз. Царь сделал ручкой знак, чтобы Прохор Митрич шел впереди, и Прохор Митрич закобенился, стал на край лестницы да говорит: -Не подобает мне, надежа-царь, рабу твоему, идти впереди тебя, моего государя и повелителя; ведь я чувствую, кто я, и кто ты. Царь улыбается и говорит: – Не подобало тебе, Прохор Митрич, прежде меня пить чару зелена вина, – это так, а идти впереди меня подобает, даже артикуль военный повелевает: ты должен очищать дорогу, не притаился ли где ворог какой. Прохор Митрич стал первый спускаться по лестнице, а Петр Первый пошел за ним, да каждый раз – ей!
– ей! какой ведь и царь-то был разумник, забавник, – каженный раз, как спустит ножку-то со ступеньки, ручкой-то, шутки ради известно, ручкой-то и упрется в плечо Прохор Митричу и тиснет, да так тиснет, что у Прохора Митрича косточки захрустат. Покуда они сошли на низ, у Прохора Митрича плечо-то отнялось, на-ка-те! а самого-то его на бок перекосило, на-ка-те! Думал, что Прохор Митрич после того не окалямается, сляжет и совсем изведется. Ан нет, не тут-то было. На другой день он встал здоровехонек, только немного на бок перегибался; ну, да это нипочем.Старики сказывали, что Прохор Митрич на всю жизнь остался несколько на один бок кряв.Однако был здоров. Когда поутру на другой день он пришел к царю, тот идно удивился.- Ай-ай, молодец же ты, Прохор Митрич!- говорит царь. – Я думал, ты сляжешь и не встанешь, а ты молодец-молодцом. Вчера ты объявил себя полбогатырем, а ты, вижу, полный богатырь. Однако, шутки в сторону,- говорит Петр Первый. Вчера, как мы с тобой разстались, вчера, слышишь, прибежал ко мне кульер из иной земли, привез нерадостную весть: Швед опять на меня поднимается. Идет он, слышу, не прямою дорогой, не со своей границы, а пробирается, шельмец, обаполом, к польской границе; думает отвести у меня глаза, в расплох застать. Дудки! не на того напал, не надует. Я пойду на переем ему, и где устигну, тут и пошабашу! Нечего, говорит, с ним церемониться, много давал ему поблажки, – не чувствует шельмец.Поезжай, Прохор Митрич на Яик, – говорит Петр Первый. – Снаряди полк иль-бо два яицких казаков и как можно скорее, являйся с ними ко мне под город Платаву (Полтава-значит)- знаю, Швед до Платавы грабится. Вот он какой был, Петр-то Первый! прибавил старик. Все знал, все ведал, со всеми баял.
«Лишь только Прохор Митрич приехал на Яик и обьявил царское повеление, как в одну неделю снарядили два пятисотенных полка и отправили под город Платаву. Походным атаманом, знамо дело, пошел Прохор Митрич.За башней на лугу служили молебен.Прохор Митрич сам держал войсковую хорунку (знамя). На дворе было тихо-претихо, но когда запели: на супротивные даруй! в тот миг вдруг повеял с западной стороны, сиречь, оттуда, где город Платава, повеял,говорю легонький ветерок, зашевелил хорунку, поднял-поднял на воздух, всполоснул раза два, да и обвил ее вокруг Прохора Митрича, да и затих. Прохор Митрич и стал словно спелененный.В тоже время, сударь мой. и лошадь Прохора Митрича, – а лошадь Прохора Митрича держал Рыжечка, он был на ту пору вестовым у него, – и лошадь, сударь мой. заржала… и подала хороший знак. Тут все войско возрадовалось и заговорило:
«К добру! к добру! к добру!»
«Полки тронулись и пошли. Прохор Митрич остался. Сошлись около него старшины и почтенные старики: известно, выпивку на прощанье сочинить. Когда Прохор Митрич простился со всеми и сел на коня, старшины и все обчество говорят ему:
– Есть когда Господь Бог поможет там вам сделать какую ни-на-есть отличку, то, говорят, главнаго-то, Прохор Митрич, не забудь,- напомнить, говорят, батюшке нашему, Петру Алексеевичу, чтобы не нудил нас на счет креста и бороды.
– Будьте благонадежны, атаманы-молодцы: эта мысль и у меня самаго из головы не выходит, – сказал Прохор Митрич, и поехал к полкам.
Будьте благонадежны, атаманы-молодцы: эта мысль и у меня с из головы не выходит, – сказал тоненьким голосом и Рыжечка, сел на лошадь, заломил на ухо шапку. Да и поскакал за Прохором Митричем.
«Тут все индо засмеялись.
– Куда тебе! пузырь! – кричать взад Рыжечке. Но Рыжечка махнул рукою и удрал.
«Рыжечка был маленький человек, точь-в-точь сам с ноготок, а борода с локоток. Оттого и прозвали его в шутку Рыжечкой, сиречь, грибок рыжик. Это имя так и осталось за ним на всю жизнь. А настоящее его прозвание было Замаренов Егор Максимович.
«Идут полки наши к городу Платаве, идут лугами, болотами идутони, топятся, к городу Платаве торопятся, точь в точь как в песне поется про поход к городу Азову. Да, идут полки наши к Платаве, з под Платавой, сударь мой, чудеса творят.Швед успел упредить Петра Перваго и застоил что на лучшие места шанцами да бутареями, поди ты толкуй что хочешь, а Швед успел упредить, даром что неверный.Еще,сударь мой, так, должно быть, тому уж быть, – еще, сударь мой, случилась тут казусная оказия: царю нашему сделали измену хохлацкий атаман, Мазепа, и предался с своими полками Шведу. От этого самого рати Шведской прибыло. А рати расейской убыло. Что тут станешь делать? Как ни шатай, как ни валяй, а приходится сказать: плохо.Петр Первый было и так, и сяк. А дело все таки выходит плохое. Как ни кинь, все выходит клин.Петр Первый собрал было енералушков и всех думчих своих сенаторушков, чтобы собча придумать что ни-на-есть к лучшему, чтобы как ни-на-есть не потерять свою армеюшку и не дать Шведу над собою возвысится, а тут, сударь мой, как раз, так должно быть тому уж быть, – тут как раз прибегает от Шведа переговорщик; не угодно ли, дескать, кончить спор поединщиками? Давай Бог! это нам на руку. Петр Первый рад был этому, по той самой причине, что ему жаль было губить по напрасну армию. А Швед делал это по неволе.