Казаки-разбойники
Шрифт:
Жан бойко толмачил, и вскоре определили место, где можно ближе всего подойти к берегу.
Индеец стоял возле рулевого, а им был сейчас сам капитан, указывал фарватер и приметы берега. Жан старательно толмачил, а судно осторожно шло под половиной парусов. Англичане довольно быстро приближались.
– Бросайте лот! – орал Самюэль с полуюта. – Глубина?
– Пять футов, капитан! Три с половиной, капитан! Четыре, капитан!
– Дно ровно нет, – дополнил недоумение капитана Жан.
–
– Черт! Это уже меньше, чем осадка! Видимо, грунт слишком мягкий и дно судна не царапает по нему.
– Жан, зови все пироги сюда, к борту. Есть предложение.
– Ты что задумал, Люк? – в голосе капитана слышались страх и беспокойство. Когда пироги подошли к борту, Лука через Жана приказал:
– Грузите людей и гоните через перешеек! Потом перевезете груз! Торопитесь! Англичане скоро начнут стрелять!
Индейцы поняли. Быстро приняли в лодки людей и торопливо погребли по бурному перешейку. Прилив клокотал, кружил воду, водоросли носились везде.
А Лука не мог оторвать глаз от безжизненного тела индианки. Она действительно была без сознания и, как казалось, не подавала признаков жизни. Хотелось спрыгнуть вниз, схватить ее тело и взлететь на палубу. Но он не осмелился.
В миле к югу перешеек чуть выступал из воды. К нему и стремились индейцы на пирогах. Они работали веслами стремительно, видно было, что их силы на пределе возможного. С палубы корабля было хорошо видно, как они причалили к берегу. Он поднимался над водой не более чем на полтора фута, но это была земля, где можно было переждать прилив.
Лишь только начался второй рейс пирог, на сей раз с грузом, как англичане произвели залп из шести орудий правого борта.
Ядра с глухим всплеском вспенили волны в непосредственной близости от суденышка. Оно еще продолжало медленно двигаться, но с каждой минутой все оставшиеся на борту ожидали посадки на мель.
Второй залп прогрохотал четверть часа спустя. Англичане сбросили паруса и дальше не двигались. Ядра опять пролетали мимо или не долетали.
– Скоро они пристреляются, и тогда нам придется худо, – говорил Лука.
Он оставался на борту лишь с Самюэлем. Остальные уже шли на пирогах к холмику. И Лука сказал решительно:
– Хватит испытывать судьбу, Самюэль. Спускаемся в ялик. Следующий залп может накрыть нас. Поторопимся.
– Но судно, Люк!..
– Мы ему не сможем помочь, Самюэль. Уходим!
Они неторопливо гребли, ожидая залпа. Он прогрохотал, когда ялик был на полдороге до берега.
– Гляди, Люк! Они попали! Полбака снесли! – Самюэль чуть не плакал от досады и бессильной ярости.
– Не преувеличивай, капитан, – стоически ответил Лука. – Всего-то повредили несколько досок обшивки. Успокойся, капитан! Еще поплаваешь!
На холмике из песка и ракушек столпились все люди. Было тесно, но англичане больше не могли достать их своей артиллерией. А на десант они вряд ли осмелятся.
– Все ж французская земля, – бросил Колен и глянул на корабль. – А что с нами будет?
– Посмотрим, Колен, – ответил Лука безразлично, поискал глазами индианку. Она лежала на циновке бледная, едва дыша. Тряпка на шее была уже грязной и заскорузлой от крови. Он подошел осторожно и стал на колени. Подняв голову, спросил индейцев:
– Что с нею? Чем ранена?
Лука подождал, пока Жан переведет ему ответ индейца, потом медленно стал развязывать повязку. Все молча, в напряжении окружили их и смотрели.
Рана оказалась загрязненной. Лука отбросил тряпку, посмотрел на Самюэля. Тот понял, ушел и вскоре вернулся с ящичком с различными мазями и порошками трав. Это были снадобья колдуна и знахаря Эфу, которыми тот снабдил Луку при отплытии.
Лука снял корочку с раны. Сукровица проступила обильно, смешалась с гноем и текла тонкой струйкой на плечо индианки. Он осторожно ощупал края раны, слегка надавливая на них. Гной засочился сильнее.
Лука обмыл рану тампоном, смоченным ромом. Индианка застонала, и индейцы двинулись ближе, угрожающе загнусавили тихими голосами.
Лука полностью сосредоточился на ране. После долгого промывания он потребовал тонкий нож, накалил его на огне, обрезал малые части помертвевшей кожи и мяса, прижег края, посыпал порошком и лишь затем осторожно перевязал шею чистыми полосками ткани.
Лука вздохнул тяжко, прерывисто и тяжело опустился на песок, не отрывая глаз от изможденного лица индианки. Смотрел и думал.
Вспомнилось вдруг, как давным-давно, в забытом почти и таком далеком Киеве, он, голодный и бесприютный, просил дядьку Макея взять его на войну, как мечтал о казачьей славе, о богатой добыче и дальних неведомых странах.
Была слава, лихие сшибки на земле и на море, были раны, женщины и добыча, а дальние страны – так вот они, куда уж дальше-то. А было ли счастье? Да и что это такое, где оно, в чем? Что сделать надо, чтобы оно пришло и согрело душу? Может быть, надо успокоиться, перестать ломать голову и просто жить? А там время покажет, расставит все по своим местам…
Луку вывел из задумчивости далекий грохот. Он встал, посмотрел на море.
Его судно пылало, подожженное раскаленными ядрами английской артиллерии. Он смотрел, и в голове больше ничего не возникало. Ни жалости, ни сожаления, ни обиды или чего-то еще. Он был спокоен.