Каждый час ранит, последний убивает
Шрифт:
– Так скоро? – повторяет Тама.
– Ты слишком тупая! – вздыхает Сефана. – Ты им в школе не нужна. Иди лучше работай.
Тама возвращается в кухню. Вечером Шарандоны ждут гостей. Важных гостей. Так что нужно готовить на десятерых.
До их прихода Сефана закроет Таму в постирочной, чтобы девочку никто не увидел. Она сама будет подавать блюда на стол и гордо расхаживать между гостями, бахвалясь, что приготовила все сама. Ей наговорят комплиментов, скажут, какая она великолепная хозяйка.
Тама берет средство для мытья посуды
Целую баночку перца.
Из постирочной я слышу, как гости расходятся.
Из своей каморки я слышу все или почти все. Все, что происходит в кухне и в столовой. Так что я знаю, что месье Шарандону пришлось заказывать пиццу, после того как они попробовали мой салат и мое фрикасе!
Да, кстати, мне жаль, что ягненок умер просто так. Что он закончит жизнь в мусорном ведре. Но что такое желудки Шарандонов, если не мусорные ведра?
Это бедное животное в общем похоже на меня. Я тоже родилась просто так. Чтобы закончить жизнь в мусорном ведре.
Зажигается свет, и дверь моей клетки открывается. Я думала, это Сефана, но на пороге стоит ее муж.
– Иди сюда!
Я знаю, что меня накажут. Наверное, заставят спать в гараже. Ничего, переживу.
Он хватает меня за руку и тащит в кухню. Сефана смотрит на происходящее, у нее на лице застыла ярость.
– Ты что натворила? – кидает мне Шарандон. – Сегодня у нас были мой директор и коллеги с работы! Что они обо мне подумают?
Что ты полный дурак, Тьерри Шарандон! – первое, что приходит мне в голову. Но я проглатываю слова и стираю с губ улыбку.
– Эта дрянь специально так сделала, – говорит Сефана. – Чтобы нас на посмешище перед друзьями выставить!
Шарандон с силой встряхивает меня, как будто собирается оторвать руку.
– Я отобью у тебя желание смеяться надо мной! – орет он.
Мне страшно, но я ни о чем не жалею. Он хватает меня за волосы и тащит к плите. Зажигает самую большую конфорку, ждет, пока та нагреется. Потом берет мою правую ладонь и прижимает ее к конфорке.
Ужасная, чудовищная боль. Ее не описать словами.
К горлу подкатывает тошнота, крутит живот, дыхание прерывается. Я пытаюсь высвободиться, ору от боли. Но вырваться из рук мучителя невозможно. Я кручусь во все стороны, задыхаюсь от собственного крика.
Наконец Шарандон отпускает меня и толкает к столу. Усаживает на стул, не дает встать, удерживая за плечи. Мои страдания невыносимы, кожа на ладони полопалась.
– Мне кажется, она голодна! – говорит он жене.
Пока Шарандон удерживает меня на месте, Сефана заставляет меня проглотить десяток столовых ложек фрикасе.
Я задыхаюсь. Плачу. Умираю.
Чтобы меня не стошнило, Шарандон закрывает мне рот своей грязной рукой.
– Все ясно, сучка? – изрыгает он. – Еще раз сделаешь, в огонь мордой ткну!
Он него несет вином, глаза налились кровью.
– Проси прощения! – добивает меня Сефана. – Сейчас же!
Шарандон убирает руку, я дрожу всем телом.
– Давай, проси прощения! – повторяет Сефана.
– Простите! Простите! Простите…
7
Мама садилась рядом со мной, брала меня за руку и просила закрыть глаза. И ее обволакивающий голос нежно баюкал меня, унося в страну сновидений.
Ох, дожди, дожди, дожди,Деточки крестьянские,Ох, папаша Бузекри,Хлеба испеки… И пораньше испекиМоих деток накорми.Тогда меня еще не звали Тамой.
Я ничего не знала о жизни.
Я рисую папу,Я рисую мамуРазными мелками,Разными мелками.Я рисую знамяВысоко на скалах,Я художник, ах-ах,Я художник, ах.Тогда я засыпала с улыбкой.
Наверное, потому, что ничего не знала о жизни.
8
Вторая ночь около нее.
Около этой девушки, которая боролась за собственную жизнь. Иногда она на несколько секунд открывала глаза, и ее полный ужаса взгляд встречался с его взглядом. Потом ее веки опускались, и она снова погружалась в забытье.
Иногда вскрикивала. Иногда стонала. Иногда произносила несколько слов, которые было не разобрать.
Она бредила.
Габриэль мог часами оставаться в комнате и наблюдать за ней, но ничего не делал для того, чтобы ей помочь. Потому что не забывал, что эта девушка должна умереть.
Он, кстати, уже начал рыть ей могилу – чуть выше по склону, в лесу. Идеальное место на ближайшие века.
Он мог бы приблизить ее конец, задушить ее подушкой или сдавить тонкую шею.
Она была легкой добычей.
Но желания укоротить их встречу у него не было. И пока девушка сражалась со смертью, Габриэль пытался представить ад, через который она прошла, чтобы очутиться здесь. Он ничего о ней не знал. И в конце концов, это было, вероятно, и к лучшему.
9
Тама уже месяц оборачивает вокруг правой руки чистое полотенце и закрепляет английской булавкой. Ожог никак не заживает. Надо сказать, что ей не дают никаких лекарств. Никаких мазей.
Никакого облегчения.