Каждый дар – это проклятие
Шрифт:
– Как? – резко спрашивает Фиона. – Наладить отношения в школе уже не получится. А скоро все разойдутся навсегда. Ты, возможно, только что изменила траекторию всей их жизни.
Чувство вины холодом погружается в желудок, черной змеей затягивается в узел.
– Не преувеличивай. Кроме того, подумаешь, какие у них заботы. Не чета нашим. Подумаем лучше о нас.
– Да, – говорит она с отвращением. – Подумаем о нас.
Я надеялась, что после того, как мы придем ко мне, холод немного растает, но ошибалась. Девочки одалживают у меня обувь, вызывают такси и ждут в тишине. Атмосфера не улучшается,
– Холли ослепла, – пытаюсь я снять напряжение. – Может, поговорим хотя бы об этом?
Они откладывают телефоны нарочито агрессивно, как будто их об этом сердито просят родители за обедом.
– Думаю, теперь об этом будут вспоминать еще долгое время, – категорично заявляет Лили. – Завтра о происшествии точно напечатают в газете.
– А все же, есть какие-то предположения? – настаиваю я. – То же самое случилось той ночью с Ро и Аароном. Только на минуту, и когда я очень разозлилась.
Фиона снова просматривает свой телефон.
– Может, твой талант развивается, – рассеянно говорит она. – Может, он становится лучше с каждым разом, как ты ведешь себя как стерва.
– Фиона, я же сказала, что сожалею, и извинилась.
– Но не перед ними.
– О боже, Фи, успокойся уже! Ладно, извинюсь и перед ними. Давай поговорим о слепоте, ладно?
– Раньше я нравилась тем людям, Мэйв, – говорит Фиона. – Они неплохо ко мне относились.
Я напрягаюсь.
– И что это должно значить?
Она смотрит на меня сквозь полуприкрытые веки, словно я сама должна догадаться.
– Ты же читаешь мысли, – огрызается она.
Мне не нужно читать ее мысли. Подружившись со мной, она закрыла для себя некоторые дороги, отказалась от некоторых преимуществ, и теперь, хотя бы на минуту, хочет вызвать во мне чувство вины.
– Что ж, извини, что тебе пришлось променять популярность и обыденность на чудаковатость и необычность, – огрызаюсь я.
Это жестко. Слишком жестко. Но ведь, в конце концов, Фиона выиграла. Она будет сниматься в сериале, как раз потому что десять месяцев назад решила подружиться со мной. Предположение слишком нелепое, чтобы произносить его вслух, но Фиона все равно строго смотрит на меня, словно догадывается, о чем я думаю. Потом встает и говорит:
– Я ухожу.
Они обе уходят, и я остаюсь одна. Сижу и дрожу в мокрой одежде.
Никаких веских причин идти в школу у меня нет. Мы с Ро не договаривались о встрече; кроме того, этим я ничего никому не докажу. Но меня добивает как раз одиночество; меня охватывает паранойя и чувство нереальности происходящего, как будто вокруг одни ловушки. Я хочу найти что-нибудь реальное, настоящее, что-то принадлежащее и подвластное мне.
В конце концов мне становится так одиноко, что я готова скорее поговорить с призраками, чем вообще ни с кем.
10
Я НИКОГДА НЕ ПОНИМАЛА СМЫСЛА КЛАДБИЩ И ИХ посещения. Даже сейчас, когда почти вся моя жизнь связана с колдовством, меня немного тревожат некоторые пробелы в этой теме. Например, то, что меня совершенно не волнуют знаки Зодиака, или то, что на меня не производят никакого впечатления кладбища. Еще раньше, когда мы с мамой ездили на кладбище навестить
Но сейчас, сидя в здании, которое можно было бы назвать склепом сестры Ассумпты, я кое-что понимаю. Кладбище может служить зеркалом, в котором отражается твоя собственная жалость к себе. Да, в каком-то смысле это жестоко, но именно это я и ощущаю: как будто упиваюсь всеми страданиями этого вечера, вспоминая умершую монахиню.
Я представляю, какие чувства испытывала она, когда в школу пришла Хэвен. Новоиспеченный сенситив, ученица на стипендии, девочка, которая должна привести в Килбег Домохозяйку. Наверное, сестра Ассумпта с облегчением подумала, что кто-то возьмет на себя ответственность вместо нее. Волновалась по поводу того, что Колодец сам предложил новую кандидатуру сенситива. Радовалась тому, что Хэвен не только ведьма, но и хороший человек, умная девочка, полная энергии и сочувствия.
Чем дольше я здесь сижу, тем больше меня возмущает гибель Хэвен. Из нее вышел бы отличный сенситив, самый подходящий хранитель Колодца. Сейчас, когда здесь появились «Дети», ей было бы за сорок и она обладала бы большим опытом. И она не испытывала бы такой усталости, как пожилая сестра Ассумпта. И не была бы такой юной, глупой и эгоистичной, как я. Я, которая не способна даже посетить рождественскую вечеринку без слез, воплей, разбалтывания чужих секретов и припадков ярости.
Я сажусь на скамейку перед пианино и прикасаюсь к клавишам, презирая себя за слабость, но не в силах избавиться от этого чувства. Я занимаю чужое место. На моем месте должна была находиться Хэвен. Не моя вина, что на меня взвалили задание, для которого я слишком молода.
Я как будто угодила в глубокую яму с крутыми стенами и никак не могу выбраться из нее. Всякий раз, как я тянусь вверх, в руках у меня остаются только комки грязных рассуждений.
И тут я ощущаю запах дыма.
Я вздрагиваю и принюхиваюсь, словно ищейка. Только бы не очередной пожар. Только не сегодня, когда и без того много всего произошло. Нет, это сигаретный дым, доносящийся откуда-то сверху.
Я поднимаюсь вслед за ним наверх и вижу Аарона в той же позе, в какой мы с Ро застали его несколько ночей назад. Он высунулся из окна и курит, держась за металлические трубы, которые ранее удерживали упавшие доски лесов.
– Что, тоже не спится? – спрашивает он.
– Не спится.
– Ро внизу?
– Нет.
– А, ну тогда я в безопасности.
– Да ладно, вы же помирились.
– Ну, это как он скажет, – пожимает плечами Аарон.
Странно, но слово «он» по отношению к Ро кажется мне каким-то чужим.
– Теперь он «они». Ну, там эти дела с местоимениями.
Аарон некоторое время размышляет над этим.
– Ну, как они скажет. Или скажут, – поправляет он.
– А можно мне тоже сигарету? Пожалуйста.
Я не курю, но сейчас мне так плохо, что я готова попробовать что угодно, лишь бы мне стало чуточку лучше.
Он протягивает мне пачку. Я беру сигарету и, прислонившись к оконной раме, неловко закуриваю.
– Фу, противно, – говорю я, но не перестаю курить.