Каждый твой взгляд

Томас Шерри

Миссис Мартин. Сам Мартин тоже был где-то здесь, на вокзале, и ждал свой поезд, в то время как его супруга только что откуда-то вернулась. Наверное, для семейных пар, ведущих раздельную жизнь, подобные независимые путешествия — дело вполне обычное.

А жизнь этой пары оказалась настолько раздельной, что встречавший миссис Мартин неизвестный джентльмен горячо, хотя и на короткое время, сжал обе ее руки.

— Я ее помню! — воскликнула Хелена.

Дэвид резко повернулся и посмотрел почти испуганно.

— Помнишь миссис Мартин?

Разве

могла она вспомнить жену Эндрю Мартина раньше, чем его самого?

— Нет, я говорю о мисс Изабелле Пелэм, возлюбленной Фица, — взволнованно пояснила Хелена. — Так это ее ты только что назвал миссис Инглвуд?

— Да.

На внезапно вспыхнувшем лице отразились противоречивые чувства: шок, изумление, грусть.

— Фиц так ее любил! И они прекрасно друг другу подходили. Помню, как он прислал мне телеграмму и сообщил, что вынужден жениться на девушке, которую видел всего лишь один раз. Тогда мне показалось, что брат не выдержит испытания.

— Так оно и было, — мгновенно окаменев от ужаса, подтвердил Дэвид.

Фиц унаследовал графский титул в девятнадцать лет. Ровно столько же было и Хелене. Память ее уже добралась до этого времени. Что, если еще через пару секунд она вспомнит и первую встречу с Мартином?

— А знакомство с Милли помнишь? — уточнил он, косвенно проверяя границу сознания.

Хелена нахмурилась и покачала головой.

— Ни малейшего намека.

Однако не успел он вздохнуть с облегчением, как она вздрогнула и побледнела, а потом прищурилась и посмотрела тем самым взглядом, от которого он с юности мгновенно превращался в кусок льда.

— Милли я пока не помню, — медленно повторила Хелена. — Но зато вспомнила тебя.

Если бы Хелена могла и хотела смеяться, то выражение лица Дэвида показалось бы ей необыкновенно забавным. Но в эту минуту она чувствовала лишь недоверие, отчаяние и глубокое унижение. А еще легкий, но в то же время настойчивый приступ тошноты.

Да, она его вспомнила.

Вспомнила не первую встречу, а все четыре года его регулярных визитов: летом, в Рождество и в Пасху. Он любил приезжать в Хэмптон-Хаус, а ей в его приездах больше всего нравились отъезды.

Телеграмму Фица с сообщением о неизбежной свадьбе Хелена получила спустя три недели после возвращения в Швейцарию, в закрытую школу. Пасхальные каникулы она провела дома, и Гастингс — она больше не могла называть его Дэвидом — постоянно, ежедневно, а то и ежечасно ее оскорблял. Иногда ограничивался хищным взглядом, а когда никого не было рядом, похотливо прищелкивал языком. И всякий раз, проходя мимо, непременно говорил какую-нибудь гадость.

— Вижу, цвет ваших волос так и не исправился.

— Занялись изданием книг? Мечтаете превратиться в сушеную старую деву?

— Когда Господь вас создавал, должно быть, представлял Нидерланды. Потому и сделал такой плоской и скучной.

И это только вершина айсберга.

В пятнадцать лет Гастингс стоял под окном с зеркалом и пускал

зайчиков ей в глаза. А когда она швырнула в него стакан с водой, поднял белый флаг. Вот только флаг этот представлял собой украденную из прачечной нижнюю юбку.

В шестнадцать Гастингс заявил, что грудь у нее никогда не вырастет, если она не пригласит его делать массаж.

— Мужское прикосновение — единственно верный способ.

А что он сказал о поместье Истон-Грейндж?

— Там имеется темница, мисс Фицхью. Мой дядя был старозаветным кальвинистом, а вам, должно быть, известно, как эти люди ведут себя дома. Поговаривали, что в прежние времена тюрьма эта редко пустовала: как правило, там держали девушку, накрепко прикованную цепью к стене — чтобы не могла сопротивляться проявлению первородного мужского инстинкта. Не хочу сказать, что целиком и полностью разделяю взгляды дяди. Но если бы уродился в него, знаете, что хотел бы сделать? Спуститься в темницу и терзать свою пленницу — то есть вас, моя дорогая, — в то время как многочисленные гости, включая ваших родственников, пируют и с благодарностью прославляют мою доброту и щедрость.

Хелена уже едва дышала. Воспоминания нахлынули безжалостным потоком. Гастингс, Гастингс, Гастингс. Неизменно самодовольный, всегда похотливо улыбающийся, постоянно готовый свести ее существование к безнадежно тлеющему костру неудовлетворенных желаний старой девы, замкнутых в тщедушной, недоразвитой груди.

Только сейчас она осознала, что все еще сжимает его пальцы. Словно обжегшись, отдернула руку, вскочила и бросилась прочь — как можно дальше, насколько позволяло замкнутое пространство вагона.

— Хелена…

Она обернулась и увидела искреннее, открытое, печальное лицо. Но перед внутренним взором все равно стоял тот глумливый, грязный насмешник, которого она знала с детства и теперь отчетливо вспомнила. Отвращение переполняло ее.

Она отвернулась к ближайшему окну.

— Оставьте меня. Вы и так уже успели наговорить слишком много гадостей.

Глава 13

Гастингс боялся, что раздражение Хелены отразится на ее встрече с Беатрис, однако опасения оказались напрасными. Пока они стояли перед дверью детской, она держалась холодно и отстраненно, однако, едва увидев девочку, расцвела теплой, лучезарной улыбкой.

К сожалению, Беатрис отличалась редкой для детей проницательностью и сразу почувствовала неладное: то ли внутреннее напряжение гостьи, то ли душевную боль отца. Она никогда не любила общаться с незнакомыми людьми, а сегодня выглядела особенно скованной. Реверанс, которым малышка встретила Хелену, получился болезненно неуклюжим. Гастингс даже испугался, что дочка потеряет равновесие, и вытянул руку, чтобы поддержать.

— Я твоя мачеха. — Хелена опустилась на одно колено. С детьми она всегда держалась просто и естественно. — Можно, буду называть тебя Беа?