Каждый выбирает для себя
Шрифт:
Шурик мягко подтолкнул Мишаню коленом под зад и, обращаясь к, ничего не понимающей, проводнице, таинственным шепотом прокомментировал:
— Совсем зазомбировали человека. Включается непосредственно на задании. До этого и после — дурак дураком…
…Раним утром, вокзал узловой станции, встретил беглецов неприветливо. Мятые, лица не выспавшихся пассажиров. Подозрительные взгляды милиционеров и ОМОНовских патрулей с оскалившими клыки собаками. Трясущиеся руки «людей неместных, отставших от поезда», протянутые в надежде на несколько монет для поправки здоровья. Хриплые крики хмурых продавщиц зловонных пирожков с начинкой
Шурик усадил Мишаню в зале ожидания, сунул ему в руки банку пива и велел, под страхом смерти, не двигаться с места. Сам же отправился узнать, как и когда можно будет ехать дальше.
Через сорок минут, когда Мишаня, в отчаянии тряс пустую тару, надеясь выжать из нее еще немного целебной жидкости, появился Шурик с рекламно-голливудской улыбкой на пол лица. Увидев мучения друга, достал из кармана еще одну банку, вскрыл ее и отхлебнул холодного пенистого напитка. Крякнул и передал пиво Мишане. Раскаленные внутренности «секретного агента», с благодарностью приняли этот божественный дар.
— Ну, — бодро спросил он, когда опустела вторая банка, — какие новости? — Мишаня, практически, пришел в себя и был готов к «дальнейшим трудностям и опасностям, подстерегающим их на тернистом пути».
— Новости хорошие. Через час, отходит машина с контрактниками и, почти туда, куда нам надо. Я договорился со старшим, оказалось, вместе служили, нас заберут с собой. Только не вздумай чего-нибудь отчебучить. Сразу вылетишь за борт, и твое путешествие закончится. Понял?
— Понял. Чего уж не понять. Я — парень толковый.
Шурик с сарказмом посмотрел на Мишаню, но ничего не сказал.
Они запаслись продуктами в дорогу и, к назначенному времени, подошли к военному «Уралу».
— Здорово, братки! — Шурик крепко пожал руки бойцам, — Знакомьтесь — мой друг, Мишаня. Ну, что, прокатимся?
— А то, — пробасил рослый прапорщик с глубоким шрамом на шее, — ныряйте в кузов.
Когда все расселись по местам, подошел майор, старший машины.
— Все на месте?
— Нет, Синицин со своими архаровцами, где-то шарахается, подарки домой покупает… А вон они, скачут кони. Смотри-ка, хороший спринт. Тренировка даром не прошла.
К машине подбежал старлей, с двумя «сверчками». Глядя на их лица, можно было подумать, что они, как минимум, попали под колонну самосвалов. Правда, лейтенант на фоне сержантов, выглядел Аленом Делоном. Его иссиня-фиолетовый, заплывший мощной гематомой глаз резко контрастировал со вторым, зорко следящим за потенциальными насмешниками. В этом взгляде была непоколебимая решимость мгновенно встать на защиту своей чести и достоинства. Но никто и не пытался проверять на прочность его натянутые нервы. Все, молча, улыбались своим мыслям. Только и всего. Зато два брата-акробата были озабочены другим, хоть и выглядели, как еноты в камуфляже. Каждый из них был украшен таким же макияжем, что и их «старшой», только на оба глаза, и распухшими до размера среднего баклажана носами. Кроме этого, без медицинского заключения им можно было вынести общий суровый диагноз: жуткий бодун.
Машина тронулась. Постепенно, в кузове завязалась оживленная беседа. Шурик вспоминал армейские будни. Ребята рассказывали о своих приключениях. Только эта разукрашенная троица угрюмо молчала. Но, когда Шурик заикнулся про один казусный конфликт, связанный с танкистами, старлей подскочил так, что чуть головой брезент не прорвал.
— Так ты, что, тоже с окулистами сталкивался?
— В каком смысле? — не понял Шурик.
Дружный громовой хохот вырвался из глоток бойцов.
— Да был тут случай с Синицыным, на днях.
— Чего ржете? — насупился лейтенант, — Вам бы такой стресс пережить.
— Ладно сопеть. Говори. Шурка — свой парень.
Немного помявшись, Синицин поведал свою историю:
— Представляешь, у нас последний день командировки, ну и решили отметить. Отметили, потом еще отметили и еще, пока, увы,… ничего не осталось. Но душа-то требует продолжения банкета. Ее ж, гадюку, сколько ни бери, все равно за одной бежать придется. А куда идти? До ближайшего села километров шесть. Решили в робингудов поиграть. Провести, так сказать, продразверстку.
Вышли втроем на трассу и начали «легковушки» гражданские тормозить, проверять на предмет незаконного провоза чего-нибудь. «Мешочники» готовы были отдать что угодно, лишь бы их отпустили. Собрали дань отменную: арака, баранина в разных видах, хлеб, зелень. В общем — в руках не унесешь. Похмелились, чин-чинарем. Арака дурная оказалась. В голове — туман, как в Лондоне. Вдруг, смотрю, танк прет, на всех парах. Мне уже «по барабану» — хоть бронепоезд. Калаша на вскидку. «Стой!», — кричу. Груда брони тормозит. Вылезает механик и так удивленно, но спокойно спрашивает: «А ты самолеты не пробовал останавливать?». «Как, — кричу, — разговариваешь со старшим лейтенантом мотострелковых войск?». Он, молча, вылезает из «панциря», подходит ко мне и говорит: «А мне — до фонаря. Я сержант танковых войск». И без дальнейших разъяснений, как даст мне в глазницу. Я в кювете, с диагнозом: «нокаут». Мои бравые сержанты, видя такое дело, решили не посрамить честь подразделения и двинулись на взятие реванша. Да не тут-то было. Экипаж-то в танке был укомплектован полностью. Не успели мои «архаровцы» оценить обстановку, как познакомились с игрой в четыре руки. Результат — на лице. Ну, ты сам видишь.
Ладно бы на этом все и закончилось. Пока мы очухивались, у нас конфисковали все, что было нажито непосильным трудом, включая оружие. Стоим мы втроем под стволом танкового пулемета, а их командир, летёха, гад, говорит, сидя на броне: «Значит так, направление движения — строго по трассе, шаг вправо, шаг влево — попытка к бегству. Стреляю без предупреждения. Отставших, давим гусеницами». Думаю: «Во, попали! Лучше пробежаться». Да ты знаешь тамошние нравы. Как сказали, так бы, наверное, и сделали. Неизвестно, ведь, на каких психов нарвешься. Гнали они нас километров пять. Уже пар из ушей валит, подметки отрываются. «Все, — ору, — командир. Не можем больше. Отпусти, Христа ради!». Ну, те тормознули, отдали оружие, а остальное забрали в качестве моральной компенсации.
Вот и отметили конец командировочки. А ведь за все время — ни царапины не получили.
Гомерический смех бойцов заглушил конец рассказа. Синицин понурил голову и вздохнул.
— Командир, может, по «пятьдесят»? — жалобно спросил его сержант, — Голова раскалывается.
— У тебя не от того голова раскалывается. Никаких «пятьдесят».
— Ладно, тебе, Синицин. С кем не бывает? — рослый прапорщик открыл свою сумку и достал бутылку с прозрачной жидкостью, — Первосортный первач, чистый, как слеза. Тесть сам гнал. За качество отвечаю. Подставляйте кружки, хлопцы…