Казино «Фортуна»
Шрифт:
Вася, наблюдая за происходящим, порывался раза два отвесить допрашиваемому подзатыльник, возмущаясь тем, что тот так осмелел перед дамой. Однако гадалка всякий раз вовремя останавливала его, напоминая о неправомерности таких действий и говоря, что против хамства можно принять и другие меры. Она начинала давить на подозреваемого морально, что, действительно, способно сломать человека.
Минут через двадцать пустых пререканий Станислав наконец заговорил, понимая, наверное, что просто так Милославская от него не отстанет. Однако
Гадалка даже пошла на хитрость: сказала, что нашла свидетелей его причастности, которые согласны даже на очную ставку и ждут в соседнем кабинете, и что у милиции есть запись их показаний. Но Станислав начал так протестовать, что стало ясно: Руденко в своих выводах был все же прав.
Отпустила подозреваемого Милославская с серьезным видом, не давая ему понять, что для себя она уже поставила все точки над и в этом разговоре. В довершение она все же пообещала Станиславу очную ставку и еще серию допросов. Тот что-то возмущенно кричал в ответ, уводимый в свою камеру всерьез рассерженным Васей.
– Можно? – спросила Яна, входя в кабинет к Семену Семенычу после непродолжительного стука.
– А, ты, заходи, – хмуро ответил он.
Гадалка втянула ноздрями воздух в его кабинете и брезгливо поморщилсь. Гримаса отвращения невольно исказила ее лицо. В комнате стоял жуткий запах. Когда Милославская заметила наконец напротив приятеля мужчину, вид которого просто кричал о том, что он человек опустившийся, она поняла источник «аромата».
– Присаживайся, – сказал Три Семерки, указав Яне на стул.
Она бы и рада была отсюда побыстрее убраться, но ей надо было перекинуться с Руденко парой слов. Можно было бы, конечно, и в коридоре переждать, но в душе у гадалки возникло необыкновенное любопытство в отношении сидящего перед ее другом человека. Это любопытство было настолько сильно, что Яна назвала бы его даже интуитивным позывом.
Она присела на указанный Семеном Семенычем стул и настроилась следить за происходящим разговором.
– Ну? – потирая усы, спросил Руденко. – Я тебя спрашиваю!
Видимо, он продолжал уже начатую тираду.
– Я же сказал, не помню, пьяный был, – неразборчиво пробормотал допрашиваемый им.
– Тебе память освежить что ли? – заорал Три Семерки так, что, казалось, стекла в кабинете задрожали. – Отвечай, когда с тобой капитан милиции разговаривает!
Семен Семеныч весь пошел белыми пятнами и покрылся испариной. Вскочив и стукнув по столу кулаком, он снова сел на свое место и, достав носовой платок, принялся утирать лицо.
– Воняет от тебя, как от собаки, – слезливо пробормотал он при этом, а потом вдруг снова заорал: – Отравиться ж можно! Ты когда последний раз мылся, а?!
Его собеседник молчал, понурив голову.
– Так, – пряча в карман свой платок и перейдя вдруг на спокойный тон, произнес Руденко, – давай все сначала: как все было. Но учти: это последний мой с тобой разговор.
Будешь упираться – один за все ответишь. Там, куда тебя потом отправят, сладко не покажется, обещаю…
– Пошли мы с…
– Ну, с кем?! – сердито уточнил Руденко.
– С Глобусом, – тихо добавил его собеседник.
– Так, хорошо, – удовлетворенно и с заметным облегчением произнес Семен Семеныч, делая записи в протоколе. – Глобус – это кто? – спросил он, не поднимая глаз.
– Знакомый один, он только из зоны вышел…
– Понятно, и ты его очень боишься, – кинув ручку на стол и облокотившись на спинку стула, протянул Три Семерки.
Допрашиваемый промолчал. Руденко снова взял ручку и потребовал:
– Дальше, Гудков, дальше.
– Пошли мы с Глобусом в комок за…
– За чем?
– За «Анапой».
– Ну?
– Я полез в карман за бабками, а их там нет.
– И?
– Я на него накинулся, говорю, только ты мог хапнуть.
Потому что мы у него дома были, пили самогон, я отключился, в кармане были деньги. Когда проснулся, мы сразу пошли в магазин. Денег не оказалось… В квартире, кроме нас, никого не было… – Гудков замолчал и принялся чесать шею.
– Хватит чесаться тут! – воскликнул Руденко. – Дальше давай рассказывай.
– А чего рассказывать, он мне и вдарил промеж глаз! Я перевалился через прилавок, бутылки с витрин полетели. Продавец в другом отделе была, толком ничего не видела, Глобус свалил сразу, а меня взяли, стали орать, что я грабитель. Украсть, мол, водку хотел…
– Вот это уже другое дело! – довольный, воскликнул Три Семерки, продолжая дописывать протокол. – А то что за чушь! Голова закружилась, упал… Я тебя так закружу, рад не будешь.
Семен Семеныч черканул еще пару строк и с удовлетворением поставил последнюю точку.
– На, – сказал он, протягивая листок Гудкову, – пиши внизу: мною прочитано и с моих слов записано верно. Распишись. И с обратной стороны, где галочка, то же самое.
Гудков не читая, коряво написал, что от него требовалось, и боязливо подняв глаза, спросил:
– Ну я пойду?
– Куда это ты пойдешь? Подожди-и, – покачивая головой, протянул Три Семерки.
Отпускать арестанта ему явно не хотелось.
– Тебе и твоему другу будет предъявлено обвинение в хулиганстве. Придется магазину ущерб за битый товар возместить…
Гудков молчал.
– Ну ладно, – зевая, протянул Руденко и бесцельно выдвинул один из ящиков своего стола.
Он посмотрел туда хмуро, порылся немного и вдруг выразительно произнес:
– О!
Милославская и Гудков сразу обратили свои взоры на Семена Семеныча.
Тот вытащил из ящика какую-то фотографию и, не глядя на собеседника, продемонстрировал ее ему, спросив: