Казнь Шерлока Холмса
Шрифт:
— Помяните мое слово, Ватсон, «слепой игре войны» будут предшествовать шпионские баталии. Адмирал фон Тирпиц и его подчиненные из берлинского морского министерства об этом позаботятся, — мягко, но зловеще добавил Холмс.
Мы направились к экипажам, которые привезли нас на берег и теперь дожидались, чтобы доставить обратно к железнодорожной станции.
18
Джозеф Редьярд Киплинг. Эскадренные миноносцы. Перевод Ады Оношкович-Яцыны.
— А хоть бы и так, — ободряюще произнес я. — Джеки Фишер оставил Тирпица с носом. В доках Клайда и Тайна уже строится пять монстров, подобных «Дредноуту», а у немцев нет ни одного. Для таких судов пришлось бы углублять и расширять Кильский канал для выхода из Балтийского моря в Северное, а также драгировать подступы к верфям. Тогда и наши тридцать три боевых корабля смогли бы пройти по этим морским путям, чтобы вести обстрел с близкого расстояния.
— Все не так просто, — нетерпеливо сказал мой друг, шагая по склону холма. — Вот увидите.
Холмс не ошибся. Кайзер Вильгельм и его гроссадмирал потратили колоссальные средства на переустройство Кильского канала и подходов к военным портам Северного моря для нового флота: у немцев появились дредноуты и подводные лодки. Благодаря своему линкору Фишер выиграл время, но не гонку вооружения. Для этой игры Великобритании требовались новые козыри, но они не шли в руки. Я не мог похвастать осведомленностью о военных делах империи, однако от Холмса знал о ссоре между двумя военачальниками.
Тирпиц пустил слух о том, что Фишер намеренно преувеличивал агрессивность германской военно-морской политики, желая добиться от парламента более щедрого финансирования флота, в чем якобы сам признался прусскому атташе в Лондоне. Встретив того на вечернем приеме, английский адмирал сказал ему: «Передайте Тирпицу бессмертные слова доктора Джонсона: „Вы лжете, сэр, и вам это известно“» [19] . Больше ничего произнесено не было. С тех пор отношения между двумя великими морскими державами оставались напряженными.
19
Афоризм Сэмюэла Джонсона, английского лексикографа, литературного критика и поэта эпохи Просвещения.
Теперь я предлагаю читателю перенестись в ту пору, когда две империи, готовившиеся к Первой мировой войне, стали открыто противостоять друг другу — к глубокой печали тех, кто помнил эпоху великой королевы Виктории, в царствование которой Англия и Пруссия были близкими союзниками. Король Эдуард и кайзер Вильгельм, сын и внук императрицы, вместе преклоняли колени у ее одра, а потом шли за монаршим гробом. Теперь же, когда над водами нешироких европейских морей разносилось рычание злобных псов войны, старая дружба была позабыта.
Стояла ранняя осень, и деревья в парках едва-едва начинали желтеть. Летнее тепло не хотело покидать Лондон, поэтому зеленщики и книготорговцы Бейкер-стрит не спешили убирать полосатые навесы и заносить товар с тротуара в лавки. По звукам, доносящимся с улицы, мы с Холмсом всегда безошибочно определяли, когда к двери нашего жилища подъезжал посетитель. На этот раз в шуме прибывшего экипажа не слышалось бодрого позвякивания упряжи. Значит, это был не кеб. Я поднялся со стула и сквозь тюлевые занавеси увидел омнибус, направлявшийся к триумфальной арке. Проезд в нем стоил два пенни. Его бока пестрели рекламными плакатами, призывавшими оценить достоинства виргинского табака «Старое золото», какао «Ван Хутен», а также новой постановки «Соперников» [20] в театре «Хеймаркет». Но вот омнибус прошел мимо, и на противоположной стороне улицы я заметил закрытый экипаж: черный верх блестел, медные лампы были безукоризненно отполированы, а смирная лошадь вполне могла бы участвовать в соревнованиях на «Золотой кубок Аскота». Облаченный в ливрею кучер открыл дверцу. Двое мужчин вышли и приготовились переходить улицу. Мой взгляд упал на маленькую изящную корону, украшавшую черную лакированную дверную панель кареты. Имя первого джентльмена я назвал, едва тот пересек Бейкер-стрит. Из предосторожности он приехал в штатском, но и без мундира сэра Джона Фишера узнали бы тысячи людей — по фотографиям в газетах и по карикатуре в журнале «Вэнити фэйр». Это был человек с коротко подстриженными темными волосами и открытым честным лицом: изгиб рта говорил о сильном характере, а в светлых глазах тихо поблескивали веселые искорки. Желтоватый цвет кожи свидетельствовал о том, что родился сэр Джон на Цейлоне. Недоброжелатели поговаривали, будто его мать — сингальская принцесса и от нее он унаследовал коварство и двуличие.
20
Комедия Ричарда Бринсли Шеридана, впервые поставленная в 1775 году.
Разглядев спутника Фишера, я понял, что неспроста дверцу экипажа украшает корона. Этих двоих связывала дружба продолжительностью более двадцати лет: виконт Эшер поддерживал адмирала в стремлении создать новый флот, отвечающий требованиям современности, а также в реформировании Комитета обороны империи. Трудно было найти в Англии двух других людей, в чьих руках сосредоточилась бы такая власть. Двенадцатью годами ранее Эшер был назначен секретарем Столичного комитета по коммунальным службам. Эта должность, на первый взгляд не самая блестящая, давала ему закулисную силу настоящего «серого кардинала». В обязанности виконта входило управление монаршими резиденциями, обеспечение комфорта правящей семьи и поддержание королевского церемониала. Его близости к венценосной особе позавидовали бы многие премьеры. В пору болезни королевы Виктории он соорудил лифт в Виндзорском замке и собственноручно возил императрицу в кресле-каталке, когда она изъявляла желание побывать в Кенсингтонском дворце, где прошло ее детство. В 1897 году Эшер организовал пышные торжества в честь шестидесятилетия царствования «обожаемой и достопочтенной леди». Он убедил ее продлить маршрут королевской процессии к югу от Темзы, чтобы и беднейшие из подданных имели возможность ей рукоплескать. Как и следовало ожидать, после смерти императрицы виконт остался близким другом ее сына, Эдуарда VII.
— Так-так… — проговорил Холмс, становясь позади меня. — Похоже, джентльмены явились по делу. С дружеским визитом Джеки Фишер и Реджи Эшер приехали бы поодиночке. Но раз они прибыли вдвоем, значит стряслась какая-то беда.
Тут раздался стук в дверь, и миссис Хадсон, взволнованная более обыкновенного, проводила в гостиную наших высокопоставленных гостей. Состоялся обмен сердечными приветствиями, и меня представили лорду Эшеру (я сразу же узнал его по фотографии, опубликованной на прошлой неделе в «Иллюстрейтед Лондон ньюс»). Фишер погрузился в мягкие глубины кресла, куда усадил его мой друг, и изрек:
— Дорогой Холмс, простите мою неучтивость, но я вынужден безотлагательно перейти к главной цели нашего визита. Очень скоро вы поймете мое нетерпение. До сих пор некоторые обстоятельства были известны лишь Эшеру и мне, а также еще одному лицу. Не сомневаюсь, вы догадываетесь, о ком я говорю.
— Полагаю, это не мистер Асквит? — произнес Холмс сардонически.
Эшер покачал головой:
— Нет, джентльмены. Всех подробностей не знает даже премьер-министр. Мы здесь с ведома и одобрения самого короля Эдуарда Седьмого. Очевидно, имя Шерлока Холмса внушает ему доверие.
— Несколько лет назад я оказал его величеству небольшую услугу в так называемом деле баккара [21] . Причиной скандала стало возмутительное поведение человека, который, будучи офицером и джентльменом, позволил себе вести нечестную игру в присутствии его величества, в ту пору принца Уэльского. Шулер подал на обвинителей в суд за клевету, и наследник престола был вынужден давать показания.
В ответе моего друга мне послышалось некоторое жеманство. Фишер, чуть повернувшись, в упор посмотрел на него:
21
Скандал, разразившийся вокруг картежной вечеринки с участием будущего короля Эдуарда VII. Одного из игроков, сэра Уильяма Гордона-Камминга, уличили в шулерстве. События получили широкую огласку, что повредило репутации наследника, поскольку баккара в те годы была запрещенной игрой.