Кельтская волчица
Шрифт:
— Я знаю много ругательств, в том числе английских. Но они недостаточно вульгарны, и не могут сравниться с русскими. Французские и вовсе слишком изящны, так что и не поймешь, ругаются они или поют дифирамбы. А вот испанские выражения Вам
бы точно подошли, Софья Ивановна. Если понравятся, готов преподать курс.
И он начал произносить весьма приятно звучащие фразы, которые, конечно же в иных обстоятельствах, привели бы Софью в восторг. Но слушая его, она невольно вновь стала выискивать в нем сходство со своим врагом, с Евдокией, и всякий восторг и даже робко народившееся расположение ее к Василию сразу исчезли. Он показался ей бахвалом и несомненно,
— Согласитесь, Софья Ивановна, — сказал Василий, внезапно перестав ругаться, — что я Вас сразил. — Обезоруживающе открытая, белозубая улыбка князя оказалась столь необходимым дополнением, что Софья против воли ощутила, как весь гнев ее тает. — Пойдемте же, посмотрим на флотилию, — пригласил он. — Корабль, стоящий на якоре — это красиво. Верно?
Они поднялись на крепостную стену и стали любоваться оттуда озером. Было безветренно, безоблачно, взошла луна.
Неподвижные силуэты кораблей выделялись в ее бледном свете. Слышалась матросская песня — голоса, певшие ее, проносясь над водой, достигали их слуха, четко выделяясь среди грубоватых криков веселящейся на улицах толпы.
— На войне страшно? — спросила у него Софья, — Вы потеряли много солдат в сражениях?
— Не больше, чем их теряется обычно при более или менее удачном походе, — ответил он, пожимая плечами, — всегда гораздо сильнее жалеешь раненных. Они на всю жизнь остаются калеками, и вынуждены влачить безрадостное существование в нищете. В морских баталиях, я считаю, было бы вообще гуманнее выбрасывать раненых за борт, — Софья с сомнением взглянула на него. Его своеобразный юмор не всегда был легко понятен ей.
— Вы говорили об этом с Вашими командирами? — спросила она, — они согласны?
— Если командирами вы называете тех, кто превосходит меня знанием военного дела, — ответил Василий, — то таковых вообще не существует за исключением самого государя императора. Что же касается моих непосредственных начальников по званию, то я давно уже высказал им все, что думаю. Вот почему хотя мне еще нет и двадцати семи лет, а я уже стал офицером, которого больше всего ненавидят все старше его по званию в русской армии, хотя солдаты и матросы вполне даже любят. Меня спасает только расположение Петра Алексеевича, который на раз отмечал меня лично и часто вспоминает. Вот если меня убрать, а вдруг он вспомнит? Только это и удерживает всех этих бездарных стариков Шереметевых, Голицыных и прочих, — его самонадеянность поразила Софью не меньше чем его недавняя грубость.
Он смотрел на нее улыбаясь, и она в очередной раз не нашлась, что сказать. Ей вспомнилось, как он наступил на свадьбе на подол платья ее матушки. Интересно, был ли хоть кто-нибудь на свете, кто любил его, кто мог бы его любить со всеми его странностями.
— А что же адмирал Белозерский? Как он Вас терпит? — спросила Софья с осторожностью о дяде.
— О, он мой родственник, — быстро ответил ей Василий, — и знает, что на меня вполне можно положиться. К тому же он всегда делает то, что я ему советую. Никаких хлопот. Ну, что ж, — продолжил он весело, — а теперь займемся реверансом. На крепость мы взобрались. Посмотрим, получится ли у Вас, Софья Ивановна, реверанс передо мной лучше, чем перед вашим дядей — адмиралом. Подберите юбку, — командовал он, смеясь, — вот так. Согните правое колено, так, молодцом! А теперь дайте Вашей крохотной попке опуститься на левую ногу. Вот так. Замечательно!
Трясясь от смеха, Софья подчинялась, ибо ей казалось очень забавным, что подполковник Преображенского
— Уверяю Вас, это вовсе не смешно, — говорил он с важностью, — неуклюжая женщина выглядит ужасно невоспитанной. А если Вас увидит государь император? Вдруг случиться так, что мне придется представить Вас ему в Петербурге. Он так и скажет мне: «Василий, браток, где ты нашел такую солоху. У себя на Белом озере? Какое красивое лицо, а кланяться не умеет. И сразу всыпет мне: почему не научили? Петр Алексеевич — то крут, он церемониться не станет. Превосходно! — он прищелкнул языком. — Еще раз. Отлично, Софья Ивановна. Вы все можете, когда захотите. Оказывается, Вы просто ленивая, деревенская девчонка, которую никогда не бил палкой ее добрый батюшка.
Он с неслыханной дерзостью поправил Софье платье, подравнял кружева на декольте и плечах.
— Ненавижу ужинать с неопрятными женщинами, — проговорил он шепотом.
— А я вовсе не собираюсь с Вами ужинать, Василий Романович, — тотчас парировала Софья.
— Могу поручиться, что никто другой Вас не пригласит, — ответил он. — Пойдемте, Софья Ивановна. Возьмите меня под руку. Не знаю, как Вы, но я очень голоден.
Князь Ухтомский отвел Софью назад в дом, где к своему удивлению она обнаружила, что гости уже расселись за длинными столами в банкетном зале, и прислуга разносит блюда.
По счастью появление запоздавшей пары осталось незамеченным никем, кроме князя Ивана Степановича, который вертелся на стуле рядом с адмиралом, высматривая дочь. Он только удивленно приподнял брови, увидев, что она входит об руку с князем Василием. Однако из-за волнения и из-за того, что батюшка наверняка расскажет обо всем матери, а та конечно разболтает Евдокии, Софья опять начала терять самообладание.
— Пойдемте отсюда, князь, — просила она Василия и тащила его за рукав: — Видите, для нас и места нет. Все стулья заняты.
— Уйти? — возмутился он, — Ни за что. Я должен поужинать. Я столько маневрировал, Софья Ивановна, чтобы Вас порадовать утром, что теперь страшно голоден, — не слушая возражений Софьи, он стал прокладывать себе путь, расталкивая слуг и силой увлекая княжну за собой. Она видела, как многие лица с возмущением оборачивались к их сторону, слышала нестройный шум голосов. Она не могла остановиться, путалась в парадном платье. Но увлекаемая неумолимой рукой Василия к столу для почетных гостей в конце зала, оказалась как раз напротив своего обомлевшего батюшки, сама того не ожидая.
— Зачем вы привели меня к столу для почетных гостей?! — запротестовала Софья и изо всех сил дернула Василия за руку.
— Что ж такого? — он удивленно оглядел ее, все также сверху вниз: — неужто Вы думаете, я буду ужинать где-то еще? Место князю Василию Ухтомскому!
Услышав его голос, слуги прижались к стене, все головы повернулись, а адмирал Белозерский прервал разговор со своей супругой. Сразу выдвинули стулья, гости потеснились, и Софья села нос к носу с князем Иваном Степановичем и адмиралом. А рядом с ней как ни в чем не бывало, разместился Василий. Княгиня Белозерская, недолюбливавшая всю женскую половину Андожского семейства, бросала на Софью ледяные взгляды. Но Василий, наклонившись к ней, сказал с улыбкой: — Надеюсь, Вам, любезная тетушка Наталья Николаевна, не нужно представлять нашу общую родственницу. Сегодня у нее день рождения. Ей исполнилось шестнадцать, — и тут же шепнул Софье: — улыбайтесь, недотрога. Ради Бога, не смотрите таким стеклянным взглядом. При дворе самое главное — улыбаться.