Кен
Шрифт:
— Извините, я ошиблась, — попятилась Ксения.
— Э, нет! — Мужик погрозил ей пальцем. — Я по-омню! Поищем смысл жизни, а? На брудершафт? — В последнем слове заплетающимся языком он оставил меж редких зубов половину согласных.
— Анатолий на работе? — все еще стоя на пороге, спросила Ксения.
— Почему на работе? — Мужик всей пятерней залез в спутанные волосы: — Работа не волк, каши не просит. Или это: с миру по нитке — люби и саночки возить.
— Баба с возу — всей птичке пропасть? — улыбнулась Ксения.
—
— Так он дома? — Дальше порога она пройти не решилась, замерла, зацепившись каблуком за грязный половик. — Если не на работе — значит, дома?
— Не-а-а. Уехал. В турр-рристическое пут-шест-вие.
— Какое еще путешествие? Он что, разбогател или сошел с ума?
— И то, и другое грозит небом в клетку, — тут же нашелся мужик, выразительно сложив крестом волосатые пальцы.
— Послушайте, вы можете мне все внятно разъяснить? Где Анатолий?
— А я что говорю? Внятно: море, пальмы, стройную креолку он увидел на песке…
— И когда уехал?
— Вчера. Утром. Сумасшедшие бабки, между прочим, заплатил. Чтобы побыстрее. А то милиция бы его не отпустила.
— Какая милиция? Почему?
— А кой хрен мужик из прокуратуры меня спрашивал, где Воробей был во вторник, в девять часов вечера, а, девка?
— Когда спрашивал?
— Позавчера. Воробей-то от мужика будто прятался. А вчера за бугор слинял. В туррр-рристичес-кое пут-шествие.
— Разве с него не брали подписку о невыезде? — удивилась Ксения.
— Чего-о? — протянул мужик.
Ксения поняла, что к Анатолию Воробьеву у следователя претензий не оказалось. Наверное, обеспечил себе очень хорошее алиби.
— И что ты сказал? — спросила Ксения. — Следователю, стало быть.
— Своих не выдаем, — подмигнул ей сосед Анатолия. — Врагу не сдается. Мы с Воробьем четыре года из одного холодильника продукты друг у друга таскаем, так неужто я его ментам сдам? Этим… — Мужик заковыристо выругался.
— У тебя что, были проблемы с законом? — догадалась она.
— Ага. Водку продавать закон не запрещает, напротив, имеет с этого нехилые бабки. Пить тоже не запрещает, а вот вести себя, напившись, соответственно потребностям раскреп… — Он икнул. — Рас-креп… остившейся души…
— Когда он приедет? — прервала его Ксения. — На сколько путевка и куда?
— В Ит… алию. Ой, что ж это такое? Пардон. На три дня.
— Так мало?!
— На больше и бабки большие нужны.
— Но зачем ему ехать в Италию на три дня, когда можно… Ой! — сообразила вдруг она.
— Думаешь, не вернется? — подмигнул мужик. — Не думаю. Наследство ему здесь светит.
— А тюрьма?
Ксения удивилась тому, что он не так уж и пьян. Неужели Ваньку валяет?
— Он тебе денег обещал, да? — спросила она.
— Мы с Воробьем…
— Знаю. Четыре года в одном холодильнике…
— В одной помойке, девка. А жить все хотят. Думаешь, мне не надоело каждый день видеть это дерьмо возле мусоропровода? И вонь не надоела? И то, что ко мне в гости надо записываться, как на прием к министру финансов?
— Послушайте…
— Да иди ты. Читать умеешь?
— Извините. Я уже ушла. Не забудьте сказать Анатолию, что я заходила. Если сможет, пусть позвонит.
— Ага. Сможет, — сказал ей вслед мужик. — Не понимаете вы никто смысла жизни…
Ксения забрала на вахте свой паспорт, все еще думая о странной поездке небогатого Анатолия Воробьева в Италию. Чтобы человек на последние деньги покупал горящую путевку и всего на три дня менял холодную, слякотную Москву на прелести средиземноморских курортов? Лишь бы успеть последний раз взглянуть на мир, что ли?
Она очень устала и почти пожалела об этой поездке. Вот так всегда: дома не сидится, потому что скучно, а стоит выйти на улицу, да пару раз поцапаться с продавцами, да разорвать о чужую сумку новые колготки в автобусе, да почувствовать на себе в толкотне вагона метро чьи-то липкие пальцы… Ксения развернулась и посмотрела тому, кто нарочно протиснулся поближе, прямо в глаза. Ничего. Пустота. Даже глаз не отводит, хотя и вжимается изо всех сил в ее вспотевшее от отвращения тело. «Лучше выйти», — поняла она и, оказавшись на незнакомой станции метро, села на ближайшую лавочку. «Как глупо получается: если не участвовать во всеобщей гонке на выживание, то и заняться особо нечем, — подумала она. — Все эти люди считают, что они чужие на празднике жизни, но не хотят понять, что и праздника-то никакого нет. Безделье — это не праздник, а сплошная серая скука».
Дома она поняла, что опять не хочет есть. Сидела, тупо глядя в экран телевизора, у которого зачем-то выключила звук. Она сама придумывала слова всем тем, кто появлялся на экране, те, которые хотела. И уже решив, что вечер безнадежно пропал, Ксения услышала телефонный звонок.
40: 15
— Привет, Ксюша! Узнала? — Это был он, ее бывший. — Где ты гуляешь? Я с утра звоню.
— Зачем?
— Хотел пригласить тебя поужинать.
— Куда?
— У нас с тобой были любимые места.
— «Макдональдс»? Кафе-мороженое возле кинотеатра «Ударник»? Или пельменная в центре?
Она сейчас променяла бы на эту пельменную самый дорогой в мире ресторан. Не глядя и на всю оставшуюся жизнь, хоть за те десять минут, которые требовались ему, чтобы проглотить свою порцию и доесть то, что она заботливо оставляла в своей тарелке, даже если была голодна. Здоровый, сильный мужчина, которому всегда требовалось много еды. Неужели он этого не помнит? А бывший муж только рассмеялся: