Кенелм Чиллингли, его приключения и взгляды на жизнь
Шрифт:
Однако теперь речь идет не о политических взглядах этих двух людей. Я уже сказал, что они не встречались много лет. Трэверс изменился очень мало, сэр Питер узнал его с первого взгляда. А вот сэр Питер изменился сильно, и Трэверс, дружески протягивая руку, был не вполне уверен, к тому ли самому сэру Питеру он подходит. Трэверс сохранил цвет волос и стройность фигуры и был одет так же изящно, как в те дни, когда слыл щеголем. Сэр Питер, прежде худощавый, со светлыми кудрями и задумчивыми голубыми глазами, теперь порядочно пополнел, сильно поседел, давно уже стал носить очки; костюм на нем был старомодный, сшитый провинциальным портным. При этом он несомненно оставался джентльменом, таким же, как Трэверс; вероятно, столь же здоровым, если принять во внимание разницу в летах, и таким же долговечным. Но темперамента они были разного: один — нервный, другой — флегматичный. Трэверс, будучи не так умен, как сэр Питер, постоянно упражнял свой ум; сэр Питер позволил своему уму лениться над старыми книгами, и многие его часы протекали беспечно. Поэтому Трэверс все еще казался молодым, бодрым, не отставшим от времени, а сэр Питер, входя в эту гостиную, казался кем-то вроде Рипа ван Уинкла [204] , который проспал во сне прошлое поколение и на настоящее смотрел заспанными глазами. Однако в те редкие минуты, когда он оживлялся, в сэре Питере можно было найти сердечную доброту и даже силу воли, производившую большее впечатление, чем природная бодрость, отличавшая Леопольда Трэверса.
204
Рип ван Уинкл — герой одноименного рассказа американского писателя Вашингтона Ирвинга (1783–1859), отведавший чудодейственного напитка и проспавший после этого двадцать лет.
— Дорогой сэр Питер, вы ли это? Как я рад вас видеть, — сказал Трэверс. — Сколько лет мы не виделись, и как снисходительны были вы тогда, ко мне, глупому фату! Но оставим прошлое в покое, вернемся к настоящему. Позвольте мне представить вам, во-первых, моего драгоценного друга миссис Кэмпион, знаменитого мужа которой вы помните. Ах, как приятно проводили мы время в его доме! И, наконец, вот эту молодую девицу, о которой она заботится как мать, мою дочь Сесилию. Леди Гленэлвон, друга вашей жены, разумеется, представлять не надо, для нее время стоит на месте.
Сэр Питер опустил очки, которые, собственно, были нужны ему только для чтения книг с мелким шрифтом, и внимательно посмотрел на трех дам, отвесив каждой поклон. Он направился было к Сесилии, но леди Гленэлвон, на правах знатной дамы и старой знакомой, первая подошла приветствовать его.
— Ах, любезный сэр Питер! Время не стоит на месте ни для кого из нас. Но что за беда, если оно оставляет на нас приятные следы! Когда я встречаю вас опять, передо мной встает моя молодость: я вижу друга моей юности Каролину Бразертон, теперь леди Чиллингли, наши прогулки с ней, разговоры о венках и бальных нарядах, мечты о пока еще неведомых мужьях. Садитесь-ка сюда и расскажите мне о Каролине.
Сэр Питер, который мало что мог рассказать о Каролине, во всяком случае такого, что заинтересовало бы кого-нибудь, кроме него самого, все же сел возле леди Гленэлвон и по обязанности расписал свою супругу так, насколько хватило у него фантазии. Однако он все время думал о Кенелме и не сводил глаз с Сесилии.
Сесилия вновь принялась за какую-то таинственную дамскую работу — может быть, за вышивку для табурета перед роялем, может быть — за туфли для отца, который, гордясь своими ногами и зная, что они много выигрывают в сафьяновой обуви, конечно, никогда этих туфель носить не будет. Она казалась поглощенной своим занятием, но глаза и мысли ее обращены были к сэру Питеру. Почему — об этом я предоставляю догадаться моим читательницам. И как нежно, как ласково она на него смотрела! Она нашла, что у него очаровательное, умное и доброе лицо. Ее восхищали даже его старомодный фрак, высоко завязанный галстук и панталоны со штрипками. Она почтительно взирала на его седые, некрашеные волосы. Сесилия старалась найти близкое сходство между белокурым, голубоглазым, дородным пожилым человеком и худощавым, черноглазым, угрюмым, задумчивым Кенелмом. Она находила сходство, которого никто другой не найдет. Она уже полюбила сэра Питера, хотя тот не вымолвил ни слова.
Ах, об этом стоит сказать кое-что вам, мои юные читатели! Вы, сэр, желаете жениться на девушке, которая полюбила бы вас глубоко и на всю жизнь и была бы вам доброй женой; присмотритесь хорошенько, как она обращается с вашими родителями: питает ли она к ним привязанность, бескорыстное уважение, хотя бы вы лишь смутно замечали эту привязанность или чувствовали это уважение. И если между вами и вашими родителями иной раз возникает холодок, обратите внимание, не старается ли она уговорить вас держать себя почтительно с отцом и матерью, хотя они, может быть, и не особенно расположены к ней? Вот если вы женитесь на такой девушке, считайте, что вам досталось сокровище. Вы покорили сердце женщины, которой небо дало два лучших качества: способность любить и твердое сознание долга. То, что я говорю, любезная читательница, относится и к другому полу, хотя в меньшей степени, потому что девушка, становясь женой, входит в семью мужа, а муж не входит в семью жены. А все-таки я не доверяю глубине любви мужчины, если он не выказывает большой нежности (и сдержанности, если возникнут несогласия) к родителям жены. Но жена не должна настолько выдвигать их на передний план, чтобы муж подумал, будто сам-то он оказался где-то в тени. Простите такое непозволительно длинное отступление, любезные читатели, но это не совсем отступление: рассказ мой требует, чтобы вы ясно поняли, какого рода девушка Сесилия Трэверс.
— Куда девался Кенелм? — спросила леди Гленэлвон.
— Охотно сказал бы вам, если бы знал сам, — ответил сэр Питер. — Он написал мне несколько строк о том, что отправляется бродить по "лесам прохладным и лугам цветущим" [205] , может быть, на несколько недель. С тех пор я не получал от него ни слова.
— Вы пугаете меня, — сказала леди Гленэлвон, — надеюсь, что с ним не случилось ничего дурного и он не захворал.
Сесилия перестала работать и подняла глаза, внимательно прислушиваясь.
205
"…лесам прохладным и лугам цветущим…" — цитата из раннего произведения Мильтона, его пастушеской элегии «Лисидас».
— Успокойтесь, — улыбнулся Трэверс, — я знаю, в чем здесь дело. Он вызвал на бой лучшего боксера, чемпиона Англии, и поехал за город потренироваться.
— Весьма вероятно, — спокойно сказал сэр Питер. — Я нисколько не удивился бы этому, а вы, мисс Трэверс?
— Мне кажется более вероятным, что мистер Чиллингли решил совершить какое-нибудь доброе дело, которое хочет сохранить в тайне.
Сэру Питеру понравился этот ответ, и он придвинул свой стул к Сесилии. Леди Гленэлвон, обрадовавшись этому сближению, вскоре встала и простилась.
Сэр Питер оставался еще около часа, беседуя большей частью с Сесилией, которая с удивительной легкостью нашла дорогу к его сердцу. Прощаясь, он взял слово с ее отца, миссис Кэмпион и с нее самой приехать на неделю в Эксмондем в конце лондонского сезона — этот срок был уже не за горами.
Заручившись обещанием хозяина дома, сэр Питер уехал, а минут десять спустя в гостиную вошел Гордон Чиллингли. Он уже бывал у Трэверсов. Леопольду он понравился, миссис Кэмпион сочла его необычайно образованным и искренним молодым человеком, стоящим гораздо выше большинства своих сверстников. Сесилия держала себя вежливо и дружелюбно с кузеном Кенелма.
В общем, для сэра Питера выдался счастливый день. Он с большим удовольствием отобедал в Гаррик-клубе, где встретил старых знакомых и был представлен "новым знаменитостям". От него не ускользнуло, что Гордон находится в хороших отношениях со всеми этими замечательными людьми. Хотя сам он и не имел большого веса в обществе, они проявляли к нему уважение, н, очевидно, сэр Питер им нравился. Самый выдающийся из них, по крайней мере обладатель наиболее прочно установившейся репутации, сказал на ухо сэру Питеру:
— Вы можете гордиться вашим племянником Гордоном.
— Он мне не племянник: это сын одного моего дальнего родственника.
— Очень жаль. Но он скоро осветит лучами славы самых отдаленных своих родственников. Даровитый и популярный человек — редкое сочетание. Он непременно пойдет в гору.
Сэр Питер подавил спазм в горле.
"Ах, если бы кто-нибудь из этих знаменитостей отозвался так о Кенелме!"
Но он был слишком благороден, чтобы позволить такому завистливому чувству долго владеть им. Почему бы ему не гордиться представителем своего рода, который мог вывести из мрака древний род Чиллингли? И как предупредителен был этот молодой человек с сэром Питером!