Кентуки
Шрифт:
Девушка почти уткнулась носом в камеру, и экран у Эмилии на секунду потемнел.
И чем, интересно знать, может пахнуть игрушка?
“Мы с тобой будем много чем заниматься вместе. Знаешь, что я видела сегодня на улице?”
И она рассказала, что видела у супермаркета. Ерунду какую-то, конечно. Но Эмилия все равно старалась понять ее рассказ и внимательно следила за желтыми надписями, но переводчик работал слишком быстро. То же самое с ней случалось и в кино: если фразы в титрах были слишком длинными, они исчезали с экрана прежде, чем она успевала их дочитать.
“День нынче чудесный”, – сказала девушка, подняв кентуки над головой и повернув камерой к окну.
Эмилии открылся вид на город: широкие улицы, купола нескольких церквей, каналы и ярко-красный свет закатного солнца, заливавший все вокруг. Она смотрела и не могла
“Можешь звать меня Евой”, – сказала девушка.
Она поставила кентуки на пол и пошла на кухню. Открыла холодильник, какие-то шкафчики и стала готовить себе еду.
“Надеюсь, тебе понравилась лежанка, которую я купила специально для тебя, толстушка моя”.
Какое-то время Эмилия не двигала кентуки, он просто стоял и смотрел на Еву, а самой ей хотелось повнимательнее обследовать контроллер. “Пусть Ева еще раз поднимет меня! – мысленно просила она. – Пусть поднимет!” Но Эмилия не знала, как вступить с ней в разговор. Неужели в роли крольчихи она способна только слышать? Каким же образом, черт возьми, можно заставить этих зверюшек говорить? Да, теперь у нее появились конкретные вопросы к сыну. Если нельзя задать их Еве, она снова позвонит в Гонконг и узнает все у него. Пора ему наконец почувствовать хоть каплю ответственности за те вещи, которые он посылает матери.
Уже через несколько дней Эмилия выяснила, что попала в Эрфурт, во всяком случае, с большой долей вероятности теперь можно было утверждать, что ее кентуки обитает в небольшом городе под названием Эрфурт. Во-первых, на стенке холодильника висел календарь с такой надписью, во-вторых, на кухне на полу целыми днями валялись пакеты, принесенные из супермаркета “Альди – Эрфурт”, а также из “Моей эрфуртской аптеки”. Эмилия погуглила и нашла, что единственными туристическими достопримечательностями Эрфурта были мост XIII века и монастырь, где когда-то давно случилось побывать Мартину Лютеру. Эрфурт находился в центре Германии, в четырехстах километрах от Мюнхена – единственного немецкого города, который на самом деле Эмилии хотелось увидеть.
Вот уже почти неделю она по два часа в день разгуливала по квартире Евы. И рассказала об этом своим подругам, с которыми каждый четверг ходила после бассейна в кафе. Глория долго не могла понять, о каком таком “кентуки” талдычит им Эмилия, но как только поняла, сразу решила, что непременно и себе тоже купит такую игрушку, чтобы было чем заняться в те дни, когда ей выпадет сидеть с внуком. А вот Инес пришла в ужас. Она поклялась, что, если Глория купит этот прибор, больше никогда и ни за что не переступит порога ее дома. Главным образом Инес интересовало следующее – и она несколько раз повторила свой вопрос, постукивая указательным пальцем по столу: какие меры примет правительство для контроля за новым изобретением, поскольку слепо полагаться на здравый смысл публики ни в коем случае нельзя. Позволить кентуки разгуливать по твоему дому – это все равно что вручить ключи от него совершенно незнакомому человеку.
– Кроме того, я все-таки не могу понять, – заявила Инес, решив поставить точку в их споре, – почему бы тебе не завести себе мужчину, вместо того чтобы ползать по полу в чужой квартире?
Да, Инес могла ляпнуть что угодно, и порой Эмилия с трудом находила извинения для ее выходок. Вот и сейчас, уже вернувшись домой, она продолжала мусолить в голове слова подруги, пока выжимала и вешала сушить мокрое после бассейна полотенце. Если бы не Глория, решила она, их дружба с Инес и дня бы не продержалась.
К концу недели Эмилия установила для себя новый распорядок. Помыв посуду, она заваривала чай и всегда в одно и то же время подключалась к квартире Евы. Эмилии показалось, что и Ева начала привыкать к довольно позднему, но пунктуальному пробуждению своего кентуки. Он бодрствовал с шести до девяти вечера по немецкому времени и все эти три часа крутился рядом с девушкой, а Эмилия внимательно наблюдала за происходящим. Но вот наступила суббота, и, когда Эмилия разбудила кентуки, Евы дома не оказалось, зато к ножке стула в нескольких сантиметрах от пола была прикреплена записка. Эмилии пришлось переснять ее с большого экрана на свой мобильник, чтобы потом по буквам разобрать, о чем там шла речь, и она очень обрадовалась, поняв, что записка адресована именно ей:
Пупсик мой, я ушла в супер. Это ненадолго, полчасика, не больше. Я мигом. Твоя Ева.
Эмилии хотелось бы иметь у себя оригинал записки, чтобы повесить на холодильник, потому что, хотя текст и был написан по-немецки, к тому же чем-то розовым и блестящим, ее очаровал наклонный почерк девушки, и вообще, все это было похоже на изящную весточку, полученную из-за границы от дальнего родственника или подруги.
Девушка купила своей крольчихе собачью игрушку, но так как Эмилия никак на нее не реагировала, Ева часто выкладывала рядом с кентуки какие-нибудь другие предметы, чтобы проверить, не заинтересует ли ее любимицу хотя бы один из них. Был, например, тряпичный мячик, который Ева подкатывала к ней, был маленький мышонок из меха, но Эмилия так и не угадала истинного его предназначения. И хотя ей была приятна такая забота, на самом деле куда занятнее было просто рассматривать то, что имелось в квартире. Она старалась не упустить момент, когда Ева на кухне раскладывала по полкам покупки, или наблюдала, как та открывала дверцы гардероба, стоявшего напротив кровати. Рассматривала дюжины пар туфель, когда Ева собиралась куда-нибудь пойти. Если что-то вызывало у нее особенный интерес, она крутилась вокруг Евы и верещала. Тогда девушка на несколько минут опускала вожделенный предмет на пол. Так, скажем, случилось с массажером для стоп. Ничего подобного увидеть или купить в Лиме было просто невозможно. Как обидно, что сын будет и дальше посылать ей в подарок духи и кроссовки, в то время как она была бы счастлива получить такую вот нужную вещь. А еще она попискивала, прося, чтобы Ева подняла ее или вытащила из лежанки. Однажды Эмилия у себя в Лиме пошла в супермаркет за овсяным печеньем и, найдя нужную полку пустой, беззвучно заверещала, но сразу же смутилась и попыталась понять, с чего это ей пришло в голову изображать из себя крольчиху в совсем не подходящем для того месте. И тут она увидела в проходе одну из своих соседок – старую, хромую, унылую. Та шла, что-то ворча себе под нос, и этого оказалось достаточно, чтобы Эмилия сразу же почувствовала себя увереннее. Может, конечно, я и сошла с ума, но, по крайней мере, не отстаю от современного мира, подумала она. У нее теперь было целых две жизни, а это гораздо лучше, чем иметь только половину и при этом еле передвигать ноги. Может, конечно, в Эрфурте она ведет себя смешно – ну и пусть, ведь там ее все равно никто не видит, зато в обмен она получает море любви.
Ужинала девушка примерно в половине восьмого и заодно смотрела новости по телевизору. Она брала свою тарелку, банку пива и садилась на диван, потом поднимала кентуки и устраивала рядом с собой. Утонув среди подушек, Эмилия почти не могла двинуться с места, зато сколько угодно крутила головой и любовалась на небо за окном, а также с более близкого расстояния рассматривала Еву: из какой ткани была сшита ее одежда, какой макияж она наложила себе на лицо, какие на ней были браслеты и кольца… А еще Эмилия видела экран телевизора и следила за европейскими новостями. Правда, ни слова не понимала, автоматический же переводчик реагировал только на голос Евы, но и картинок было достаточно, чтобы составить представление о происходящем и сравнить с собственными сведениями, особенно если учесть, что в Перу мало кто интересовался событиями в Германии. Не раз она говорила что-то на эту тему, встречаясь с подругами, или в супермаркете, но быстро поняла, что владела исключительной информацией, а люди из ее района, как правило, ни о чем таком и понятия не имели.
Раз в два дня, примерно без четверти девять, девушка одевалась, совала в маленькую сумочку немного денег и телефон и оставляла крольчиху одну. Но, прежде чем погасить свет, относила ее на лежанку. Эмилия знала, что, попав туда, выбраться уже вряд ли сумеет, поэтому иногда пыталась убежать и не давалась девушке в руки, суетливо носилась по комнате или пряталась под стол.
“Ну, хватит, хватит, толстушка моя, я уже и так опаздываю!” – говорила Ева. Порой она даже немного сердилась, но чаще смеялась, стараясь поймать крольчиху.