Кеплер
Шрифт:
Безумец опять его теснил, и вдруг он обнаружил, что все они тут как тут, и дама с венерической губой, и садовник Теллус, солдат Каспар, и, уж конечно, завитой парик и, в отдаленье, на кромке танца, мрачный барон. Ну и что с того? Он их всех поставит на место. Вдруг он остро ощутил, как сам он юн, блистателен, до странности легок.
— И таким образом, мы видим, — продолжал он беспечно, — между орбитами Сатурна и Юпитера я поместил куб, между Юпитером и Марсом тетраэдр, между Марсом и Землею додекаэдр, между Землею и Венерой икосаэдр, и смотрите, дайте я вам покажу, — разнимая модель, как разнимают плод, доискиваясь потаенной сердцевины, — между Венерой и Меркурием — октаэдр! Вот!
Герцог хмурился.
— Все ясно, да, — он объявил, — то, что вы сделали и как. Но, вы уж меня простите,
— Зачем? — переводя взгляд с растерзанной модели на маленького человечка перед ним. — Ну… ну, затем, что…
Полоумный смех забулькал у него в ушах.
Ничего не вышло из его затеи. Герцог допустил, что чашу можно бы отлить, но быстро к ней охладел. Дворцовый злато кузнец выражал сомненья, казначейство сетовало и недоумевало. Он уныло воротился в Грац. Полгода убил, домогаясь барских милостей. Урок ему на будущее, не забыть. Скоро, однако, все это унизительное происшествие оттеснили из его мыслей заботы понасущней.
Один школьный инспектор, медик Обердорфер, вдруг самолично к нему приступился, хитро улыбаясь и — возможно ль? — подмигнув, и просил в назначенный день быть в доме господина Георга Хартмана фон Штубенберга, важного негоцианта. Он туда отправился, решив, что ему закажут гороскоп или очередной из входивших в моду его календарей. Но заказа никакого не последовало. С бургомистром Хартманом он так и не познакомился, но имя это впредь неизменно отзывалось в памяти эхом катастрофы. Час протомился он на лестнице, сжимая кубок кислого вина и придумывая, что бы такое сказать доктору Обердорферу. Внизу, в просторной зале, сходились, расходились разряженные дамы, жирные дельцы, епископ со своим клиром, кавалеристы эрцгерцога в ботфортах до самых ляжек, тяжкие, как кентавры. Кто-то из детей этого Хартмана правил свадьбу. Откуда-то, из дальней залы, струнный оркестр пускал мелодию пучками блестящих и бесцельных стрел. Он нервничал. Его, собственно, по форме не пригласили, ну как окликнут, станут выдворять? И взыскался в нем этот Обердорфер? Доктор, одутловатый, с висячими брылами, крошечными заплывшими глазками, дрожа от предвкушения, оглядывал толпу внизу и, сопя, фальшиво подпевал серебряным раскатам менестрелей. Но вот он поддел Кеплера локтем. Плотная молодая дама в голубом приблизилась к ступеням. Доктор Обердорфер рассиялся.
— А хороша, да?
— Да-да, — бормотнул он, уставясь в одну точку и трепеща, как бы дама снизу не услышала. — Вполне, э-э, хороша.
Обердорфер, искоса шепча, как дурной чревовещатель, клонил большое, тряское лицо, покуда чуть совсем не придавил Кеплерово ухо. — Вдобавок и богата, говорят. — Молодая дама приостановилась и нагнулась, шумно восхищаясь бледным надутым мальчиком в бархатах, но тот упрямо отворачивался, цепляясь за руку няни. На всю жизнь Кеплеру запомнится сердитый этот Купидон. — Папаша, — шипел доктор, — владеет землями, знаете ли, на юге. Говорят, кругленькую сумму ей откажет. — Он еще более понизил голос. — Разумеется, кое-что ей перепало и от ее… — запнувшись, — ее покойных… э-э-э… мужей.
— Ее?..
— Мужей, да. — Доктор Обердорфер прикрыл крошечные глазки. — Весьма прискорбно, весьма прискорбно: дважды вдовица. И такая молодая!
И вот тут до него дошло. Покраснев, он испуганно отпрянул вниз на одну ступеньку. Вдова ему кинула всполошенный взгляд. Доктор говорил:
— Зовут ее Барбара Мюллер — урожденная, хм, Мюллер.
Иоганнес удивленно глянул на доктора, и тот кашлянул:
— Шутка, прошу прощенья. Семейство ее Мюллер — Мюллер фон Гессендорф, — и, по странному совпадению, такова же фамилия ее последнего, самого, да, покойного супруга… — и, невесело хмыкнув, смолк.
— Да? — он пробормотал, уклоняясь от влажного докторского взгляда, и вдруг услышал собственный голос: — Но она толста, пожалуй.
Доктор Обердорфер дрогнул, но тотчас, отважно осклабясь, возразил со слоновьей грацией:
— Пухленькая, милый Кеплер, пухленькая. А зимой так холодно, э? Ха. Ха-ха-ха.
И, твердо ухватив Кеплера под локоть, повел вверх по ступеням, в укромный уголок, где лощеный, угрюмый щеголь, смерив Кеплера надменным взглядом, сказал: «Ну что же, сударь мой», — так,
Так началась долгая, путаная, невеселая история его женитьбы. С самого начала пугала его эта пухлая молодая вдова. Женщины для него были — чуждая страна, и языком ее он не владел. Как-то ночью, тому четыре года, проездом в Вайльдерштадте, продувшись в карты, он, чтоб отвести душу, сошелся с тощей особой, девицей, как его удостоверяли. То был единственный его любовный опыт. Потом шлюха хохотала, пробовала на мелкий желтый зубок монету, которой он с нею расплатился. Однако, вне самого акта, этих бешеных лягушачьих бросков к краю водопада, чем-то тронули его узкие бедра, хлипкая грудь, пышная роза, пробивающаяся из-под костей. Она была его меньше;совсем иное дело — фрау Мюллер. Нет-нет, покорнейше благодарим. Чем сейчас-то ему плохо? Уж лучше, он подозревал, чем с женою будет. Потом, когда брак обернулся такой печалью, он чуть ли не во всем винил бесстыдство сделки, жертвой которой стал.
Вдруг обнаружилось, как тесен Грац: все, кажется, будто сговорясь, поспешествовали скороспелому союзу. Порой на физиономии самого города метилась ему похотливая ухмылка. Доктор Обердорфер был главный устроитель, потатчиком был Генрих Озиус, бывший учитель в штифтшуле. В сентябре оба достойных мужа отправились в Мюлек, дабы узнать условия Йобста Мюллера. Тот сперва уклонялся от переговоров, уверял, что вовсе не хочет снова выдавать дочь. Да и кто таков этот ваш Кеплер? Беден, и будущее сомнительно. А происхождение? Сын беспутного солдата, не так ли? Доктор Обердорфер в ответ восхвалял трудолюбие юноши, редкую ученость. Сам герцог, не кто-нибудь, ему оказывает покровительство. Затем Озиус, которого и в дело это вовлекли, собственно, за грубость, помянул о положении фрау Барбары: такая молодая, а уж дважды вдова! Йобста Мюллера перекосило, челюсть затряслась. Ему приелась эта песня.
Переговорщики, довольные, вернулись в Грац. Но тут встало вдруг нежданное и важное препятствие: Штефан Шпайдель, чин в городской управе, приятель Кеплера, объявил себя противником этого союза. Он знает даму, она достойна лучшей участи. К тому же, он по секрету признался Кеплеру, у него на примете для нее один знакомый, тот входит в силу при дворе. Он извинялся, многозначительно водил рукой; ты ведь поймешь меня, Иоганнес? Иоганнес с трудом скрыл облегчение. «О, ну конечно, Штефан, разумеется, я понимаю, речь о твоей совести, и тут дела двора, я очень, очень понимаю!»
Печатание Mysteriumмеж тем успешно продвигалось. Мэстлин добился от ученого совета в Тюбинге благословения на этот труд, приглядывал за работой в Группенбахе. Он прилежно докладывал Кеплеру об окончании каждой главы, сетуя, впрочем, на затраты сил и денег. Кеплер бодро отвечал, что помощь при этих родах принесет неувядаемую славу повитухе.
Он и сам был занят. Школьное начальство, негодуя на то, что полгода он проваландался при Вюртембергском дворе, последовало совету своих инспекторов и сунуло его преподавать риторику и арифметику во второй ступени. Эти классы были пыткой. Ректор Папиус, несмотря на вялые угрозы, никогда не загружал молодого учителя сверх меры — но Папиуса отозвали на медицинскую кафедру в Тюбинген. Сменил его Иоганнес Региус, угрюмый тощий кальвинист. С Кеплером они сразу не поладили. Региус считал его непочтительным, дурно воспитанным; таких надо укрощать — хорошо бы женить щенка. Йобст Мюллер вдруг, со смаком, как объявляет козыря картежник, дал согласье, ибо затея Шпайделя сорвалась, дочь осталась на руках у мюльбекского мельника. У Кеплера упало сердце. В феврале 1597 года была помолвка, и ветреным днем в конце апреля, sub calamitoso caelo, [8] фрау Барбара Мюллер, сбросив вдовий траур, вступила в брак в третий и последний раз за свою коротенькую жизнь. Кеплеру было двадцать пять лет, семь месяцев и… но дальше лень было вычислять, да и не хватало духу — учитывая бедственное расположенье звезд.
8
Под зловещим небом (лат.).