Кэрри в дни войны
Шрифт:
— Лу! — раздался мужской голос. — Лу, куда ты запропастилась?
— Иду, Сэмюэл, — отозвалась мисс Эванс с площадки. — Одну минутку.
— Что ты там делаешь? Так я и знал: как только меня нет дома, ты бегаешь вверх и вниз, топчешь ковер на лестнице…
Кэрри благополучно улеглась и задула свечу. Мисс Эванс закрыла дверь.
— Суетишься и что-то прячешь, — продолжал громкий и грозный голос. — Вверх и вниз, взад и вперед, туда и сюда, суетишься и что-то прячешь…
В комнате было черным-черно, даже сквозь окна не проникал свет, потому что они были наглухо зашторены. Дети неподвижно лежали во тьме, прислушиваясь к реву мистера Эванса и тоненькому писку его сестры. «Будто мышь разговаривает со львом», — подумала Кэрри. Потом раздались тяжелые шаги по коридору. Хлопнула еще одна дверь, и наконец все стихло.
Несколько минут они не решались произнести ни слова. Затем Ник сказал:
— Я хочу к маме.
Кэрри вылезла из постели и, ощупью добравшись до его кровати, легла к нему. Он прижался к ней, обхватив ее руками, как осьминог, и уперевшись холодными коленями ей в живот.
— Хочу домой, — захныкал он. — Мне здесь не нравится. Не хочу жить в безопасности. Хочу к маме, к Милли и к папе.
— У тебя есть я, — Кэрри обняла его. Так было менее страшно. — А утром все будет хорошо.
Он дрожал от страха и холода.
— Он, наверное, людоед, Кэрри, — прошептал он ей на ухо. — Настоящий людоед, страшный и гадкий.
3
Разумеется, никаким людоедом член муниципального совета Сэмюэл Айзик Эванс не был. А был он высоким, худым, малоприятным человеком с громким голосом, бесцветными глазами навыкате и торчащими из ноздрей пучками жестких волос.
И еще он был крикуном. Он кричал на свою сестру. И даже на своих покупательниц, заставляя брать ненужные им товары, отказывая в тех, что действительно требовались.
— Берите или убирайтесь, — говорил он. — Вам что, неизвестно, что идет война?
Он попытался бы застращать и детей, если бы заметил, что они его боятся. Но Кэрри, хотя и немного робела перед ним, старалась этого не показать, а Ник вообще не испытывал никакого страха. Ник боялся людоедов, пауков, крабов, холодной воды, зубного врача и темноты, но людей он боялся очень редко. Вероятно, по той причине, что до встречи с мистером Эвансом ему просто некого было бояться, но и его он не боялся, даже после той первой страшной ночи, потому что у мистера Эванса была вставная челюсть, которая чмокала, когда он разговаривал.
— Разве можно бояться человека, у которого того и гляди, выпадут зубы? — спрашивал Ник у Кэрри.
И Ник жил в ожидании этого события с того самого момента, когда мистер Эванс вошел в кухню, где они утром впервые завтракали, и обнажил свои вставные зубы в гримасе, которую, по-видимому, считал улыбкой. Так скалит зубы тигр перед тем, как броситься на добычу, решили дети. Положив на стол ложки, которыми они ели кашу, они почтительно и робко встали. Ему это, по всей вероятности, пришлось по душе.
— Я вижу, вас учили манерам. Что ж, это уже хорошо. Как говорится, нет худа без добра!
Они не знали, что ему ответить на это, а потому промолчали. Он же стоял, ухмыляясь и потирая руки.
— Садитесь, садитесь, — наконец сказал он. — Чего вы ждете? Доедайте ваш завтрак. Грешно, когда пища стынет. Вам повезло, позвольте вам сказать, в нашем доме вы всегда будете сыты. А поэтому помните, никаких капризов! И не выпрашивать у моей сестры лакомые кусочки у меня за спиной! Особенно это касается мальчика. Я знаю, что собой представляют мальчишки! Жуют не переставая. Возьми двух девочек, сказал я ей, у нас одна комната, но она меня обманула, убедив, что мальчик еще совсем маленький. Кровать не мочить! Этого я не потерплю!
Ник не отрывал глаз от губ мистера Эванса.
— Как невежливо об этом упоминать, — заметил он таким ледяным тоном, что Кэрри задрожала.
Но мистер Эванс вовсе не рассердился. Он вроде обомлел: червяк поднял голову и ответил ему — так подумалось Кэрри.
Он только чмокнул зубами и на удивление смирно сказал:
— Ладно, ладно, посмотрим. Ведите себя примерно, слушайтесь взрослых, и я не буду на вас в обиде. Помните, у нас в доме нельзя ни кричать, ни бегать по лестнице, ни выражаться. Скверными словами, — поспешно добавил он, поймав взгляд Ника. — Ругательств чтобы я не слышал. Не знаю, как вас воспитывали, но в нашем доме мы живем в страхе перед господом богом.
— Мы не ругаемся, — ответил Ник. — Даже наш отец никогда не сквернословит. А он морской офицер.
«Зачем об этом говорить?» — подумала Кэрри.
Но мистер Эванс определенно смотрел на Ника с уважением.
— Офицер? Вот как?
— Капитан, — сказал Ник. — Капитан Питер Уиллоу.
— Правда? — Зубы мистера Эванса чмокнули, наверное, став по стойке «смирно». — Значит, можно надеяться, — снова ухмыльнулся он, — он научил вас, как себя вести. Что избавит меня от лишнего труда. — И, повернувшись на каблуках, пошел в лавку.
Наступило молчание. Мисс Эванс, которая все время стояла возле мойки, не произнося ни слова, подошла к столу и начала убирать посуду.
— А вы разрешите нам выражаться? — спросил Ник. — Дело в том, что я не умею разговаривать только жестами, как глухонемые.
— Хватит умничать, — рассердилась Кэрри, но мисс Эванс рассмеялась.
Она прикрыла рукой рот и не сводила круглых беличьих глаз с двери, будто опасалась, что брат вернется и услышит, как она смеется.
— Брехливая собака лает, но не кусает, — тихо сказала она. — Он терпеть не может, когда ему возражают, поэтому старайтесь не противоречить и слушайтесь его. Я его всегда слушаюсь — ведь он гораздо старше меня. Когда наша мама умерла — папа погиб во время обвала на шахте задолго до этого, — он сам меня вырастил. Его жена тогда еще была жива, бедняжка, а сын, Фредерик, примерно моего возраста, сейчас в армии. Мистер Эванс воспитал нас вместе и не делал между нами никакого различия. Ни разу не дал мне понять, что меня взяли из милости. Если мы совершали какую-нибудь проказу, Фреду всыпали ремнем, а меня сажали наверх, на полку над камином, чтобы я подумала на досуге, как следует себя вести. Много раз сидела я там, до смерти боясь огня, а ноги у меня немели от неподвижности.
Она перевела взгляд на полку, и дети тоже посмотрели туда. Ужасно высоко была она над полом.
— Он был мне, пожалуй, больше отцом, чем братом, — добавила мисс Эванс.
— Наш папа никогда никого не сажает на камин, — откликнулся Ник. — И никого не пугает.
По правде говоря, Кэрри тоже не боялась мистера Эванса. Но она предпочитала не попадаться ему на глаза, как и тощая старая кошка, которая, едва заслышав его шаги в коридоре, срывалась со своего места у камина и исчезала. А ведь он ни разу не ударил кошку, думала Кэрри; просто кошка так же настороженно относилась к нему, как и она. «Животные чувствуют, когда люди настроены к ним недружелюбно», — объясняла она Нику.