Кэрри

Кинг Стивен

Когда они поставили колесо на место, Крис села в кабину. Кофточка и дорогая красная юбка были в жирных пятнах.

— Если ты думаешь… — начала она, когда Билли сел за руль, но он, не дав ей договорить, перегнулся и начал ее целовать, ползая руками по талии и груди. От него резко пахло табаком, Брилкримом и потом. Крис наконец вырвалась и, переведя дыхание, взглянула на себя. К жирным пятнам на кофточке прибавились новые пятна грязи. Двадцать семь пятьдесят в магазине Джордан Марш, но теперь кофточка годилась разве что для мусорного бака. Однако Крис чувствовала только острое, почти болезненное возбуждение.

— Как ты собираешься все это объяснять? — спросил Билли

и снова ее поцеловал. Даже не видя его губ, можно было догадаться, что он улыбается.

— Трогай меня, — прошептала она ему на ухо. — Всю. Выпачкай меня всю.

Что он и сделал. Колготки на одной ноге разошлись, словно раскрытые губы. Юбку, и без того короткую, Билли рывком задрал до пояса. Он буквально лапал ее — грубо и жадно. И от чего—то — может быть, именно от этого или от того, как близко они разминулись со смертью — Крис почти сразу кончила.

На следующий день она отправилась с Билли смотреть бокс.

— Без четверти восемь, — сказал он и сел на постели, затем включил лампу и начал одеваться. Его тело по-прежнему приковывало взгляд. Крис вспомнила тот понедельник, как это все случилось. У него…

(стоп)

Об этом можно подумать и потом — скажем, когда будет какой-то толк, кроме бесполезного сейчас возбуждения. Она скинула ноги с кровати и натянула трусики-паутинку.

— Может быть, это не самая лучшая идея, — сказала она, не понимая до конца, себя проверяет или его. — Может быть, нам лучше вернуться в постель и…

— Идея что надо, — ответил Билли, и на его лице, словно мимолетная тень, промелькнула усмешка. — Свиная кровь для свиньи.

— Что?

— Нет, ничего. Пошли. Одевайся.

Крис оделась, и, выйдя через черную лестницу на улицу, почувствовала, как внутри у нее, словно хищный ночной цветок, распускается и набирает силу какое-то мощное будоражащее чувство.

Из книги Меня зовут Сьюзен Снелл (стр. 45):

Знаете, на самом деле я вовсе не переживаю из-за тех событий так уж сильно, как люди почему-то считают, должна. Нет, никто, конечно, не говорит мне этого прямо, но все, кого я встречаю, постоянно твердят, как, мол, им жаль — обычно перед тем, как попросит у меня автограф. Они ожидают, что я буду безутешно рыдать, носить черное, пить слишком много или ударюсь в наркотики. Как правило, люди говорят что-нибудь вроде этого: Ужасно, просто ужасно… Но знаете, то, что с ней произошло… и так далее, и так далее.

Но жалость — это все равно что припарки. Жалеть можно о пролитом на скатерть кофе или о промахе в боулинге. А истинная скорбь так же редка, как и истинная любовь. Я уже больше не жалею о том, что Томми мертв. Он теперь вспоминается как чудесный сон. Может быть, вы подумаете, что это жестоко, но с той ночи утекло много воды. И я не жалею о том, что сообщила Комиссии по делу Кэриетты Уайт. Я говорила правду — столько, сколько знала.

Но мне жаль Кэрри.

Ведь ее забыли. Ее превратили в своего рода символ и забыли, что она была обычным человеком, таким же, как вы сами, человеком с надеждами, мечтами и так далее. Впрочем, говорить об этом, видимо, бесполезно. Едва ли теперь удастся превратить нечто, созданное газетами, обратно в человека. Но она была человеком, и она страдала. Так страдала, что большинству из нас это и представить себе трудно.

Поэтому мне ее жаль, и я надеюсь, что ей было хорошо на выпускном балу. Надеюсь, что бал — пока не начался весь этот ужас — стал для нее самым замечательным, чудесным, волшебным событием в жизни…

Томми вырулил к стоянке у нового крыла школьного здания. Мотор еще секунду поурчал на холостом ходу, а затем он выключил зажигание. Кэрри сидела справа от него, придерживая на плечах платок. Ей вдруг показалось, что все происходит во сне, наполненном какими-то неясными перспективами, и она только-только это поняла. Что же она делает? Она оставила маму одну.

— Волнуешься? — спросил Томми, и Кэрри невольно вздрогнула.

— Да.

Он

рассмеялся и выбрался из машины. Кэрри собралась уже открыть дверцу, но Томми обошел, машину и сделал это сам.

— Не волнуйся, — сказал он. — Ты сейчас как Галатея.

— Кто?

— Галатея. Мы проходили это у мистера Иверса. Она превратилась в такую прекрасную женщину, что ее никто не узнал.

Кэрри на секунду задумалась.

— Я хочу, чтоб меня узнали, — сказала она.

— Еще бы. Пойдем.

У автомата с кока-колой стояли Джордж Доусон и Фрида Джейсон. На Фриде было нечто оранжевое из гипюра, и в этом наряде она немного напоминала басовую трубу. В дверях проверяли билеты Донна Тибодо и Дэвид Бракен. Оба были членами Национального общества отличников, оба входили в личное гестапо мисс Гир, и оба оделись на этот раз в цвета школы — белые брюки и красные пиджаки. Тина Блейк и Норма Уотсон раздавали программки и рассаживали участников бала в соответствии с планом. Обе были в черном — Кэрри подумала, что девушки, должно быть, считают себя очень элегантными, но ей они больше всего напоминали продавщиц сигарет из старых гангстерских фильмов. Когда вошли Томми и Кэрри, все повернулись в их сторону, и на секунду в зале повисло неловкое молчание.

Кэрри вдруг захотелось облизнуть губы, но она сдержалась. Затем Джордж Доусон воскликнул:

— Ну ты и вырядился, Томми!

Томми улыбнулся.

— А ты сам-то давно с дерева слез?

Доусон, сжав кулаки качнулся вперед, и Кэрри на мгновение охватил ужас — еще чуть-чуть, и она швырнула бы Джорджа через весь холл. Затем она сообразила, что это старая, привычная игра между двумя приятелями.

Парни, улыбаясь, пританцовывали друг вокруг друга в боксерских стойках и обменивались ударами. Но потом Джордж, которому уже дважды досталось под ребра, комично заверещал:

— Не бей моя вьетнамца! Не бей моя вьетконг!

Томми опустил руки и рассмеялся.

— Не волнуйся, — сказала Фрида Кэрри, подходя ближе и кивая своим похожим на нож для вскрывания конвертов носом. — Если они прикончат друг друга, я буду танцевать с тобой.

— Уж больно глупо они выглядят, чтобы помереть от такой ерунды, — рискнула пошутить Кэрри. — Как динозавры.

Фрида улыбнулась, и Кэрри почувствовала, как в душе у нее словно ослабли старые ржавые цепи и разлилось тепло. Стало легче, спокойнее.

— Где ты купила такое платье? — спросила Фрида. — Мне очень нравится.

— Я сама его сшила.

— Сшила?! — Фрида удивленно распахнула глаза. — Что, серьезно?

Кэрри почувствовала, что заливается краской.

— Да. Я… мне нравится шить. Материал я купила в Джонсе, в Вестоувере, а покрой тут совсем не сложный.

— Пойдем в зал, — сказал Джордж, обращаясь сразу ко всем. –

Скоро группа начнет. — Он закатил глаза и снова начал валять дурака. — Бум, бум, бум! Моя вьетконга любит большая звука гитара.

В зале он принялся пародировать Бобби Пикетта. Кэрри рассказывала Фриде о своем платье, а Томми просто стоял и улыбался, засунув обе руки в карманы. Сью наверняка сказала бы, что он их оттягивает, но черт с ними, с карманами, в самом— то деле. Кажется, все идет отлично. Ему, Джорджу и Фриде оставалось жить меньше двух часов.

Из книги Взорванная тень (стр. 133):

Заключения Комиссии но делу Кэриетты Уайт относительно причины всех дальнейших событий — а именно, двух ведер свиной крови, установленных на балке над сценой, — выглядят весьма недостоверно, даже в свете тех немногих конкретных доказательств, что имелись в распоряжении комиссии. Если принять на веру показания приятелей Нолана (и если называть вещи своими именами, они просто недостаточно умны, чтобы убедительно лгать), тогда на этом этапе приготовлений Нолан полностью забрал инициативу из рук Кристины Харгенсен и действовал уже самостоятельно…