Кейн. Ветер ночи
Шрифт:
Все это время мы особо много не разговаривали — разве что Франц рассказал, как пять лет назад на весьма выгодных условиях купил Домик-На-Обрыве у наследников одного любителя серфинга и спортивных машин, разбившегося на повороте в Корабельном каньоне.
Так что мне, ко всему прочему, начали чудиться еще и какие-то неясные, почти за границами слышимости звуки в той практически полной тишине, которая нахлынула на нас, когда умолк мотор «фольксвагена». Я знаю, когда попадаешь из города на природу, слух непривычно обостряется и начинаешь слышать даже собственное дыхание, что поначалу немного раздражает, но в том, о чем я говорю, было действительно что-то
Когда я третий раз поднял туда взгляд, облака уже немного разошлись, и на меня в ответ глянула верхушка прячущегося за вершину солнца. В голове у меня тут же промелькнуло сравнение со стрелком, залегшим за горой и берущим меня на мушку. Я торопливо отвернулся. Не хватало еще, чтоб опять перед глазами поплыли темные пятна. В этот самый момент Франц повел нас через «палубу» ко входной двери.
Я опасался, что неприятные ощущения усилятся, когда мы зайдем внутрь — особенно почему-то запашок горелого и невидимая паутина, — так что очень приободрился, когда все они моментально исчезли, будто не выдержав прямого столкновения с присущими Францу сердечностью, душевным уютом, цивилизованной основательностью и интеллигентностью, которые прямо-таки источала гостиная.
Это была длинная комната, вначале узкая, где она уступала место кухне с кладовкой и небольшой ванной, а затем расходящаяся на всю ширину дома. У стен не оставалось ни дюйма свободного пространства, настолько они были заставлены шкафами — большей частью с книгами. Между книг виднелись статуэтки, какие-то археологические редкости, научные приборы, магнитофон, стереосистема и все такое прочее. У внутренней стены, что отделяла гостиную от кухни, стоял большой письменный стол, несколько картотечных шкафчиков и подставка с телефоном.
Стол был приставлен к глухой стене, но чуть дальше, за углом, где начиналось второе «крыло» дома, располагалось широкое, как витрина, окно, выглядывающее через каньон на нагромождения скал и утесов, которые полностью закрывали собой не такой уж далекий океан. Прямо перед этим большим окном стояли длинный диван и такой же длинный стол.
В конце гостиной узкий коридорчик вел до самой середины второго крыла к двери, которая, в свою очередь, выходила на небольшую, закрытую со всех сторон лужайку, вполне пригодную для использования в качестве солярия и достаточную по размерам для игры в бадминтон, если б нашелся такой хладнокровный человек, чтобы скакать с ракеткой на высоте птичьего полета у самого края глубочайшего обрыва.
С той стороны от коридора, что ближе к склону, располагались просторная спальня — Франца — и большая ванная комната, дверь которой выходила в коридор в самом его конце. На противоположную сторону выходили двери двух спален чуть поменьше, каждая с огромным окном, которые можно было полностью закрыть плотными темными шторами. Это были комнаты сыновей, заметил он походя, но я не без облегчения отметил, что в них практически не осталось никаких предметов, могущих напомнить об их юных обитателях: в глубине моего шкафа, честно говоря, висели какие-то женские вещи. Обе эти спальни, которые он отвел нам с Вики, соединяла общая дверь, которая с обеих сторон запиралась на задвижки, сейчас отпертые, хотя сама дверь была прикрыта — типичное проявление, хотя и совсем незначительное, интеллигентной тактичности Франца: он не знал, или, по крайней мере, делал вид, что не знает, какие у нас с Вики отношения, и вопрос с дверью оставил решать нам самим, как сочтем нужным — без лишних слов и многозначительных намеков.
К тому же прочными задвижками были снабжены и обе двери в коридор — Франц всегда искренне считал, что гость имеет право на уединение, — и в каждой из комнат обнаружилась небольшая вазочка с серебряными монетками, не какими-то там коллекционными, а самой обыкновенной американской мелочью. Вики это заинтересовало, и Франц смущенно пояснил, посмеиваясь над собственной романтичностью, что исповедует старинный обычай испанской Калифорнии, требующий, чтобы помимо всего прочего под рукой у гостей имелись и необходимые им деньги.
Познакомившись с домом, мы разгрузили «фольксваген» от нашего скудного багажа и провизии, которой Франц запасся в Анжелесе. При виде тонкого слоя пыли, собравшейся повсюду за его месячное отсутствие, он тихонько вздохнул, и Вики настояла, чтобы мы пришли к нему на выручку и на скорую руку навели порядок. Франц особо не протестовал. По-моему, всем нам — по крайней мере, мне-то уж точно — очень хотелось поскорей заняться чем-нибудь обыденным, чтоб стереть из памяти недавнее невероятное событие и вернуть ощущение реальности, хотя вслух этого никто не высказал.
За компанию с Францем с этим делом мы управились легко и непринужденно. За домом он, конечно, следил, но никогда не возводил чистоту полов в культ. Сноровисто орудуя веником и шваброй, Вики просто-таки великолепно смотрелась в своем свитере, тореадорских штанах и сандалиях с длинными ремешками — она носит современную униформу молодых интеллектуалок, старающихся не забывать и о своей принадлежности к женскому полу, правда, не подчеркивая это положение, а исключительно следуя моде.
Покончив с этим делом, мы засели на кухне с кружками черного кофе — выпить почему-то никому из нас не захотелось, — слушая, как побулькивает в котелке мясо, которое Франц поставил тушиться на плиту.
— Насколько я понимаю, — начал он безо всяких предисловий, — вам хочется узнать, не знал ли я о том, что нечто подобное должно было случиться, еще когда приглашал вас сюда, и нет ли какой-либо связи между данным феноменом — довольно претенциозный термин, не правда ли? — и прошлым этой местности или моим собственным прошлым — или некой деятельностью, осуществляемой в этих краях, включая военные испытания, — и, наконец, нет ли у меня какой-либо теории, могущей все это объяснить — вроде предположения Эда насчет гипноза.
Вики кивнула. Он абсолютно точно выразил то, что было у нас в головах.
— Кстати насчет гипноза, — вклинился я. — Когда мистер Мортенсон высказал это предположение, оно показалось мне совершенно невероятным, но теперь я далеко не так в этом уверен. Я вовсе не хочу сказать, что ты нас умышленно загипнотизировал, но разве не существует таких форм самогипноза, которые могут передаваться другим? Как бы там ни было, условия для этого были самыми благоприятными — мы только что говорили о сверхъестественном, было солнце и оставшиеся от него черные пятна, которые способствовали привлечению внимания, потом внезапный переход к полутьме, и, наконец, ты так решительно указал на тот утес, словно там и следовало чего-то увидеть.