КФ, ИЛИ «КОСМОС БУДЕТ НАШИМ!» (Антология 2008)

Афанасьев Леонид Б.

Вечный мрак…

А всего в полумиле над головой — мир ярких радуг и красок, мир тяжелых кораблей, океанских ветров, людские голоса, судьбы, судьбы…

— Нет, — сказал я.

Лин удивленно смолк.

— Я не смогу завизировать документы.

Лин вкрадчиво улыбнулся.

Он мне не верил.

— А мы, Отти? Ты подумал? Я, например? Или те, другие, из списка? Даже этот Вулич, симпатий к которому у меня меньше, чем к каламиту? Ты хочешь оставить нас беззащитными? А остальные колонисты? Ты что же, действительно хочешь оставить нас на обочине, отнять у нас будущее? Не делай этого, Отти. Тебя проклянут. Тебя даже на Земле будут

называть предателем.

— Я не смогу завизировать документы, Лин, — сухо повторил я. — Считайте это моим официальным решением.

Он поморщился, как от внезапной зубной боли, и отступил на шаг.

Потом еще на шаг.

Так, задом, он отступил к двери, перед которой остановился.

— У вас впереди целая ночь, инспектор Аллофс, — он впервые обратился ко мне официально. — Хорошенько подумайте, инспектор Аллофс, как встретят вас утром колонисты. Вам ведь в любом случае придется выходить на балкон. Подумайте, как могут отчаявшиеся колонисты встретить человека, который отнимает у них спокойное будущее?

Он вежливо улыбнулся и вышел.

Я встал у окна.

Ночь выдалась темная, но я не видел прожекторов на фоне хребта Ю.

Это несколько ободрило меня.

Если на контрольных постах спокойно, значит, никто не пытается тайно пройти к Воронке.

Бетт Юрген…

Наверное, там, под стиалитовым колпаком, никогда не будет настоящей тьмы. Правда, там никогда не будет и настоящего света.

Я не был в обиде ни на нее, ни на Лина.

Лина я даже понимал. Ведь он оставил мне шанс.

В конце концов, у меня еще целая ночь до того, как я должен буду выйти на балкон Совета, нависший над огромной, забитой людьми центральной площадью Деяниры. В конце концов, еще от меня зависит, буду ли я встречен торжествующим ревом ликующих колонистов: «База! Большая База!» — или гнетущую тишину людского моря разорвет чей-нибудь одиночный отчаянный выкрик: «Предатель!», который полностью уничтожит меня в глазах колонистов Несс и еще неизвестно, что принесет заблудившейся в вечности Бетт Юрген.

Многое еще зависит от меня.

Я вздрогнул, услышав звонок рабочего вызова.

Медленно повернувшись, инстинктивно предчувствуя не самые лучшие новости, я включил инфор. За окном, я видел это, стояла тьма. Ни один прожектор еще не разорвал царящей над хребтом тьмы, но на плоском экране инфора уже вспыхивала, пульсировала кровавая литера «Т» — знак внимания и опасности. Почему-то именно эта литера бросилась мне в глаза, и лишь потом я увидел появившееся на экране изображение…

КОСМИЧЕСКИЕ ПРИОРИТЕТЫ

Вступление

Когда разговор заходит о литературном творчестве, вопросы приоритета обычно с негодованием отвергаются. Дескать, важно не то, какую идею ввел и обосновал автор, — важно, как он ее раскрыл. И если сделал он это интересно и талантливо, то честь ему и хвала!

Но совсем по-другому звучит вопрос о приоритете, когда начинают составляться энциклопедии. Довольно трудно бывает объяснить в короткой и суховатой энциклопедической статье, что именно сделал для литературы тот или иной писатель, как он работал с языком, каких персонажей ввел, какие психологические образы нарисовал. Зато куда как просто написать, например, что вот этот автор был основоположником детективного жанра, введя в мировую литературу обаятельный образ частного сыщика,

а этот — первым описал звездолет. При этом сразу начинаешь понимать, что фантастика, как и сто лет назад, — это литература идей и что оригинальность заложенных в новом произведении идей по-прежнему имеет значение.

Русской советской фантастике есть чем гордиться. Вопреки сложившемуся мнению, очень многие продуктивные идеи были сформулированы именно русскоязычными фантастами. Например, первый межзвездный «корабль поколений» описал Вивиан Итин в повести «Страна Гонгури» (1922), а первую «звездную оперу» выпустил Виктор Гончаров (роман «Межпланетный путешественник», 1924).

Попадаются и чисто национальные приоритеты. Выше мы уже отмечали, что идея искусственного происхождения

Фобоса обыгрывалась только в советской фантастике, и первыми это сделали братья Стругацкие.

Для того чтобы выявить и отстоять приоритет, прежде всего необходимо четко сформулировать идею, новизна которой оценивается. Поскольку космонавтика — сравнительно молодая область человеческой деятельности, она позволяет довольно свободно оперировать критериями новизны и патентной чистоты. Скажем, можно до хрипоты спорить, кто первым на самом деле вывел формулу Циолковского: сам Константин Эдуардович или кто-то другой, — факт приоритета отрицать невозможно: Циолковский связал свою формулу с космонавтикой, а потому она и носит его имя, являясь исходной во всех «космических» расчетах. Однако использование ракет в качестве движителя для космического корабля первым описал не Циолковский, а французский поэт-забияка Сирано де Бержерак.

В разделе «Космические приоритеты» настоящего сборника впервые за более чем столетие переиздана повесть под банальным названием «Путешествие на Марс». Автор повести — Л.Афанасьев — совершенно не известен современному читателю. Доступные источники сообщают, что под этим псевдонимом в начале XX века печатался Леонид Афанасьевич Богоявленский — русский литератор, работавший в журналах «Русское богатство» и «Русские записки». И это… всё! Интересно было бы узнать, какое образование имел этот человек, ведь в забытой повести не просто рассказывается о полете на Марс (к тому времени таких произведений уже были десятки), но о некоем «проклятом интеграле», разрешив который персонажи получают оптимальную траекторию для полета с Земли на красную планету!

Три сумасшедших русских математика: профессор Виктор Русаков, студент Петр Шведов и любитель Николай Краснов — задумывают полет на Марс. Для этого они переселяются в Лондон (только британские заводы, по мнению автора, могли обеспечить достаточный для построения такого аппарата технологический уровень) и тщательным образом готовятся к первому межпланетному путешествию. Впервые в литературе (и не только в фантастической) указывается, что такой перелет должен происходить не когда приспичит, а основываться на строгом математическом расчете, на оптимальной траектории перелета, индивидуальной для каждой планеты. Но самое удивительное: Афанасьев-Богоявленский называет продолжительность полета к Марсу — двести шесть земных суток! И попадает в яблочко, ведь продолжительность полета к красной планете современного межпланетного аппарата, запущенного по оптимальной траектории, действительно составляет от двухсот трех до двухсот двадцати суток. Только вот первые результаты расчетов с параметрами оптимальных траекторий немецкий инженер Вальтер Гоман опубликовал не в 1901, а в 1925 году!