КГБ в смокинге. Книга 1
Шрифт:
Телефон на тумбочке вяло пропел свою излюбленную фразу.
— Да?
— Мадемуазель, могу я зайти к вам на пару минут? — голос Гескина звучал бесцветно.
— Нет.
— Это очень важно, Валя.
— Нет.
— Я понимаю, что-то происходит. Но ведь это так же важно и для меня.
— Барон, у меня очень болит голова…
— Валя, перспектива того, что болеть будет нечему, представляется мне более серьезной и опасной.
— Вы мне угрожаете?
— И себе заодно.
— Вы не были искренни со мной, господин Гескин. Вы так и остались чужим человеком
— Валя, не кладите трубку! Что за человек разговаривал с вами сегодня в фойе?
— Вы хотите сказать, что не знаете его?
— Клянусь Богом!
— Старый знакомец, барон. Австриец, журналист. Когда-то мы вместе работали на кинофестивале в Москве…
— Видимо, это была плодотворная работа…
— Возможно. Впрочем, это было давно… У вас нет больше вопросов? Я действительно устала и хочу отдохнуть.
— Валя, мне кажется, вы делаете большую ошибку, игнорируя меня как друга. Я не могу вам всего сказать…
— Вот-вот! Вы ни-че-го не можете мне сказать, барон. Вы — человек из другой жизни. Увы!
— Да погодите же, черт возьми! — баритон Гескина снова сорвался. — Вы не должны делать то, что должны.
— Барон, может, перейдем на русский? Я что-то не совсем поняла…
— Скажите, Валя, те бумаги, которые… Ну вы понимаете, что я имею в виду… Так вот, те бумаги с вами?
— Ну, со мной.
— Дело в том, что вы… А, черт, это не телефонный разговор, Валя, поймите!
— Хорошо. Поговорим вечером. Я хочу спать, господин Гескин. Честное комсомольское!
— В шесть вас устроит?
— Давайте в шесть.
— Я буду ждать вас у себя в номере. Договорились? И, Бога ради, отбросьте подозрения! Кроме меня, вам никто не поможет.
— Скажите, барон, вы узнали что-то новое за те несколько часов, что мы с вами сидели в зале?
— Мне показалось…
— Что?
— Неважно, Валя. Сейчас это уже не имеет значения. Просто, когда вы разговаривали с тем молодым человеком, немцем…
— Австрийцем, — поправила я.
— Австрийцем, — покорно согласился барон. — Так вот, когда вы разговаривали с ним, у меня мелькнула одна мысль…
— И?..
— Я жду вас в шесть, Валя. У нас осталось совсем немного времени.
И Гескин положил трубку.
Я тоже положила трубку и вдруг почувствовала какое-то облегчение. Словно палач, методично сжимавший вокруг моей головы стальной обруч, вспомнил про обеденный перерыв или любимую девушку и слегка ослабил нажим. Момент был слишком благоприятный, чтобы не воспользоваться им.
Через минуту я уже спала.
Мне снилась редакция, темный коридор, в одном торце которого располагалась дверь в мой отдел, а в другом — чулан с подшивками, какими-то банками, вениками, тряпками и прочим хозяйственным инвентарем. Чуланчик был примечателен тем, что имел внутреннюю задвижку и мог быть использован в качестве места для конфиденциального разговора. Мне снилось, что я вышла в коридор и направилась в этот чуланчик. Я шла и думала, что сегодня мне очень нужно попасть туда, что это чрезвычайно важно для меня. Я шла, чтобы встретиться там с моим интимным другом-редактором. Причем все выглядело достаточно убедительно и логично: в служебном кабинете поговорить толком нам бы все равно не удалось, а в моей квартире поселилась мама. Разговор был очень важный, и я торопилась, чтобы не опоздать. Он ждал, прислонившись к пыльной полке, уставленной банками с мастикой и пачками писчей бумаги, — красивый, ироничный, элегантно одетый. На кого он был похож в этот момент? На Телевано? На Мишина? Он курил, небрежно стряхивая пепел на пол, и улыбнулся, когда я вошла и торопливо задвинула щеколду.
— Что стряслось? — спросил он. — Почему такая срочность? Нельзя было подождать до окончания рабочего дня?
— Я должна спасти тебя.
— Меня?
— Да, именно тебя.
— Успокойся, Валя! От кого ты должна меня спасти?
— От тебя самого. Ты опасно болен и делаешь то, что еще больше усугубляет положение.
— Что же такого я делаю?
— Лжешь мне.
— Я не лгу тебе.
— Не будем сейчас об этом. Ты мне лжешь, ты предаешь меня.
— Допустим. Но разве это опасно для меня самого?
— Ты даже не представляешь себе, насколько! Это смертельно опасно. Перестань мне лгать, я же люблю тебя. Это все равно как если б ты стрелял мне в спину…
Он хотел, видимо, возразить, неловко повернулся у полки, и я увидела, как тяжелая банка с мастикой пошатнулась и стала падать ему на голову. Я понимала, что эта масса убьет его, хотела крикнуть, предупредить, но вдруг с ужасом почувствовала, что онемела.
…Я вздрогнула и проснулась. Двадцать минут пятого. Я спала меньше часа. В номере было прохладно. Я встала, поправила покрывало на постели и направилась к шкафу. Уже потом, вспоминая свое поведение, я поняла, что действовала, повинуясь рефлексам. У меня не было никакого плана, до встречи с Гескином оставалось больше полутора часов, можно было бы поспать, принять ванну или просто поваляться с книжкой. Но я выбрала среди вещей в шкафу блузку и юбку, быстро переоделась, мельком взглянула в зеркало, автоматически отметив, что похожа всклокоченными волосами и придурковатым взглядом на ведьму, вытащила из замочной скважины ключ и вышла в коридор, даже не заперев дверь.
Спустившись на этаж Гескина, я скорее рефлекторно, чем по необходимости, оглянулась. Коридор был пуст и тих. «Интересно, — с любопытством подумала я, — откуда же тогда подглядывала та грымза-коридорная, которой я обязана жизнью?» Эта мысль заинтересовала меня настолько, что я остановилась. Впрочем, любой номер по обе стороны коридора вполне мог быть служебной комнатой. Услышать шаги, осторожно приоткрыть дверь и увидеть, куда вошла гостья, — задача нехитрая. Зато у нас дежурная гордо восседала бы посреди коридора. И действительно, зачем таиться, когда закон дает официальное право все видеть и слышать?