Киевская Русь. Страна, которой никогда не было? : легенды и мифы
Шрифт:
Но Олег не послушался.
В следующем, 1096 году, с целью обсудить вопрос о совместной борьбе с половцами, Святополк и Владимир послали опять сказать Олегу: «Приезжай в Киев урядиться о Русской земле перед епископами, игуменами, мужами отцов наших и людьми городскими, чтобы после нам можно было сообща оборонять Русскую землю от поганых». На это Олег послал следующий высокомерный ответ: «Не пристало судить меня епископам, игуменам и смердам» (сельским жителям и мужикам).
Конечно, этот ответ еще более возбудил Святополка и Владимира против Олега, и они послали ему такое слово: «Если ты не пошел на неверных и не приходишь на совет к нам, то, значит, ты мыслишь на нас худое и хочешь помогать поганым. Пусть Бог нас рассудит».
Так началась, несмотря на уступчивость Мономаха, новая междоусобная брань между князьями. Вместо того чтобы ударить соединенными силами на половцев,
Между тем раздраженные половцы продолжали свои набеги на Русь. Хан половецкий Боняк со своей ордой жег окрестности Киева, а тесть Святополка Тугоркан осадил Переяславль. Владимир со Святополком разбили его, причем сам Тугоркан пал, после чего Святополк привез тело тестя в Киев и похоронил на распутье между дорогами в Берестово и Печерский монастырь. В июне Боняк вновь подошел к самому Киеву и 20 числа утром ворвался в Киево-Печерскую лавру. Монахи, отстояв заутреню, почивали по кельям; поганые, выломав ворота, ходили по обители, брали, что им попадалось в руки, сожгли южные и северные церковные двери и, наконец, вошли и в самую Великую соборную церковь, таскали из нее иконы и произносили кощунственные слова над христианским Богом и законом. Тогда же половцы сожгли и загородный княжеский двор, построенный Всеволодом. Они увели с собой множество пленных.
Олег, несмотря на крестное целование, не думал исполнить договор и явиться в Киев. Вместо этого он стал деятельно собирать войско для продолжения борьбы и в конце лета направился к Мурому, бывшему его волостью, но которую тем временем успел занять его крестник, Изяслав, второй сын Мономаха, выступивший к Мурому из Смоленска без ведома и согласия отца своего. Подойдя к Мурому, Олег послал сказать Изяславу: «Ступай в волость отца своего, а эта волость моего отца; хочу здесь сесть и урядиться с твоим отцом; он выгнал меня из отцовского города, а ты неужели и здесь не хочешь дать мне моего же хлеба?» Изяслав, однако, не послушался его, надеясь на свое войско, и 16 сентября 1096 года под стенами Мурома произошла злая сеча между крестным отцом и сыном, причем юный Мономахович был убит.
После этого Олег вошел в Муром и, оковавши людей Изяславовых, двинулся на Суздаль и Ростов, принадлежавшие Владимиру Мономаху. Захватив оба города, Олег сурово обошелся с их жителями, часть взял в плен, других рассеял по разным местам, понасажал своих посадников и стал брать дань с Муромской, Суздальской и Ростовской волостей.
Старший сын Мономаха, Мстислав, тоже Олегов крестник, сидел в это время в Новгороде. Новгородцы боготворили своего молодого князя — прекрасного по внешности и отличавшегося возвышенной и ангельски чистой душой; они готовы были принести для него всевозможные жертвы.
Сильная новгородская рать была собрана вслед за известием о гибели Изяслава. Но благородный Мстислав не хотел кровопролития. Он послал к своему крестному отцу следующее твердое, но высоко христианское слово: «Ступай из Суздаля в Муром; в чужой волости не сиди; а я с дружиной пошлем к отцу моему, и помирю тебя с ним. Хотя ты и брата моего убил — что же делать! в битвах и цари, и бояре погибают».
Упоенный своим успехом, Олег не хотел мириться, а думал взять и Новгород. Он двинул брата своего Ярослава в сторожах — вперед на реку Медведицу, а сам стал на поле у Ростова.
Тогда Мстислав перешел против Олега в решительное наступление. Шедший у него в сторожах Добрыня Рагуйлович прежде всего перехватил Олеговых сборщиков дани и заставил отступить Ярослава, который отошел назад к Олегу с известием, что Мстислав идет. Олег отступил в Ростов; Мстислав также подошел к нему; тогда Олег отошел к Суздалю; Мстислав двинулся туда же следом за ним. Олег зажег Суздаль и ушел к себе в Муром. Придя в Суздаль и освободив, таким образом, отцовские волости от Олега, Мстислав не пошел дальше, а опять послал к крестному отцу со следующим словом: «Я моложе тебя; пересылайся с отцом моим, да выпусти дружину, а я во всем тебя послушаю». На Олега слова эти не подействовали; видя, однако, что ему трудно одолеть крестника силой, он решил прибегнуть к хитрости и для этого послал к
Так простояли они друг против друга четыре дня. Мстислав, как и прежде, не желал боя, а потому его и не начинал, а Олег колебался, так как не был уверен в своем успехе.
На пятый день к Мстиславу подошли подкрепления, присланные Мономахом с сыном Вячеславом. В этот же день и Олег решил вступить в бой; он выстроил свои войска и повел их на Мстислава; узнав про это, Мстислав двинулся ему навстречу. Сеча произошла на реке Колокше. С обеих сторон бились очень упорно, как вдруг Олег и его войско увидели позади себя большой стяг Мономахов; они подумали, что сам князь Владимир прибыл и зашел им в тыл, тогда как это был только один из пеших отрядов Мстислава, при котором было и знамя Мономаха, прибывшее вместе с Вячеславом.
Ужас напал тогда на Олега и на войско его, и все бросились бежать. Победа Мстислава была самая полная. Он пошел следом за Олегом на Муром и Рязань, взял оба города, миролюбиво обошелся с жителями, освободив только содержавшихся в оковах своих ростовцев и суздальцев, и в третий раз послал разбитому наголову Олегу следующее слово: «Не бегай больше, но пошли к братьи с просьбой о мире; не лишат они тебя Русской земли; а я пошлю к отцу своему просить за тебя».
Поставленный в безвыходное положение после поражения на Колокше, Олег должен был наконец принять великодушное слово своего крестного сына. Тогда Мстислав не замедлил отойти к Суздалю, а потом и к Новгороду, откуда послал к Мономаху просить за своего крестного отца. Мономах тотчас же согласился на мир с Олегом и послал ему замечательное письмо, показывающее, какими истинно благородными людьми и глубоко верующими христианами были он сам и славный сын его Мстислав.
Вот содержание этого письма:
«Пишу к тебе, потому что принудил меня к тому сын твой крестный; прислал ко мне мужа своего и грамоту; пишет: уладимся и помиримся, а братцу моему суд пришел; не будем за него местники, но положимся во всем на Бога: они станут на суд перед Богом, а мы Русской земли не погубим. Увидав такое смирение сына моего, я умилился и устрашился Бога, подумал: сын мой в юности своей и в безумии так смиряется, на Бога все возлагает; а я что делаю; грешный я человек, грешнее всех людей! Послушался я сына своего, написал к тебе грамоту: примешь ли ее добром или с поруганием — увижу по твоей грамоте. Я первый написал тебе, ожидая от тебя смирения и покаянья. Господь наш не человек, а Бог всей Вселенной, что хочет — все творит в мгновенье ока; а претерпел хуленье, и плеванье, и ударенье, и на смерть отдался, владея животом и смертью; а мы что — люди грешные: нынче живы, а завтра мертвы; нынче в славе и в чести, а завтра в гробе и без памяти; другие разделят по себе собранное нами. Посмотри, брат, на отцов наших: много ли взяли с собой, кроме того, что сделали для души своей? Тебе бы следовало, брат, прежде всего, прислать ко мне с такими словами. Когда убили дитя мое и твое пред тобой, когда ты увидал кровь его и тело увянувшее, как цветок только что распустившийся, как агнца закланного, подумать бы тебе, стоя над ним: «Увы, что я сделал! Для неправды света сего суетного взял грех на душу, отцу и матери причинил слезы!» Сказать бы тебе было тогда по-давидовски: «Аз знаю грех мой, предо мной есть выну!» Богу бы тебе тогда покаяться, а ко мне написать грамоту утешную, да сноху прислать, потому что она ни в чем не виновата, ни в добре, ни в зле; обнял бы я ее и оплакал мужа ее и свадьбу их вместо песен брачных; не видал я их первой радости, ни венчанья, за грех мой; ради Бога, пусти ее ко мне скорее: пусть сидит у меня, как горлица на сухом дереве жалуючись, а меня Бог утешит. Таким уж, видно, путем пошли дети отцов наших: суд ему от Бога пришел… Если бы ты тогда сделал по своей воле, Муром взял бы, а Ростова не занимал, и послал ко мне, то мы уладились бы; но рассуди сам: мне ли было первому к тебе посылать или тебе ко мне; а что ты говорил сыну моему: «шли к отцу», так я десять раз посылал. Удивительно ли, что муж умер на рати, умирали так и прежде наши прадеды; не искать бы ему чужого, и меня в стыд и в печаль не вводить; это научили его отроки для своей корысти, а ему на гибель.