Кикудзиро и Саки
Шрифт:
То ли мамаша устала бороться со мной, то ли у нее было хорошее настроение, но в этот раз она особенно даже и не ругалась. Только сказала: «Если тебе так уж не нравится каллиграфия, можешь туда не ходить».
Сейчас, вспоминая все это, я думаю: «зачем я все это вытворял?» и прихожу к выводу, что мне, пожалуй, нравилась борьба с мамашей, чем бы она ни заканчивалась. Мамаша все же не столько была «кёику мама», [4] сколько типичной тетушкой, которой нравилось быть полезной
4
«Кёику мама» — мать, которая полностью посвящает себя образованию и воспитанию детей, уделяя этому все свое время.
В начальной школе у меня был классный наставник по имени Фудзи-саки-сан. Он родился где-то в Тоттори, закончил краткосрочные педагогический курсы. Наверное, сразу после этого пришел к нам в школу. Мамаша считала самым обычным делом пойти к нему постирать или приготовить еду, причем чуть ли не каждый день. Она говорила: «Все, что угодно, если ребенку будет от этого лучше».
Помню даже мой старик (Кикудзи-ро) как-то раз рассердился и начал кричать: «Для меня ты ничего не делаешь, а для учителя Такэси и стирать готова у него дома! С чего это вдруг, дрянь ты эдакая!» А она ему: «Да ты ничего не понимаешь в воспитании, дурак!» Слово за слово, дело дошло до жуткой ссоры.
Каким бы ни был мой отец, ему, как мне кажется, приходилось нелегко.
И дома он все время существовал как бы на правах бедного родственника. В общем понятно, почему он каждый день возвращался домой в пьяном виде.
Да, кстати, моя война с мамашей вовсе не закончилась тем эпизодом с иероглифами. Все продолжалось в том же духе и в средней школе, и в старших классах, и в университете. Если задуматься, то получается, что вся моя жизнь состояла из битв с мамашей.
То, что я в конце концов поступил на политехнический факультет университета Мэйдзи, тоже являлось ничем иным как небольшой победой мамаши. Кончилось это плачевно — я бросил учебу, и сражениям матери и сына на поле образования был положен конец. Но временами я чувствовал себя виноватым, потому что мое поведение напоминало бегство в самый критический момент сражения. Впрочем, для мамаши наша битва не ограничивалась только областью учебы.
Она ставила перед собой намного более высокую цель. Короче говоря, она мечтала, чтобы в результате нашей войны «я стал бы как минимум порядочным человеком, похожим на старших братьев».
По этой причине вмешательство мамаши в жизнь сына, уже ставшего студентом, не прекращалось. Я, наоборот, считал, что поступил в университет самостоятельно, и совсем не думал благодарить мамашу. Как это ни прискорбно звучит, я вообще не испытывал чувства благодарности. Более того, мне стало казаться, что из всех моих близких мамаша именно тот человек, который разрушает мою жизнь.
Я начал подрабатывать, у меня появилась уверенность, что я смогу самостоятельно
Выждав момент, когда мамаши не было дома (она подрабатывала где-то по соседству), я приехал на машине друга из мебельной лавки, чтобы забрать вещи. И на тебе, в самый неподходящий момент из-за угла появляется мамаша!
— Такэси, ты что делаешь?!
— Ухожу из дома, — ответил я и отвернулся.
А она мне и говорит:
— Надумал уходить, так уходи. Ты уже не ребенок. А я-то старалась, дотащила тебя до института. И не вздумай возвращаться. С сегодняшнего дня я тебе не мать, а ты мне не сын! — она буквально кипела от гнева.
Несмотря на это, она не ушла в дом, а стояла и смотрела вслед, пока грузовик не скрылся в направлении района Аракава. Я тоже испытывал боль и смущение, но я был твердо уверен в том, что если не решусь на это, то никогда не смогу стать самостоятельным.
Переехал я в дом к старичку, которого звали Оцука-сан. Он как раз ушел на пенсию, построил на своей земле дом в несколько маленьких квартирок, сдавал их и на эти деньги кое-как существовал. Меня познакомил с ним приятель. Плата за комнату в шесь дзё составляла четыре с половиной тысячи иен. Обычно такое жилье стоило тысяч семь, так что это было дешевле некуда.
«Вот она, новая жизнь!» — думал я в первые дни. Вставал в шесть утра, даже делал зарядку под радио и вообще был полон воодушевления. Но очень скоро, как, наверное, и следовало ожидать, я превратился в опустившегося человека.
Учеба стала казаться глупым и ненужным занятием, на заработки я то ходил, то не ходил, болтался между небом и землей, а когда опомнился, оказалось, что неоплаченных счетов за жилье накопилось уже за полгода. Я боялся встречаться с Оцука-сан, поэтому дело дошло до того, что я прятался и уходил и приходил домой через окно.
Пришла осень. Голые ветви деревьев, качаясь под напором ветра, стучали по оконному стеклу. В один из дней я валялся под одеялом до полудня, мне было тепло и уютно… Но тут явился Оцука-сан.
— Есть разговор, — говорит он мне.
А я вскочил, стою столбом и кроме слова «извините», ничего сказать не могу. Соображаю плохо, но какой-то частью ума понимаю: за полгода не плачено, надо готовиться съезжать с квартиры… и тут вдруг он Как заорет на меня:
— Сядь, где стоишь!
Я подумал: «с чего это Оцука так разошелся», но решил, что нужно изобразить раскаяние, и уселся, выпрямив спину.
— Ну, где ты еще найдешь такого дурака?!
— О чем это вы?
— Ты что же думаешь, можно не платить полгода, и все тебе сойдет с рук? Дескать, это обычное дело?!
— Нет, что вы! Само собой, вы давно должны были меня выгнать! — ответил я, уставившись в пол.
— Тогда почему ты до сих пор здесь?
— Потому что Оцука-сан очень добрый.