Киноповести
Шрифт:
— Теперь — один ответ.
— Не ответа боюсь, а — мало нас.
— Будут люди, Иван! Дай на Дону объявиться — все будет. А Степан сейчас уймется. Воевода, дурак, сам свару учинил.
...Степан ворвался с оравой в церковь.
Поп, стоявший у царских врат, выставил вперед себя крест:
— Свят, свят, свят... Вы куды? Вы чего?..
— Где Унковский?— загремел под сводами голос Степана.— Где ты его прячешь, мерин гривастый?!
— Нету его тут, окститесь, ради Христа!..
Казаки разбежались
— Где Унковский?
— Не знаю я... Нету здесь.
— Врешь!— Степан сгреб попа за длинные волосы, мотнул на кулак, занес саблю.— Говори! Или гриве твоей конец!
Поп брякнулся на колени, воздел кверху руки и заорал благим матом:
— Матерь пресвятая! Богородица!.. Ты глянь вниз: что они учинили, охальники!.. В храме-то!..
Степан удивленно уставился на попа:
— Ты никак пьяный, отче?
— Отпусти власья!— Поп дернулся, но Степан крепко держал «гриву».
— Илюша-пророк!— пуще прежнего заблажил поп.— Пусти на Стеньку Разина стрелу каленую!.. Две!..
Степан крепче замотал на кулак «гриву».
— Пусть больше шлет!
— Илья, дюжину!!! Илюха!..
Казаки бросили искать воеводу, обступили атамана с попом.
Степан отпустил попа.
— Чего заблажил-то так?
— Заблажишь... Саблю поднял, чертяка, я что тебе, пужало бессловесное? Не был тут воевода. В приказе небось, в задней избе.
— Негоже, Степан Тимофеич. Аи, негоже!.. Был уговор: никого с собой не подбивать, на Дон не зманывать... А что чинишь?— говорил астраханский жилец Леонтий Плохов.
Степан Тимофеевич, слушая его, мрачно (с похмелья) смотрел на реку. (Они сидели на корме атаманова струга.)
— Воеводу за бороду оттаскал... Куды ж это? Слугу царского...
На берегу казаки собирались выступать.
— Тюрьму распустил, а там гольные воры... сидельцы-то.
Степан плюнул в воду, спросил:
— А ты кто?
— Как это?
— Кто?
— Жилец... Леонтий Плохов.
— А хошь, станешь — не жилец.
— А кто же?
— Покойник! Грамотки тайком возишь?!— Степан встал над Леонтием.— Воеводам наушничаешь! Собачий сын!..
Леонтий побледнел.
— Не надо, батька. Не распаляй ты сердце свое, ради Христа, плюнь с высокой горы на воевод... Я их сам недолюбливаю...
На берегу возникло оживление.
— Что там?— спросил Степан.
— Нагайцы...
На струг взошли четыре татарина и несколько казаков.
— Карасе воевал, бачка!— приветствовал татарин, видно старший.
— Хорошо,— сказал Степан.— От мурзы?
— Мурса... Мурса каварил...
Степан покосился на Леонтия, сказал что-то татарину по-татарски. Тот удивленно посмотрел на атамана. Степан кивнул и еще сказал что-то. Татарин заговорил на родном языке.
— Велел сказать мурза, что он помнит Степана Разина еще с той поры, когда он послом проходил с казаками в их землю. Знает мурза про походы Степана и желает ему здоровья...
— Говори дело!— сказал Степан по-татарски. (Дальше они все время говорили по-татарски.) — Читал он письмо наше?
— Читал.
— Ну?.. Мне писал?
— Нет, велел говорить.
— Ну и говори.
— Пять тысяч верных татар...— Татарин показал пятерню.
— Вижу.
— Найдут атамана, где он скажет. Зимой — нет. Летом.
— Весной.
— Ага, весной.
Степан задумался.
— Скажи мурзе: по весне подымусь. Зачем пойду — знаю. Он тоже знает. Пусть к весне готовит своих воинов. Куда прийти, скажу. Пусть слово его будет твердым и верным, как... вот эта сабля.— Степан отстегнул дорогую саблю и отдал татарину.— Пусть помнит меня.
— Карасе,— по-русски сказал татарин.
— Микишка,— позвал Степан одного казака.— Передай Черноярцу: татар накормить, напоить... рухляди надавать и отправить.
— Опять вить нехорошо чинишь, атаман,— сказал с укором Леонтий.— Татарву с собой подбиваешь... А уговор был...
— Ты по-татарски знаешь?— живо спросил Степан.
— Знать-то я не знаю, да ведь не слепой — вижу.
— Отчаянный ты, жилец. Зараз все и увидал! Чего ж ты воеводе астраханскому скажешь?
— Дак вить как чего?.. Чего видал, то и сказать надо.
— Много ль ты видал?
— Купца Макара Ильина с собой повернул, стрельцов зманул. Сотника в воду посадил... Андрея Унковского отодрал. С татарвой сговор чинится...
— Много, жилец. Так не пойдет. Поубавить надо. Ну-ка, кто там? Протяжку жильцу!
К Леонтию бросились четыре казака, повалили. Леонтий отчаянно сопротивлялся, но тщетно. К связанным рукам и ногам его привязали веревки — два длинных конца.
— Степан Тимофеич!.. Батька!..
— Я не батька тебе! Тебе воевода батька!.. Наушник.
Леонтия кинули в воду, завели одну веревку через корму на другой борт, протянули жильца под стругом, вытащили.
— Много ль видал, жилец?— спросил Степан.
— Почесть ничего не видал, атаман. Сотника и стрельцов не видал... Где мне их видать? Я берегом ехал.
— Татар видал?
— Их все видали — царицынцы-то. Не я, другие передадут....
— Кидай,— велел Степан.
Леонтия опять бултыхнули в воду. Протянули под стругом... Леонтий на этот раз изрядно хлебнул воды, долго откашливался.
— Видал татар?— спросил Степан.
— Каких татар?— удивился жилец.
— У меня нагайцы были... Не видал, что ль?
— Никаких нагайцев не видал. Ты откудова взял?
— Где ж ты был, сукин сын, что татар не видал? Кидай!
Леонтия в третий раз протянули под стругом. Вытащили.