Кинжал для левой руки
Шрифт:
Утром Дмитрий Анатольевич принес из порта новость: в Сирию уходит пароход с большим некомплектом команды.
— В кочегары пойдете? — спрашивал Максимов. — Доберетесь до Сирии, а там до Ирана рукой подать. В Тегеране Красная армия стоит.
— В Сирии польский корпус генерала Андерса! — оживился Смоляк. — Надо идти! А что за пароход?
— Да грек какой-то… Немецкие трофеи в Тартус везет.
— Как же нас без документов возьмут? — поинтересовался Кондратьев.
— Уголек шуровать и без паспорта можно. Платить не будут, а за харчи довезут… Эх, мне бы годков десять скинуть, с вами пошел. Вы уж за меня Севастополю
…Старый угольный пароход «Минерва» под полосатым греческим флагом стоял в торговой гавани и принимал ящики с продовольственными запасами разбитой армии генерала Роммеля. Грузили коробки с галетами, бочки с пальмовым маслом, палатки, кипы солдатских одеял… Все это предназначалось для французских и польских частей, дислоцированных в Сирии и Палестине.
Ведомые портовым сторожем, Кондратьев и Смоляк вступили на разбитый трап «Минервы». Вступили на тропу новых приключений, которыми они уже были сыты по горло…
Глава одиннадцатая. «Он шел на Одессу, а вышел к Херсону…»
Капитан «Минервы» — седой небритый грек в измятой беловерхой фуражке — встретил кандидатов в кочегары весьма безразлично. Максимов долго объяснял ему что-то по-французски, потом махнул рукой, засмеялся и сказал:
— Он говорит, что это его последний рейс и ему все равно, кто будет швырять уголь в топку котлов, хоть сам дьявол. Лишь бы машина получала пар. Велел идти к механику, тот покажет койки в кубрике и места в кочегарке.
Механик, жуликоватый тип неизвестного рода-племени, записал их имена в судовую роль, поскольку он же выполнял и обязанности чифа — старпома, свел новичков в кубрик — в темную ржавую железную коробку без иллюминаторов, показал свободные койки, потом на ломаном английском языке объяснил порядок вахт и график приема пищи. Все это время Максимов, как добрый родитель, пристраивающий своих чад к делу, был рядом. Они распрощались с ним на причальной стенке, крепко обнявшись и пообещав, что если доберутся до Севастополя, то отдадут городу земной поклон от лейтенанта-черноморца Дмитрия Максимова…
Утром «Минерва» снялась со швартовых и без гудков — по военному времени — вышла из порта в неспокойное осеннее море. Бизерта, похожая издали на прилавок антиквара, таяла в осенней дымке со всеми своими белыми минаретами, куполами, аркадами…
Ничего этого Кондратьев со Смоляком не видели. Они швыряли кардиф в огненные топки котлов огромными совковыми лопатами. С непривычки оба быстро выбились из сил. Их напарники, угрюмо молчаливые не то голландцы, не то датчане, кочегарили тоже весьма неумело. Держались они особняком и ни в какое общение не вступали. Сил Кондратьеву придавала только одна мысль, что с каждой новой лопатой угля, с каждым новым оборотом винта судно все дальше и дальше уходит на восток, а значит, родина все ближе и ближе. Другое дело, что из Сирии до Тегерана путь тоже предстоял непростой и неблизкий. Но все же там счет шел на сотни километров, а не на тысячи миль. Каскад превратностей судьбы научил его вере в добрый исход любого злоключения. Не зря же англичане в «Садке для угрей», старые морские волки, частенько повторяли себе в утешение: «А в море бывает хуже…» В том, что это так, Кондратьев убедился на третью ночь их рейса, когда старый пароход, прижимаясь к ливийским берегам, обходил все еще занятый немцами Крит…
Заступив в полночь на вахту к котлам, они с Яном не застали на месте своих угрюмых напарников.
— Заспались! — решил «кочегар Кондор» и полез наверх, чтобы поторопить нерадивых коллег. Но едва он выбрался на палубу, как услышал выстрелы в ходовой рубке. Потом распахнулась дверь — и по трапу правого крыла скатился кочегар-«голландец» с «люгером» в руке:
— Ауф! Аллес ауф! [16] — кричал он, тыча стволом пистолета в распахнутый люк кочегарки.
Кондратьев нырнул в зев судовой преисподней. Тяжелая железная крышка опустилась за ним с лязгом.
16
Вниз! Все вниз! (нем.)
Ясно было, что власть на «Минерве» захватили немцы из разбитого Африканского корпуса. На судно они проникли так же просто, как и они со Смоляком. И капитан, похоже, поплатился головой за свою беспечность. Война, она и в Африке война…
Они с Яном сидели у закрытых топок, соображая, как быть и что делать. Можно было выбраться на палубу через горловину угольного бункера. Но что делать дальше против вооруженных головорезов? Они наверняка повернут пароход к Криту. А там никто с командой-сбродом церемониться не станет. Всех за борт…
Давление в котлах резко упало, и вскоре в распахнутый люк свесилась голова бывшего «голландца». Он кричал и угрожал. Пришлось взяться за лопаты. Через полчаса сверху выпихнули на решетки механика-чифа. Он был легко ранен в плечо. Кондратьев перевязал рану обрывком полотенца, которым они вытирали пот. Но ничего другого под рукой не оказалось.
— У них нет штурмана, — на скверном английском сообщил механик. — Они хотят идти на Крит, но не знают ни нашего места, ни нужного курса. Они убили капитана. А кроме него, никто на судне в штурманском деле не соображает…
— Я штурман, — признался Кондратьев.
— Тогда отведи их на Крит, иначе они погубят пароход и нас заодно.
— О,кей! Иди и скажи им, что штурман есть, — охотно согласился Кондор.
Смоляк недоуменно посмотрел на своего боевого товарища. Не шутит ли он?! Но перепачканное угольной пылью лицо капитан-лейтенанта было непроницаемым.
Чиф-механик ушел объясняться с немцами. Это не заняло много времени, и новоявленный судоводитель был немедленно извлечен из недр кочегарки и поставлен к прокладочному столу. Главарь группы захвата ткнул стволом пистолета в очертания острова Крит, строго погрозил пальцем и сделал весьма выразительное «пуф-пуф»!
— Яволь! — кивнул Кондратьев и вытащил из ящика секстан. Первым делом он определил место, благо звезды на небе и астрономические справочники в капитанской каюте оказались в порядке. Самая грубая прикидка показала, что «Минерва» дрейфует в двухстах милях от юго-западной оконечности Крита. Кондратьев перенес точку определения на двести миль западнее и показал ее немцам. Они все столпились над картой. Но, видимо, среди них не было ни одного моряка. Они приняли на веру и координаты судна, и дату прихода его в ближайший критский порт. В конце концов их новый штурман отвечал за все это головой. Тот ткнул карандашом в календарь и выбросил два пальца — двое суток займет путь.