Кинжал из плоти
Шрифт:
— Садись.
Я сел. Эйла придвинула ко мне другое кресло, сама же расположилась напротив, прикрыв длинные ноги своей тонкой рукой.
— Так ты нашел попугая, о котором рассказывал? — спросила она.
— Нет. И, наверное, не найду. Ты уже слышала про Джея Вэзера?
— Про Джея Вэзера?
— Его убили. Она сбросила ноги на пол.
— Убили? Как убили?
— Ты ничего не знаешь?
— Нет. Какой ужас! Эйла притихла и через секунду спросила:
— Как это произошло? Я был немногословным.
— Его нашла полиция. Застреленным. И ни одна душа не знает, кто это сделал и почему.
Она
Я прочистил горло и рассеянно спросил:
— Джей в тот вечер выглядел нормально?
— Наверное. Я его почти не знаю. Как-то до этого заходила к ним с Питером.
— Значит с ним дружил Питер?
— Он выполнял для него какую-то работу. Знаешь, объявления, какие-то рекламные штучки. Питер зарабатывает на жизнь коммерческим искусством.
— Коммерческим?
— Да. Но вчера вечером у меня сложилось впечатление, что ты не очень увлекся его картиной.
Я усмехнулся.
— Черт возьми, такое действительно мне не по зубам. Она тихо рассмеялась, и я добавил:
— Значит, вы с Питером почти не знали Джея?
— Да. Питер чем-то понравился ему, и мистер Вэзер пригласил нас к себе, вот и все.
— Вчера ты говорила, что тебя гипнотизировал Борден. Ты хоть чтонибудь помнишь?
Она нахмурилась.
— Не очень четко, но кое-что вспоминается. Он приказывал мне делать всякие штучки, и я помню его слова… но я вышла и сделала все, что он приказал. Как будто все это происходило не со мной. А Борден сказал, что я не вошла в транс как следует. Бедро сверкнуло. Она плавно опустила ногу, и мне показалось, что в комнате нет ничего, кроме этого великолепного бедра.
— А потом внушения, которые давались… он удалил их как-то перед тем, когда вы начали расходиться?
— Да. Это было в половине первого ночи. Мы как раз собирались уходить.
Я сглотнул.
— Вы уходили все вместе?
— Нет. Питер и я ушли первыми.
— Значит Борден остался?
Я сглотнул еще раз. Мой взгляд сконцентрировался на графине с водой.
— Нет. Он ушел еще раньше. Но все остальные, кроме Бордена, ушли после нас.
Она помолчала и добавила:
— А тебе нравится?
— Что нравится?
— То, на что ты смотришь.
Надо же! Я действительно смотрел туда. Мне с трудом удалось сфокусировать взгляд на ее лице. Она улыбалась, откинувшись на спинку кресла, ее нога плавно покачивалась в воздухе. Это была опасная улыбка. Из-за покачивания ноги край платья все больше поднимался вверх. И там, где он поднимался, то немногое, что было на виду, становилось многим.
— Там кое-что приоткрылось, Эйла… Я хотел сказать, закрой… Да уж, вопросик. Сегодня мне требовалось сделать несколько других дел, но я что-то начинал теряться.
— Спасибо тебе. Мне, наверное, лучше уйти. Я встал. Она тоже встала, но соскользнувшая с кресла рука подняла платье выше бедер, и большего тут нельзя было сделать. Да и я уже в большем не нуждался. Казалось, что Эйла все еще в платье, и в то же время она как бы находилась вне его. И опять
Она встала. Подол платья, скользнув по бедрам, упал на колени.
— Тебе так надо идти, Марк?
— Да, надо прийти в себя.
— Может, задержишься? Ты же не очень хотел уходить вчера вечером?
— Я и сейчас не очень этого хочу.
— Тогда оставайся. Побудь еще немного. Со мной. Она вплотную подошла ко мне.
Эйла не улыбалась и не шутила. Меня тоже уже на это не хватало. Я окунулся в глубину ее черных глаз, посмотрел на брови, губы как кровь, бугры белой плоти, выглядывавшие из-под платья. Она придвинулась еще ближе и обняла меня. Я почувствовал, что длинные ногти впиваются в мою спину. Мои ладони промчались по ее рукам и спустились к талии. Она заскользила по моему телу, ее губы раздвинулись, голова откинулась назад, но я отыскал губами ее рот и мягко раскрыл его. Мы впились друг в друга, тела сплелись. Она пыталась высвободить губы, но, взглянув в глаза, притянула рукой к себе мою голову.
Вчера вечером, когда я смотрел на нее, она казалась красивой и холодной, расслабленной, почти сонной в медлительных движениях. Сейчас она стала другой, похожей на меня. Ее длинное тело жадно извивалось, губы искали мой рот, язык дрожал и манил. Я скользнул ладонями по выпуклостям бедер, провел по изогнутой спине и сбросил узкие бретельки с приподнятых плеч.
На секунду она отстранилась от меня, опустила руки вниз и позволила мне снять платье — сначала с плеч, потом с груди. Она смотрела на меня и часто дышала. Когда я спустил платье еще ниже и прижал руки к обнаженной коже, ее пальцы быстро метнулись к одежде, и платье скатилось на бедра, а затем на пол, и она, перешагнув через него, вновь придвинулась ко мне. Я взял ее на руки, отнес на диван и опустил на ворсистую ткань. Моя одежда полетела прочь, и вскоре мы лежали рядом, сливаясь губами, руками и телами. Эйла положила ладони на мою грудь и тихо прошептала:
— Подожди, Марк. Она удерживала меня почти вечность, или мне так казалось, но потом улыбнулась и закрыла глаза.
— Теперь я твоя. Люби меня, Марк. Ее руки обвились вокруг меня, тело страстно прижалось, губы стали сочными и цеплялись, когда она ласкала мое тело поцелуями. Эйла входила в мою плоть, покусывала кожу, и длинные ногти огнем обжигали спину. Затем в ней появилось мягкость, неописуемая мягкость, и каждое прикосновение ее рук, груди, бедер несло бархатную мягкость и теплоту, которая поглощала меня, укутывала в себя на неизмеримо долгое время.
В глубине сумерек я вернулся на Сприн-стрит, поднялся на четвертый этаж и направился по тускло освещенному коридору в свой кабинет. В остальных помещениях было темно и пусто, мои шаги эхом отдавались по всему зданию. Я размышлял над тем, куда отправиться отсюда. Весь мой свинец ушел мимо цели — куда-то вдаль. Я по-прежнему не мог связаться с Борденом, мне казалось, что я обязан сделать это, но какой-то частью сознания не верил, что готов к разговору. На руках не осталось ничего определенного. Как только вспыхивала какая-то идея, она тут же блекла и исчезала, словно попугай Джея.