Киппс
Шрифт:
— Ну вот! — сказала мисс Уолшингем, и стекло со звоном упало во двор.
Киппс хотел было вытащить руку, но в запястье вонзился острый край стекла. Он обернулся, виноватый и огорченный.
— Простите великодушно, — сказал он, прочитав упрек в глазах мисс Уолшингем. — Кто его знал, что оно треснет этак. — Как будто он надеялся, что стекло треснет по-другому и гораздо удачнее.
Одаренный мальчик глядел на Киппса и весь корчился, еле удерживаясь от смеха.
— Вы порезались, — сказала одна из подружек и встала. У нее было милое лицо, усеянное веснушками, чувствовалось, что она доброжелательна и отзывчива, и слова ее прозвучали спокойно и бодро, как у заправской сестры милосердия.
Киппс опустил глаза — по руке шла длинная алая полоса, молодой человек с бородкой смотрел на него круглыми испуганными глазами.
— Да, вы порезались, — сказала мисс Уолшингем.
И Киппс посмотрел на свою руку уже с гораздо большим интересом.
— Он порезался, — сказала девица в летах. Она, видно, не знала, как следует в таких случаях поступать благовоспитанной особе. — Рана… э-э… — Слово «кровоточит» она была не в силах вымолвить и лишь беспомощно кивнула содержательнице меблированных комнат.
— Это ужасно, — прибавила она; ей и хотелось поглядеть, и она не знала, прилично ли это.
— Конечно же, он порезался, — сказала содержательница меблированных комнат, вдруг рассердившись на Киппса; а девица в летах, которая не могла снизойти до человека столь явно не аристократического происхождения, вновь принялась преспокойно резать по дереву с таким видом, словно только так сейчас и следует поступить, хотя никто, кроме нее, кажется, не был в этом уверен.
— Вам надо перевязать руку, — сказала мисс Уолшингем.
— Надо перевязать ему руку, — вторила ей ее веснушчатая подружка.
— Кто ж его знал, что оно этак треснет, — простодушно повторил Киппс. — Я и думать не думал…
Он опять поглядел на руку, увидел, что кровь вот-вот капнет на пол этого святилища, и, другой рукой нащупывая носовой платок, аккуратно слизнул каплю.
— Что вы делаете! — воскликнула мисс Уолшингем, а ее веснушчатая подружка вся сморщилась от ужаса.
Одаренный мальчик, не в силах дольше сдерживаться, как-то визгливо захихикал, но все же Киппсу в ту минуту казалось, что поступок, вызвавший испуганное восклицание мисс Уолшингем, вполне похвальный: мужчине подобает стойко переносить боль, в особенности если он ранен при обстоятельствах, которые, что ни говори, делают ему честь.
— Надо сделать перевязку, — сказала содержательница меблированных комнат, подняв резец. — Порез, наверно, глубокий, вон как кровь хлещет.
— Надо перевязать руку, — сказала девица в веснушках и нерешительно остановилась перед Киппсом. — У вас есть носовой платок? — спросила она.
— Нету, и как это я его позабыл? — ответил Киппс. — Я… Насморка-то у меня нет, вот, видать, я и не захватил…
Он опять слизнул кровь.
Девица с веснушками переглянулась с мисс Уолшингем. Потом обе взглянули на рану Киппса. Одаренный мальчик наконец не выдержал и отчаянно загоготал. Словно завороженная взглядом девицы с веснушками, мисс Уолшингем вынула свой носовой платок.
— Я дважды слушала лекции по первой помощи на курсах сестер милосердия, — изрекла девица в летах, — и когда порезана вена, надо действовать по-одному, а когда артерия — по-другому… вот именно…
— Дайте-ка вашу руку, — сказала девица в веснушках и с помощью мисс Уолшингем принялась деловито накладывать повязку. Да, они и в самом деле взялись его перевязывать. Отвернули манжеты — к счастью, он надел сегодня не очень обтрепанные — и, поддерживая его руку, обмотали ее мягким носовым платком, а концы стянули узлом. Совсем близко он видел лицо мисс Уолшингем, такое невообразимо прекрасное лицо.
— Мы не делаем вам больно? — спросила она.
— Ни капельки, — сказал Киппс. Да отпили они ему руку напрочь, он все равно ответил бы так же.
— Мы ведь не очень умелые сестры милосердия, — сказала девица в веснушках.
— Ужасно глубокий порез, — сказала мисс Уолшингем.
— Пустяковина, — возразил Киппс, — а вам вон какое беспокойство. И окно я разбил, вот что нехорошо. Кто ж его знал.
— Опасна не сама рана, опасно последующее заражение, — произнесла девица в летах.
— За стекло я заплачу, вы не сомневайтесь, — важно изрек Киппс.
— Надо затянуть как можно туже, чтобы остановить кровотечение, — сказала девица с веснушками.
— Да чепуховина это, — сказал Киппс. — Вот что окно я разбил, это нехорошо.
— Прижми узел покрепче, душенька, — сказала девица в веснушках.
— А? — не понял Киппс. — Я хотел сказать…
Обе девицы были поглощены узлом, а мистер Киппс, весь пунцовый, всецело поглощен ими обеими.
— Начинается омертвение, и тогда неизбежна ампутация, — продолжала девица в летах.
— Ампутация, — эхом отозвалась содержательница меблированных комнат.
— Да-с, ампутация, — сказала девица в летах и вонзила резец в свой искромсанный орнамент.
— Ну вот, — сказала девица в веснушках. — По-моему, хорошо. Не слишком туго, вы уверены?
— Ни капельки, — сказал Киппс.
Он встретился взглядом с мисс Уолшингем и улыбнулся: вот видите, раны, боль — мне все нипочем.
— Это ж просто царапина, — прибавил он.
Тут возле них очутилась девица в летах.
— Надо было промыть рану, милочка, — сказала она. — Я как раз говорила мисс Коллис… — Она сквозь очки уставилась на повязку. — Вы перевязали не по правилам, — заметила она неодобрительно. — Вам следовало бы прослушать курс первой помощи. Но, видно, Придется обойтись этим. Вам очень больно?
— Ни капельки, — ответил Киппс и улыбнулся им всем, точно бывалый солдат в госпитале.
— Ну, конечно, это очень больно, — сказала мисс Уолшингем.
— Во всяком случае, вы очень терпеливый пациент, — сказала девица в веснушках.
Мистер Киппс зарделся.
— Одно нехорошо — окно я разбил, — сказал он. — Да кто ж его знал, что оно так разобьется!
Наступило молчание.
— Боюсь, вы сегодня уже не сможете резать, — нарушила его мисс Уолшингем.
— Я попробую, — сказал Киппс. — Мне правда не больно, тут и толковать не о чем.