Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.10

На скрипучих деревянных мостках стояли бирманские солдаты.

С океана налетал порывами прохладный ветер, и пламя факелов металось над берегом. Дым клочьями летел к реке, и поэтому солдаты не заметили, как небольшая плоскодонка проскользнула мимо мостков и причалила выше по течению, там, где к самому берегу подходили заросли кустов.

Гребец осторожно сложил на дно весла, обернутые тряпками, потом вылез на берег и подтянул лодку повыше, так что она почти вся скрылась в ветвях.

С минуту он постоял, прислушиваясь. Ветер доносил шум военного лагеря — звон упряжки, голоса, тяжелые вздохи боевых слонов, перестук барабана, пронзительный скрип повозок, протяжный гул шанской песни. Поблизости же, в кустарнике, было тихо. Появление человека заставило смолкнуть мычавших лягушек и беспокойных ночных птиц. Только летучие мыши чиркали крыльями над головой да надоедливо звенел комар, который никак не решался напасть на пришельца.

Человек привычно поправил лоунджи — бирманскую мужскую юбку. Юбка была подхвачена широким ремнем, из-за которого торчала рукоять небольшого пистолета. Это был дорогой пистолет. Если бы не темнота, можно было бы разглядеть перламутровую инкрустацию на рукояти и тонкую резьбу на стволе. Три года назад он снял пистолет с убитого индуса.

Коричневая бирманская куртка, потрепанная и не очень чистая, треснула на спине и была заштопана редкими, неровными стежками. Волосы были собраны на затылке в тугой пук, лицо казалось темным, как у крестьянина, которому приходится проводить дни под солнцем, на рисовом поле.

Этот человек на первый взгляд мог показаться бирманцем, но бирманцем он не был. Его выдавали рост, светлые голубые глаза и крупный прямой нос. Бурая краска на лице легла неровно — видно, человек спешил, отправляясь в путешествие по реке. Черный парик чуть сдвинулся на лбу, обнаружив корни русых волос. Но эти мелочи не играли в темноте никакой роли. Лейтенант Уинфри не собирался предоставлять кому бы то ни было возможность рассматривать себя в упор.

Уинфри тихо свистнул, подражая птице би-бин. Вряд ли свист был слышен дальше чем за двадцать шагов. Но тут же за его спиной кто-то прошептал:

— Вы не опоздали, Уинфри.

— А, это вы? Отдаю вам должное — крадетесь, как пантера.

— Иначе бы не выжил. Что нового в армии?

— Не знаю. Два дня провалялся в лихорадке. Хотел, чтобы послали сегодня кого-нибудь другого, но полковник Кемпбелл волнуется. Это правда, что Бандула готовит наступление?

Тот, кого сравнили с пантерой, осторожно переступил с ноги на ногу. Он был ростом ниже Уинфри, значительно уже в плечах, голос его от волнения срывался.

— Это очень опасное место, — прошептал он, приближая губы к уху разведчика. — Совсем рядом стоит свежий отряд. Из Таунгу.

— Ничего. Скоро наши свидания кончатся. Я имею в виду тайные свидания. Так вы не сказали мне о наступлении.

— Не знаю. Ничего не знаю. Меня же не приглашают на военный совет.

— А если подумаете?

Несколько секунд собеседник не отвечал. Неподалеку всхрапнула лошадь. Неподвижность съежившейся фигурки смутила Уинфри. Ему передался страх, полностью охвативший маленького человека.

— Ну-ну, — сказал Уинфри. — У всех нервы не в порядке. Нас никто не слышит.

— Вы не представляете, как они казнят изменников, — раздался в ответ тихий шепот. — И я… и мне кажется, что за мной кто-то шел от самого лагеря.

— Кемпбелл просил передать вам его личную благодарность за верную службу короне. Вы можете быть уверены, что вас не забудут.

— Так сказал сам полковник?

— Что же, я придумал, что ли?

По правде говоря, Уинфри все придумал. Наоборот, командующий английским отрядом выразил свое неудовольствие пассивностью «нашего человека в лагере бирманцев».

— Итак, — снова заговорил Уинфри, — что вы можете сказать о наступлении?

— Солдатам выдали сегодня вдвое больше риса и рыбы. Вечером подошел последний араканский полк. К утру будут обозы. Они сейчас переправляются через реку.

— Видел. Еще что?

— Сам генерал Бандула проверял сегодня артиллерию.

— И как?

— Некоторым пушкам по двести лет. Одна разорвалась.

— А мы сегодня никак не могли понять, что за взрыв у бирманцев.

Уинфри улыбнулся, и маленькому человечку показалось, что зубы его светятся так, что их видно из лагеря. Ему захотелось попросить Уинфри, чтобы тот закрыл рот, но он не посмел и продолжал:

— А сейчас Бандула собрал к себе всех командиров полков и артиллеристов.

— Где?

Эта новость показалась Уинфри интереснее всех предыдущих.

— В своем доме. В монастыре. Но туда не подойти. Вокруг стоят гвардейцы. Я не пойду туда.

— Мы пойдем вместе, — сказал Уинфри.

— Вы сошли с ума, лейтенант! Нас поймают!

Но Уинфри уже не слушал его.

— Можно подойти к самому дому?

— Ни в коем случае, — быстро ответил маленький человек. — Я же говорю, там гвардейцы.

— Послушайте, — резко сказал Уинфри, — мы здесь на войне. И я и вы — все мы. Если бирманцы и вправду собираются перейти в наступление и мы не будем этого знать, нас могут разбить, вышвырнуть в море. Мы и так уже потеряли треть солдат в стычках и от болезней. Госпитали переполнены. Мадрасские сипаи дважды пытались взбунтоваться. Два наших батальона ушли на лодках в сторону Пегу. Они могут не вернуться к завтрашнему утру. А вы все твердите — страшно. Мне тоже страшно. Где дом Бандулы? Ведите меня, и попрошу без фокусов. Если что-нибудь случится со мной, спуститесь на лодке к нашему лагерю, расскажите обо всем самому Кемпбеллу. Ну, показывайте дорогу.