Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.12

Булычев Кир

– Это вакцина, – приговаривал Удалов. – От эпидемии гриппа. Из области прислали. По списку. Обязательный прием внутрь.

Рабочие и техники послушно раскрывали рты и принимали жидкость.

– Корнелий Иванович, остановитесь! – крикнул профессор, подбегая к Удалову.

Но Удалов сначала убедился, что последний член бригады принял лекарство, и лишь затем обернулся к профессору и отвел к стоящему поодаль дереву.

– Вы меня, конечно, простите, что без разрешения. Но в интересах дела, – сказал он вполголоса, чтобы не услышали дорожники. – Они

сегодня у меня до ночи проработают, а то квартальный план горит. Это не повредит. Пусть хоть разок выложатся. Я и в конторе вакцинацию провел, и в диспетчерской. По моим расчетам, к вечеру план выполним и выйдем в передовики.

– Ну как же так, – укоризненно произнес профессор. – Вам же пришлось, наверное, ночью ко мне в комнату заходить. Вы же могли споткнуться, упасть…

Добрый профессор был расстроен.

– Не беспокойтесь, Лев Христофорович, – ответил Удалов. – Я же с фонариком.

Он обернулся к дорожникам и сказал зычно:

– За работу, друзья.

Но с дорожниками творилось нечто странное. Они не стремились к лопатам и технике. Напевая, они сошлись в кружок, и бригадир помахал в воздухе рукой, наводя среди них музыкальный порядок.

– Что происходит? – удивился Удалов.

Бригадир поднял ладонь кверху, призывая к молчанию. Затем сказал:

– Раз-два-три!

И бригада затянула в четыре голоса сложную для исполнения грузинскую песню «Сулико».

Как пораженный громом, Удалов стоял под деревом. Окна в домах раскрывались, и люди прислушивались к пению, которому мог бы позавидовать ансамбль «Орэра».

– Что? Что? – Удалов гневно смотрел на профессора. – Это ваши штучки?

– Минутку… – Профессор поднес к носу пустую бутылочку. – Я так и думал. В темноте вы перепутали посуду. Это препарат для исправления музыкального слуха и создания хоровых коллективов.

– О, ужас! – воскликнул Удалов. – И сколько они будут петь?

– Долго, – ответил профессор.

– Но что тогда творится в конторе?

– Не убивайтесь, – сказал профессор, прислушиваясь к стройному пению дорожников, – можно гарантировать, что ваша стройконтора возьмет в области первое место среди коллективов самодеятельности.

– Ну что ж, – сказал печально Удалов. – Хоть что-то…

ПРОШЕДШЕЕ ВРЕМЯ

Новая модель машины времени, сооруженная профессором Львом Христофоровичем Минцем с помощью золотых рук Саши Грубина, помещалась на первом этаже, под лестницей дома № 16 по Пушкинской улице. Она была замаскирована дверью в чулан, чтобы никто из детей, играя, не провалился случайно в другую эпоху.

Представляя собой тончайшую ленту, машина времени облегала изнутри раму двери и была покрашена суриком, так что посторонний взгляд никогда бы не заметил этого величайшего изобретения.

Если ты, открыв дверь в чулан, переместишь стрелочку на потайном циферблатике, а потом нажмешь синюю кнопочку, то окажешься в прошедшем времени.

Теоретически можно отправиться и к динозаврам, но только на это не хватало энергии,

так что полвека были пределом.

Профессор Минц и узкий круг посвященных в составе соседей по дому и друзей – Александра Грубина, Корнелия Удалова и старика Ложкина – машиной не злоупотребляли и ее существование хранили в тайне. Полагали, что, когда наладят изобретение, отдадут его народу.

Порой кто-нибудь из экспериментаторов со всеми предосторожностями посещал прошлое. И это сходило с рук, пока не проштрафился Удалов.

Как-то вечером, с разрешения Минца, Корнелий Иванович решил заглянуть в пору собственного детства.

Минц контролировал опыт снаружи.

Удалов прошел в дверь чулана, набрал на циферблате 1948 год, нажал на синюю кнопочку и оказался в том же чулане, но не таком пыльном и загроможденном. Отодвинув доску в задней стене, Удалов вышел во двор. Двор был почти таким же, как сегодня, только сирень еще не разрослась и стол для домино был небольшим.

Одет был Удалов в соответствии с эпохой. Об этом позаботился старик Ложкин, который ничего никогда не выкидывал и потому смог ссудить Корнелию военный френч со споротыми петлицами и широкие брюки. В кармане лежали сорок пять рублей дореформенными деньгами, сделанные Минцем на дубликаторе.

Никем не замеченный, Удалов прошел по улице и оказался в городском парке. Там играл духовой оркестр, а на веранде танцевали молодые люди, не сносившие еще своих гимнастерок, и подростки, постриженные под полубокс. Но куда больше там было девушек и женщин.

Ноги сами взнесли Удалова на веранду. Играли «Рио Риту», а потом «Розалинду». И тут Удалов увидел Леку, Леокадию.

И воспоминания ожгли сердце Удалова. В том году Удалову было чуть больше десяти лет, а Леке около тридцати. Она была первой, недоступной, сказочной любовью Корнелия.

Лека торговала мороженым на углу Пушкинской и Советской. У нее была повозка, похожая на сундук голубого цвета. Сверху крышки: под одной – мороженое, под другой – вафельные крышечки, под третьей – банка с водой. Лека брала в руку прибор, похожий на небольшой олимпийский факел, вкладывала в расширение круглую вафельку, потом окунала ложку в воду, зачерпывала ею мороженое и клала на вафельку. Затем Лека прикрывала мороженое другой вафелькой и выталкивала готовую порцию из факела. Мороженое было круглым, зажатым между вафельками, его можно было сначала облизывать вокруг, а уж потом кусать.

Других детей интересовало только само мороженое, а Удалова потрясал процесс его изготовления. Увлечение процессом он перенес на саму Леку, большую, веселую, зеленоглазую, рыжую и добрую.

У Леки, как говорили, убили на фронте жениха, но она eгo все равно ждала.

Удалова Лека выделяла за верность. Она иногда предлагала ему порцию бесплатно, но Удалов и тогда уже был гордым. Даже если денег совсем не было, он терпел, но от подарка отказывался.

Через три года Лека вышла замуж за одного шахтера из Караганды, который приезжал в Великий Гусляр в отпуск, к тете. И уехала. И забылась.