Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.4
Шрифт:
Будем считать, что у меня в запасе минут десять, прежде чем Шейн начнет беспокоиться – мало ли что могло меня задержать? Первым ощущением было безлюдье.
Любой город, даже спящий, издает дыхание. Этот молчал.
В небе не было птиц, насекомых, воздушных шаров, парашютистов, самолетов, драконов – ничего, что бывает в небесах настоящих или сказочных.
Но это не был сказочный мир. От него исходила реальная злоба медленно ползущей гюрзы.
Через ворота стадиона я вышел на пустую, растрескавшуюся асфальтовую площадь. На деревянных столбах
Значит, я был на Земле. На параллельной Земле, где время отстало от нашего?
В отдалении виднелись другие здания, но идти до них было далеко, да и не хотелось идти через такое обширное открытое пространство.
Я вернулся под крышу стадионных коридоров и пошел по закругляющемуся коридору. За дверями были слышны голоса.
Я отыскал голоса.
Они доносились из-за двери неразборчиво, словно во сне. Я приблизился к двери и постарался поймать смысл слов.
Но никак не мог врубиться в музыку фраз...
И тут сзади – ну как так можно попадаться? – раздался спокойный голос:
– Ты что тут делаешь, Гарик?
Наверное, я подпрыгнул или как-то иначе выразил страх, потому что Александра засмеялась. Искренне и без злобы.
На ней красовалась кожаная турецкая куртка, какие носят «челноки», и потертые джинсы. Была она хрупкая и похожа на мальчика. Став взрослыми, такие женщины любят рассказывать, что у них не было подруг и они всегда дрались с мальчишками. Это полуправда, да дело в том, что такие девочки рано развиваются сексуально и их безумно тянет к мальчишкам. Вот они и притворяются сорванцами. В самом деле им это не нужно, хотя порой переходит в привычку. И они до седых волос носят джинсы и короткую стрижку.
– Гарик, – сказала она, – тебе же надо быть там! – Она показала в сторону и вниз. Точно показала – там было поле боя.
– А мне захотелось поглядеть, как вы тут живете, – сказал я, стараясь, чтобы голос звучал естественно.
– Врешь, – сказала Александра. – Оттуда еще никто живым не уходил. Надо будет Рустему сказать.
– Не надо.
– Почему? Если появился какой-то путь снизу, за тобой черт знает кто может пробраться.
Она держала руки в карманах куртки. Но никакого пистолета или ножа там не было – вернее всего, жизнь наверху была куда более мирной, чем на поле боя.
– Я тоже не думал тебя встретить, – сказал я. – Видно, у тебя такая задача – спасать меня.
– Я не собираюсь тебя спасать, – сказала Александра. – Сейчас я позову людей.
– Успеешь. – Я старался загипнотизировать ее, но это было нелегко – к тому же она уже была уверена, что видит именно меня. Я плохой гипнотизер. У меня получается лишь с теми, кто не готов к встрече со мной.
– Я тебя не боюсь, – сказала Александра.
– Слава богу!
–
– Я так и не знаю, что все это значит. Расскажи мне.
– У тебя крыша поехала? Чтобы я тебе это рассказала? Да я и трех минут не проживу.
Голоса изнутри приблизились к двери. Те, кто был в комнате, намеревались выйти наружу.
– Беги, – прошептала Александра. – Беги, мать твою!
Я рванул по коридору и, когда увидел приоткрытую дверь, нырнул в нее и успел раньше, чем люди вышли из комнаты.
Мне слышно было, как кто-то спросил:
– Ты что не идешь? Там раскладывают.
– Надоело сидеть. – Это голос Александры.
– Скоро домой поедем.
– Скорей бы.
– Что-то ты не азартная. Обычно бабы азартнее мужиков.
– Я об этом не слыхала.
– А где пленные?
– К Ритке захотелось?
Я придвинулся ближе к двери.
– Тебя не касается.
– Слушай, ты не вешай мне лапшу на уши. «Мерседес» имеешь? Коттедж имеешь?
Она ни слова не сказала обо мне. Разумеется, я не преувеличивал своих мужских прелестей. Значит, у Александры здесь свои интересы. А может быть, ее собеседник не входит в круг доверенных лиц?
Лучше я все-таки выполню просьбу Шейна и проведу его. Без союзников как-то скучно.
Разговор в коридоре замолк – то ли Александра увела собеседника, то ли они зашли в одну из комнат.
Я приоткрыл дверь.
В коридоре пусто.
Я быстро пошел в сторону сорок шестой комнаты. Я старался не перейти на бег – спешить служащие могут, бегать им не положено.
Вот и сорок шестая комната.
Она оказалась двойной, с тамбуром. Правая дверь была заперта, левая поддалась мне.
Ручка у нее была выломана, будто кто-то забыл ключ и не дождался слесаря.
Внутри она была обыкновенной. Возможно, тут располагалась бухгалтерия или отдел кадров. Ведь каждый стадион – организация, которую надо кормить и содержать.
В комнате стояло два письменных стола – друг против друга. Только левый был тяжелым, из темного дерева, и на нем стоял чернильный прибор, увенчанный бронзовым медведем. На правом, ученическом, светлом, лежало толстое стекло, придавившее календарь за 1981 год и полароидную фотографию некрасивой женщины, держащей на коленях плохо различимого младенца.
Окно выходило на пустырь перед ареной, а вот где же выход во внутренний мир, я догадался не сразу. Я тупо переводил взгляд со стола на стол, оттуда на окно. А обыкновенный канцелярский шкаф избежал моего внимания. Хотя он был единственным местом, где можно было что-нибудь скрыть.
Когда же я наконец открыл дверцу, что оказалось нетрудно – она была заперта лишь на щеколду снаружи, – я сразу вспомнил, что граф мне о шкафе уже говорил.
Внутри шкафа было темно, задняя стенка была затянута занавеской до самого пола. Вернее, это была не занавеска, а большая грязная тряпка: задник из спектакля «Собор Парижской Богоматери». Сцена первая – квартал нищих.