Кир Булычев. Собрание сочинений в 18 томах. Т.4
Шрифт:
– Раз в приговоре не указано, кто исполнит приговор, то мы не возражаем, чтобы это сделал любой из присутствующих.
Коршун вдруг испугался.
Он все понял, он угадал и оценил последнюю хитрость Шундарая – ведь погибнуть от руки воина вовсе не позорно. Хоть, конечно, это не бой, когда душа улетает в высшие сферы, а поле казни, но рука палача и рука воина – две разные руки. И через два или три существования его душа войдет в тело воина или иного достойного человека. А там недалеко и до вознесения.
–
– Нет, – твердо сказал Шундарай. – Я тебя просил, Коршун. У тебя рука вернее. Ты не дрогнешь. Золотуха переживает, погляди на него, он же промахнуться может, он меня с одного удара не обезглавит. Прошу тебя. Я видел, как ты рубить умеешь.
Коршун не стал больше спорить.
Он подошел к колоде.
Колода некогда была частью ствола многовекового дерева, в два обхвата. Ее вкопали в землю и много раз использовали, отчего весь ее торец был изрублен так, что стал похож на шкуру ежа. Щепки были бурыми, бурым пропиталось дерево далеко вглубь – столько человеческой крови вылилось на колоду.
– Только ты осторожнее, – сказал Шундарай. – По затылку не попади, не изуродуй меня.
– Я постараюсь, – сказал Коршун. – Но и ты не являйся ко мне, не преследуй меня, так как я убиваю тебя по твоей же воле.
– Я постараюсь, – сказал Шундарай. – Но ты же знаешь – обещает тебе живой, а приходит мертвый. Я давно мертвым не был, однако.
Он криво усмехнулся, становясь на колени. Ему было неудобно, потому что руки были связаны сзади.
– Развяжите мне руки, – попросил он палача.
Палач посмотрел на офицеров.
Возникла долгая пауза. Всем было не по себе. А вдруг он, славный и умелый воин, вырвет в последний момент топор у Коршуна?
– Я руки под себя спрячу, – сказал Шундарай.
– Развяжите его, – распорядился граф Шейн.
– Ну как знаете. – Палач был недоволен, но не стал ввязываться в спор. Он развязал руки Шундараю, и тот с трудом перенес их вперед и стал разминать пальцы.
– Давай, давай, не задерживай! – приказал граф Шейн. – И так на тебя больше времени потеряли, чем на десять других.
– На то я и Шундарай, – ответил тот.
Палач стоял с топором наготове. Топор был узкий в топорище и широкий, как веер, в лезвии. Шундарай посмотрел вокруг.
– Воняет здесь, – сказал он.
Коршуну показалось, что он совсем не похож на человека, готового погибнуть.
– Клади голову, – сказал палач.
– Положу, только я хочу видеть, что это сделает Коршун.
– Тебе обещали! – раздраженно крикнул фельдъегерь.
Шундарай стоял на коленях, но не наклонялся, а смотрел, как палач передаст топор Коршуну.
А когда Коршун неловко взялся за длинное топорище, такое теплое и чуть влажное от ладоней палача, и постарался получше ухватиться,
Все как завороженные смотрели вслед ему.
И прошло, наверное, секунд двадцать, прежде чем граф Шейн закричал охранникам:
– Стреляйте, мать вашу! Да стреляйте же!
Палач почему-то стал вырывать у Коршуна топор, но тот испугался, что палач сейчас отрубит ему голову, раз уж приговоренный сбежал, и не отдавал топор.
Охранники стали совать в ножны мечи, которые держали в руках, – ну кто мог подумать, что им придется стрелять? Потом снимали с ремней луки, доставали стрелы из колчанов – к этому времени Шундарай уже выскочил из котловины и скрылся за ее краем.
Охранники бежали следом, палач с помощником тоже бежали. Офицер-фельдъегерь кричал на Коршуна:
– Ты у меня, ты у меня... это ты все устроил!
– Нет, я ничего не устраивал, – сказал Коршун.
– Тогда поймай и приведи! – кричал фельдъегерь.
– Вряд ли в этом есть смысл, – сказал граф Шейн. – Пока они его догонят... нет, надо делать не так. Мы с вами виноваты, мы с вами и займемся этим. А мальчишек отпустите в часть. Вы меня слышите, адъютант полка? Отведите сержантов в полк!
Тот услышал. Он уже пришел в себя.
– Пошли! – прикрикнул он. – Пошли, чего уставились!
Они пошли втроем прочь от места казни.
– А хорошо, что он убежал, – сказал Золотуха. – А то бы он тебя преследовал. По ночам бы приходил. Потом бы задушил. Ты же знаешь – так бывает.
Коршун знал, что Золотуха прав. И подумал, что главнее не то, что комроты убежал, а то, что он не будет к нему являться по ночам.
Путь до передовой недолог. Сначала они рассуждали о том, куда убежит Шундарай. К врагам, к ублюдкам, он не переметнется – не такой человек. В развалинах ему долго не отсидеться – наверняка туда сейчас уже послали охранников. Значит, попытается укрыться в городе.
– У него в городе есть родственники? – спрашивал полковой адъютант.
– Нет, – отвечал Коршун.
Что же он, изверг, что ли? Как только он у них появится, то и сам в засаду попадет, и всех родственников подведет под петлю. Адъютант согласился. И больше обсуждать бегство Шундарая не стали – на фронте подолгу не обсуждают смерть или бой, потому что завтра придут новая смерть и новый бой.
Зато Золотуха стал подбивать товарищей.
– Давайте сходим в город, пока время еще есть, фельдъегерь говорил, что до боевого времени можно выспаться. Пошли, – говорил Золотуха, – девочек найдем – так давно девочек не было, я даже и не помню, когда девочки были.