Киров Евгений Флорентович как махровый адепт лженауки
Шрифт:
В данном случае нам приходится иметь дело с тем, что Е.Ф. Киров снова смешивает в одну кучу знаки различной этиологии, ссылаясь на то, что они, дескать, имеют материальную природу, в то время как определённая часть предметов материального мира - это воплощения различных человеческих идей.
Е). Итак, в приведенных выше словах в кратком виде изложена суть устройства механизма графической системы языка. И. А. Болдуэн де Куртенэ далее замечает: "Между психическими элементами языка, т. е. произносительно-слухового языкового мышления, и между психическими элементами письма, т. е. писанно-зрительного языкового мышления, нет никакой необходимой "естественной связи", а имеется только случайное сцепление, называемое ассоциацией"(Там же. С. 210-211). А). Другими
Авторский комментарий. Перед нами снова банальный образец бреда, источником происхождения которого является отсутствие строгой терминологической базы , в результате чего каждый кто хочет, говорит то, что ему нравится, не сообразуясь с реальностью . Ибо в действительности никакого превращения буквы во что - то "не - символьное" не происходит.
Другое дело, когда человеческое сознание, воспринимает тот или иной знак, поступающий из внешней среды, с помощью ассоциативного механизма совмещает и накладывает друг на друга образы одного, другого, третьего и т.д. вплоть до бесконечности. Подобное "накладывание друг на друга образов" объяснимо с помощью , скажем, современных компьютерных технологий. Так , например, язык "Бейсик" имеет специальную утилиту " NEXT", благодаря наличию которой программист имеет возможность наделять какой - либо изначальный объект новой, дополнительной функцией или значением, присваивая ему соответствующее дополнительное значение : скажем, символу "а" можно присвоить либо символ "б", либо символ какой - либо цифры, либо символ знака препинания, и уже то значение символа , которое было старым (прежним), обрядившись в другую одежду, представляет собою совершенно отличное от того, что было прежде.
Поэтому в действительности буква и звук не взаимозаменяемые в материальном плане, но они взаимозаменяемые в том случае, когда требуется их преобразование в "иноформу - иноформат", - например, если звуки или буквы необходимо превратить в жесты - здесь то, что означает звук, скажем, "А", на письме или в жестовом диалоге абсолютно тождественны в вербальном плане ( при этом в психике у того, кто пользуется жестами, имеются чувственные и вербальные копии жестов), хотя этих копий и образов у не владеющих языком жестов, нет. В этом случае, если нет, скажем, в распоряжении шрифта кириллицы, но есть шрифт латиницы, то в достаточной степени владея звуковыми значениями букв латиницы можно, к примеру, отослать письменное сообщение на тексте латинице , причём , оно будет понятно тому, кто знает, звуковые значения латиницы применительно к кириллице (кстати говоря, кто не знает, но отправка СМС сообщений написанных на русском языке латинскими буквами, раньше оплачивалась в меньшем размере, чем отправка на кириллице). Более того, если, скажем, нет ни кириллического, ни латинского расклада, то предварительно договорившись о том, какие конкретно, скажем, китайские иероглифы будут обозначать конкретные звуки языка, можно использовать и китайскую (либо какую другую) форму записи.
Ж). И это так в какой-то степени в настоящее время, но это не могло быть так в момент возникновения письма.
Авторский комментарий. Ассоциатирование, или проще, церебрализация (мысленное соединение или расщепление знаков в одну целостность) - это единственно возможный способ связывания в уме несопоставимых , казалось бы, вещей. Но это только в том случае, если мозг смог создать соответствующие системные связи путём установления соответствующих процедур идентификации между разными вещами, которые в конкретном контексте следует считать эквивалентами друг другу - это всё равно, что сравнить член с носом условно установив их эквивалентность друг другу.
В действительности, устная форма языка - это первичный субстрат, это первичная основа, на базе которой впоследствии возникли все остальные "иноварианты" языка, включая письменность, жестовую речь, семафорную графику и т.д. Устная форма языка - это ПЕЧКА, ОТ КОТОРОЙ СЛЕДУЕТ ПЛЯСАТЬ ВСЕМ ОСТАЛЬНЫМ ВЕРБАЛЬНЫМ АССОЦИАЦИЯМ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО МОЗГА
З. По отношению к фонемам Болдуэн усматривает возможность их расщепления на более мелкие атомарные единицы - кинемы и акусмы (впоследствии Р. Якобсон и Н. Трубецкой предложили термин "различительный признак" фонемы, который и вытеснил терминологию Бодуэна, однако эта замена "выплеснула ребенка"),
– букве же в такой возможности деконструкции совершенно несправедливо было отказано. Итак, Болдуэн не считает, что буква способна к разложимости на конструктивно составляющие элементы, которые терминологически можно было бы обозначить как, например, "штрихемы" - в параллель с кинемами и акусмами. Так, он пишет: "Следует считать признаком графем их неразложимость... При этом напомню, что обнаруженная графема становится буквою, точно так же, как и обнаруженная фонема становится звуком" (там же. С. 213-214).
Опять заметим, что слово "обнаруженная" использовано Болдуэном в смысле "реализованная", "воплощенная в реальности". Из положений, выдвинутых Болдуэном, следует, что графическая система соответствует как вторичная знаковая система фонетической (звуковой) системе языка и поэтому существуют две ассоциированных единицы - фонема (звукопредставление) и графема ("буквопредставление", т. е. образ буквы), при этом графема - это чистый знак звука, т. е. не-символ.
Авторский комментарий. Перед нами снова очередная порция научного бреда невменяемого быдла, когда даётся попытка выдать желаемое за действительное. 1. Почему звуки языка можно и должно расщеплять на составляющие? Удивительная вещь происходит - за время существования письменного языка
состав букв менялся неоднократно. Сейчас, как известно, в русском языке 33 буквы, однако были времена, когда было и 47 букв, и 43, и 40. Но при этом фонетический состав языка совершенно не изменялся, т.е. как был , таким и оставался. Так нет бы, взять и установить то общее число членораздельных звуков, которое имеет русский язык, - нет, на это у безмозглых скотов ума не хватает. Поэтому и руководствуются тем, что есть, т.е. буквами, пытаясь на этой материальной основе создать какие - то закономерности. И в данном случае И.А. Болдуэн совершенно прав, поскольку рассматривает фонемы как "тип", т.е. как особый ряд феноменов человеческого языка, представляющих собою его самые минимальные элементы, собирая которые "в кучу" создаются морфемы и лексемы.
Соответственно, любой звук, как действие, создаваемое речевым аппаратом, имеет не только начало, конец, но и определённые кинематические стадии, - поэтому Болдуэн и говорит об этом, имея в виду способность учёного- исследователя разлаживать действие речевого аппарата на ряд элементарных составляющих с акустической точки зрения.
Но есть ещё и понятийная точка восприятия членораздельных звуков. И связана она с "обратной стороной" членораздельных звуков. Дело в том, что огромное число членораздельных звуков с кинетической точки зрения очень - очень похожи друг на друга. Например, произношение звонких звуков фактически похоже на произношение глухих звуков. Или же когда мы произносим мягкие звуки, то они произносятся почти также как и твёрдые. Или же ещё один случай - произношение долгих или кратких гласных звуков, когда техника произношения одна и та же, однако, в силу того, что за долгими и краткими гласными в некоторых языках закреплены различные фонетические значения, значения произносимых слов могут быть разными. То же самое касается и в отношении произношения долгих или кратких согласных, например, в финских языках, года у этих звуков имеются свои собственные фонетические значения. И вот именно по причинам субъективного и объективного характера Болдуэн призывал различать общий корпус членораздельных звуков, потому что для этого имеются весьма важные научно - познавательные причины.
Но совсем другое дело, когда дело касается "своего" языка, т.е. чёткого и постоянного "набора собственных членораздельных звуков". И вот здесь разные деятели, пытавшиеся облечь речь в письменную форму, искали и находили различные пути реализации. При этом кто как мог, тот так и делал, исходя из уровня своих учёных представлений. Естественно, всем хотелось как лучше, однако не всегда так получалось. Особенно в этом смысле не повезло могучему и великому русскому языку, который огромная толпа невменяемого быдла стремилась облечь в благообразный вид. Чего только эти тупорылые скоты не выдумывали, однако так до сих пор ничего путного и не придумали.