Кирпич из Лондона
Шрифт:
Романов копошился в своих бумагах, смотрел, как Кушаков с видом страдальца тупо взирает на кучу папок скоросшивателей, что громоздились перед ним, почти скрыв его макушку.
– Рома! Чего скис?
– Я-то думал, что все… – вздохнул Кушаков. – Вот и дела все сшил, опись закрыл. Написал в каждой описи: «В настоящем деле прошито и пронумеровано столько страниц. Дело сдал старший оперуполномоченный, майор милиции Кушаков». Подпись поставил, правда, без даты. Даже написал: «Дело принял». И прочерк. А теперь в каждой описи придется писать, что дело принял я у самого себя.
– Ну, и пиши. Мало ли как случается, – пожал плечами Романов.
Кушаков в раздражении бросил ручку, отодвинул от себя папку с делом:
– Понимаешь, мне кажется, что у меня за спиной все шушукаются, скалят зубы, что вот не перешел на службу. А не в «стукачи»,
Романов тоже отложил ручку и посмотрел на него тяжелым взглядом:
– Мой юный друг, давай я открою тебе тайну очевидных вещей. Послушай меня, дурака старого, может, чего умного и скажу. Пока ты занимаешься самоедством и упиваешься собственными переживаниями, жалея себя, ты не видишь мира. Первое. Ты слишком о себе хорошо думаешь. Ни ты, ни я, никто вокруг нас никому не нужен. Абсолютно. Каждый из нас копается в себе, в собственных проблемах. Это в кровавом Советском Союзе всем было до всех дело. Сейчас будешь валяться с пробитым финкой животом, и все будут только перешагивать через тебя. Их будет волновать вопрос, как бы не испачкаться в той крови, что вытекла из тебя. В лучшем случае «Скорую» вызовут и в ментовку анонимно брякнут. Второе. Чужое внимание стоит денег. Все эти социальные сети несут только одну задачу – выделиться из всех, выделиться из толпы, пусть даже это будет глупость, сопряженная с потерей здоровья, частичным увечьем. Для чего? Чтобы привлечь к своей персоне внимание и общение, чтобы тебе плюсик поставили. Все озадачены только своими проблемами. В нашей конторе – чтобы месяц, квартал, полугодие закрыть с показателями, «галку-палку» в графе «раскрытие» поставить и получить за это денег для семьи не меньше, чем в предыдущем.
– Я ничего не успею, – уныло проговорил Кушаков.
– «Темнух» у тебя много?
– Не очень.
– Возьми какую-нибудь, где есть за что зацепиться, чтобы лицо, «тело» какое-нибудь присутствовало, и крути ему уши. Вон криминалисты немного освободились, и полиграф можно использовать. У меня один знакомый имеется. Должок за ним висит. Берег для себя, вдруг пригодится, но… дарю тебе! Будешь ты мне должен, а с него долг спишу. Бери криминалиста с его адской машинкой, «тело» и «дави масло». По крайней мере, будет что сказать на заслушивании. А за раскрытие «висяков» остальное простят в этом месяце. И прокурорские такие вещи дюже уважают. Поместят твой портрет на Доску почета, чтобы остальные ходили и плевали как в выскочку.
Кушаков внимательно посмотрел на коллегу и усмехнулся:
– Мужик ты вроде неплохой, но как скажешь гадость, прямо в душу!
– А это, мой юный друг, чтобы не расслаблялся. И запомни еще одну простую оперскую истину – не осуждай никогда и никого. Нарасти «броню» на душе. Даже когда с душегубом общаешься. Убил он кого-то, значит, так он считал нужным в тот момент. А тебе должно индифферентно на это. Твое дело – раскрыть преступление. Они ведь нас кормят. Не будет «блатарей», не будет нас – ментов, прокуратуры, Следственный комитет разгонять придется, адвокаты без хлеба останутся. Да и судейских тоже умножать на ноль надо. Я уже молчу про бедолаг – «дубаков» из ГУФСИНа. Все без работы останутся. А в стране кризис. Работы нет. Куда все пойдут? На баррикады? Вот и получается, что преступники – это часть государственной системы сдержек и противовесов. Вон скольких работой обеспечивают!
Романов вдруг стал грустно-серьезным и продолжил:
– Еду сегодня на машине на работу. Пробка на Кольце, стою, медленно двигаюсь, снова стою. Смотрю, на газоне какое-то движение. А там труп собаки лежит, машиной сбило. И две другие собаки – доходяги, ребра вот-вот шкуру порвут – едят своего погибшего собрата. Я перекрестился. Не дай бог до такой жизни дойти, чтобы каннибализмом заняться. Оттого и пересмотрел свою жизнь как кинопленку, в ускоренном темпе. Говорят, так перед смертью бывает. Не знаю, но она у меня сегодня проскочила, пока в пробке стоял. Понял, что у меня есть – это просто замечательно! Лишь бы хуже не было! И ты, Рома, цени и береги, что имеешь, иначе потеряешь. И плюнь, что не взяли тебя в чекисты. Забудь и иди по жизни дальше. Не оборачивайся. За спиной, в прошлом, у тебя ничего не изменилось. Что прошло, ты уже ничего не можешь изменить. Живи дальше, служи.
– Легко тебе так рассуждать, – тяжело вздохнул Кушаков. – Ты в таком позоре еще не купался.
– Ты дундук в самом деле или прикидываешься? – внимательно посмотрел на него
Романов набрал номер знакомого криминалиста-полиграфолога, коротко переговорил с ним и, отключившись, повернулся к Кушакову:
– Человек очень занят. По уши. Нарасхват. Но ради меня через два дня готов помочь тебе. Вызывай пассажира на 14.00 в экспертно-криминалистический центр, завтра – вопросы на стол эксперту. Работайте, мой юный друг, творите!
Кушаков вздохнул, открыл папку с «темным делом» с «потеряшкой» – пропавшим без вести, и начал набирать вопросы для опроса на полиграфе.
Полиграфологи на вес золота. К ним записываются за три-четыре месяца вперед. И не факт, что попадешь в назначенное время. Нередко случается, что втискивают более срочное или по указанию начальства более важное дело. Только Романов, который, казалось, знал в ГУМВД всех и вся, мог вот так, запросто, вне очереди залезть, не ходя на поклон к руководству.
Кушаков набирал текст вопросов, а мысли его были далеко. Он вновь и вновь возвращался к тому, что его несправедливо обидели и не взяли на службу. Он же так надеялся! Он был уверен! Самое страшное – посеять надежду, внушить ее вместе с уверенностью в исходе дела, а затем растоптать. Мечту, надежду, вот так, вдрызг, с размаху, как мокрым кованым сапогом по китайской вазе династии Мин! В крошку, в пыль, в дым, в прах! Тех, кто обманывает мечту, стрелять мало! Лучше бы самого расстреляли, это было бы честнее.
За такими думами Кушаков продолжал набирать вопросы, поглядывая в показания жены потерявшегося, она же и заявила о пропаже дражайшего супруга.
Прошло три дня. Кушаков снова сидел в кабинете со своим коллегой. Расстроенный, небритый, взъерошенный, под глазами темные круги. Романов же, напротив, был благодушен, помешивал чай в стакане в подстаканнике с символикой железной дороги, сбоку свисала нитка с биркой от чайного пакетика.
– Ромчик! Знаешь, что чай можно пить целый день перед коллегами на работе и никто тебе не скажет худого слова? – вдохнув аромат свежезаваренного чая, спросил он.
Кушаков включил компьютер, достал из сейфа папку с делом и буркнул:
– Пей на здоровье. Чай не входит в список запрещенных препаратов.
– И опять же ты прав, Рома. Но не буду. Ну, давай рассказывай, как Полиграф Полиграфович поживает? Тетку раскрутил?
– Раскрутили на свою голову, – неопределенно махнул рукой Кушаков.
– Не понял. Поясни. Дело раскрыл?
– Раскрыли. Лучше бы и не раскрывали, – уныло проговорил Роман.
– И чего так? Раскрыл «глухаря» – честь тебе и почет. А ты, вместо того чтобы метнуться в лавку или лабаз за бутылкой мне, сопли по документам размазываешь толстым слоем. Глаголь. Внемлю.