Кирюша из Севастополя
Шрифт:
Приятно обдало теплом обжитого помещения.
Тесный кубрик был полон. Моряки стояли вплотную, окружив командира дивизиона капитан-лейтенанта Приходько. Он держал перед собой длинный двойной лист бумаги. Мягкий электрический свет играл серебристыми бликами на седой шевелюре комдива.
— Видите? — услышал маленький моторист. — Тут двести восемьдесят фамилий командиров и краснофлотцев из отряда морской пехоты и четвертого Дэ-Эс-Ка [16] , начиная с майора Куникова и капитан-лейтенанта Сипягина. Последним расписался воспитанник Витя Акентьев, вроде нашего героя Кирюши…
16
ДСК — дивизион сторожевых катеров.
Механик легонько подтолкнул подростка.
— Почему они подписались и в чем поклялись? В том, что отступление закончилось и пора вышибать захватчиков с Черного моря, как вышибает их Красная армия на других фронтах. Все, в ком бьется сердце патриота и горит душа моряка, будут счастливы, если им поручат дело, на какое посылают нас. Еще много предстоит десантов, и поважнее, чем наш, но почин возвращения черноморцев в родной Севастополь — за нами, друзья мои. Читаю…
Маленький моторист затаил дыхание, силясь запомнить каждое слово, раздельно произносимое командиром дивизиона:
— «Великому полководцу Иосифу Виссарионовичу Сталину. Клятва. Мы получили приказ командования нанести удар по тылу врага, опрокинуть и разгромить его. Идя в бой, мы даем клятву Родине, великому Сталину в том, что будем действовать стремительно и смело, не щадя своей жизни ради победы над врагом. Волю свою, силы свои и кровь свою капля за каплей мы отдадим за жизнь и счастье нашего народа, за тебя, горячо любимая Родина, за великого полководца, отца нашего и друга, мудрого Сталина. Нашим законом есть и будет движение только вперед! С именем Сталина идем мы в наступление. Мы победим. Да здравствует наша победа!»
Несколько секунд в кубрике властвовала напряженная тишина.
И снова под гулкими железными сводами раздался четкий голос командира дивизиона:
— Клянусь перед вами, друзья мои, и подписью скрепляю черноморскую клятву. Пусть каждый поступит, как велят ему совесть и долг.
Он склонился над листом, тщательно вывел на нем свою фамилию, выпрямился и обвел выжидательным взглядом кубрик.
Моряки встрепенулись.
Храня молчание, они друг за другом, кто с неловкой торопливостью, кто степенно и торжественно, подходили к столу, расписывались под текстом клятвы и так же молча возвращались на место. Ни одно слово не нарушало тишины. Как выстрел, прозвучал в ней короткий хруст карандаша, сломанного усердным нажимом руки, и опять все надолго затихло.
Увлеченный, Кирюша не заметил, что Баглай и Андрей Петрович давно покинули коридор и протиснулись внутрь кубрика. Он был настолько поглощен происходящим, что увидел механика и шкипера «СП-204», когда те подошли к столу, и опомнился после заключительных слов командира дивизиона:
— Благодарю, товарищи. Можете разойтись. В точку развертывания следуем на буксире флагманской канлодки. Сигнал к буксировке — зеленая ракета. Быть в полной готовности…
— А я? — в отчаянии воскликнул маленький моторист и что было сил принялся локтями прокладывать дорогу. — Я еще не расписался! Погодите!
Все, кто находился в кубрике, в недоумении обернулись.
Недоумение рассеялось, как только моряки узнали Кирюшу. Хмуро-спокойные лица людей, минутой раньше давших обет самоотречения, просветлели. Отовсюду маленькому мотористу поощрительно подмигивали и дружески улыбались.
Он протолкался к столу и, козырнув, застыл навытяжку:
— Товарищ капитан-лейтенант, моторист «СП-204» Приходько выписан из госпиталя и явился.
— Вольно, — разрешил командир дивизиона, любуясь подростком. — Поспел-таки, неугомонный пострел! Безошибочное у тебя чутье, когда наклевывается опасная операция.
Смущенно и радостно улыбаясь, Кирюша стоял посреди кубрика. Было несказанно хорошо, так хорошо, что ему хотелось громко смеяться от счастья. Столько времени он мечтал о минуте, когда вернется в привычную обстановку. Вынужденная разлука оказалась наилучшим испытанием. Везде в течение ее думы Кирюши обращались к тому, что? он в разговоре с Андреем Петровичем назвал своим домом. Как стрелка на компасной картушке неизменно возвращается в исходное положение к румбу истинного курса, так и маленький моторист неудержимо стремился обратно на свой корабль.
И вот желаемое сбылось.
Он стоял посреди кубрика под перекрестными взорами знакомых людей, которых с полным правом мог назвать боевыми товарищами, отвечая улыбкой на улыбку, наслаждаясь теплом после штормовой стужи и уютом, какой умеют создавать моряки в любой клетушке, отведенной им под жилье.
— Совсем поправился? — спросил командир дивизиона.
— Погляньте… — Кирюша вытянул руки и растопырил пальцы, демонстрируя ногти. — И справку принес, — прибавил он.
— Оставь ее на память, — засмеялся командир дивизиона. — Твои ногти лучше всякой справки. Сегодняшнюю газету читал?
— Нет еще.
— Так на. Да чур не зазнаваться.
Командир дивизиона протянул маленькому мотористу базовую газету.
Кирюша мгновенно вспыхнул, прочтя заголовок:
«МАЛЬЧИК ИЗ СЕВАСТОПОЛЯ.
Героическое путешествие Кирюши Приходько в тылу врага».
Люди в кубрике внимательно наблюдали за подростком. Хмурясь, чтобы скрыть волнение, он читал рассказ о себе.
Ничто в том рассказе не было пропущено с первого дня войны, когда четырнадцатилетний ученик механического цеха севастопольского Морского завода пришел на Минную пристань в Южной бухте и упросил зачислить его помощником моториста на сейнер.
— Спрячь-ка газетку. Ее на память сберечь надо, — посоветовал командир дивизиона. — Кто море любит, того хоть на луну закинь, все равно на корабль вернется. Ведь верно, сынок?
— Верно, товарищ капитан-лейтенант. Позвольте расписаться.
— Хорошо подумал?
Маленький моторист, насупясь, глянул в глаза командиру дивизиона.
— Вы сами написали мою клятву в той книге, какую подарили на день рождения. Мне до Севастополя надо.
Глаза командира дивизиона выразили многое.