Кит на заклание

Моуэт Фарли

Мэри была последней, кто звонил нам в тот день: телефон наконец угомонился, и мы отправились спать. Но мысли о китихе не давали мне заснуть.

Мощно гудели разбушевавшиеся волны, дом сотрясался от порывов ветра. Я представлял себе Олдриджскую заводь, непроглядную тьму штормовой ночи. Что делает сейчас китиха в своей тюрьме? Какие чувства заполняют долгие часы ее плена?

Боль, конечно. И страх. Изведала ли она отчаяние? Или все же надеется выбраться на волю? Бесконечно кружа по «камере», представляет ли она себе, сколь ужасна ожидающая ее судьба? О чем «беседует» она с Опекуном? И как относится к двуногим тварям, которые сперва пытались ее убить, а теперь загоняют к ней косяки сельди?

Ни на один из этих вопросов у меня не

было ответа. Ее жизнь оставалась так же непонятна мне, как ей — моя. Я был для нее чужаком... да и все мы чужие друг другу. Даже существа, облеченные природой в одну и ту же внешнюю форму, по сути остаются чужими. Ну что знаю я о сокровенных чувствах моих соседей, граждан города Бюржо? Что знают они обо мне? А люди за пределами Бюржо? Что знают они о страстях, разыгравшихся тут вокруг плененного кита? Да и кому до этого дело? Даже те, кто непосредственно вовлечен в эту диковинную драму, не слишком понимают друг друга. Чем больше я думал об этом, тем яснее мне становилось, что из-за этого непонимания разлад в городе в ближайшее же время станет еще острее. Дело может принять самый неприятный оборот. Ах, если бы мне поскорее выпустить китиху на свободу! Теперь от этого зависело не только ее благополучие, но и мое тоже. Чтобы конфликт между гражданами Бюржо не разрешился трагедией, город нужно было срочно избавить от китихи.

Я задремал, и мне приснилась китиха, превратившаяся в морское чудовище, которое преследовало меня, тонущего в чуждой стихии... Я проснулся в поту и понял, что именно меня мучает.

В западне оказалась не только китиха. Вместе с ней в западню попали и мы. Случайность нарушила привычный ход жизни морского гиганта. Но ведь то же самое случилось и с нами. Пугающее в своей таинственности существо вторглось в тесный круг нашего бытия. Проникнуть в его тайны нам, сухопутным двуногим, не дано, и потому нашей естественной реакцией стал страх, ненависть, желание напасть и уничтожить. Неразгаданные тайны, принесенные китихой из океанских глубин, напомнили людям об их неистребимом невежестве. Словно кто-то поднес зеркало к нашим лицам, и мы увидели в нем свое уродство.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

В пятницу ветер достиг ураганной силы. Скорость его, судя по показаниям анемометра, временами доходила до восьмидесяти миль в час. Не то что идти в Олдриджскую заводь — даже из дому выйти было рискованно. И в тот день мы с китихой не виделись; она сидела в своей клетке, я — в своей.

Все утро я составлял разные проекты ее освобождения. Потом в полдень связался с друзьями из канадского военно-морского порта в Галифаксе. Сообща мы разработали план. Мне предстояло добиться разрешения военных властей в Оттаве, и тогда, как мне сказали, из Галифакса к нам с удовольствием пришлют аквалангистов, которые вручную очистят пролив от камней и, насколько возможно, углубят его (использовать взрывчатку было бы слишком рискованно). К ближайшему сизигийному приливу, то есть не позднее чем через три недели, мы установим поперек заводи стальную противолодочную сеть, подвешенную на стальных буях, и с помощью этого гигантского невода в нужный момент загоним китиху в пролив. Я решил, что, если она побоится лезть в пролив по собственной воле, мы применим транквилизаторы, парализующие двигательные центры, и вытащим ее из воды силой.

Я понимал, что усыплять пленницу чрезвычайно опасно — стоит неверно рассчитать дозу, и китиха потеряет сознание и может утонуть. Я позвонил одному калифорнийскому специалисту по китообразным, которому уже доводилось усыплять крупных дельфинов. Масштабы предстоящего эксперимента привели его в ужас.

— Точную дозу определить невозможно, — сказал он. — Я вам назову транквилизаторы, которые годятся вашей китихе, и помогу быстро достать и переслать их, но дозу придется определять почти наугад. Риск, конечно, огромный. Но уж лучше

рискнуть, чем оставить ее помирать в заводи.

Тогда я наконец позвонил в Торонто Джеку Мак-Клеланду и, изложив ему свой план, попросил заручиться содействием военных властей. Вздохнув, Джек пообещал сделать все от него зависящее.

Позвонил я и в Юго-западный клуб: я хотел, чтобы они совместно с муниципалитетом поторопили ньюфаундлендские власти с присылкой «Хармона». Я слышал по радио сообщение (впоследствии оказавшееся ложным) о том, что сейнер был уже отправлен в Бюржо, но вернулся в гавань из-за шторма. Поскольку метеорологи обещали на субботу ясную погоду, я считал, что к субботнему вечеру «Хармон» вполне мог бы быть у нас. Представитель Юго-западного клуба согласился обратиться в муниципалитет, но когда я заговорил о своем плане освободить китиху, тон моего собеседника сделался гораздо менее дружелюбным.

— Зачем нам ее отпускать? — спросил он. — Ей и в заводи неплохо. С «Хармоном» сельди у нас будет более чем достаточно. Нет-нет, пусть она сидит и не рыпается. Во всем мире ни у кого, кроме нас, нет ручного финвала. Было бы просто грешно отпускать ее — она же может принести Бюржо огромную пользу.

Я понемногу учился сдерживать свои порывы: пробормотав что-то нечленораздельное, я повесил трубку. Не было никакого смысла лить масло в огонь.

Я решил забыть на время о том, что происходит в городе, и заняться исключительно кормлением и охраной китихи и подготовкой к спасательной операции.

Наступила ночь, а от Смолвуда все еще не было ответа насчет «Хармона», и я начал терять надежду когда-либо увидеть сейнер в Бюржо. Однако я рассчитывал, что в субботу вечером мы снова выйдем в бухту с неводом, а в воскресенье пустим в ход ловушку Мэри Пенни.

Что же касается охраны животного, то, поскольку констебль так и не получил никаких конкретных инструкций, мне оставалось только самому исполнять его обязанности. По-видимому, для обеспечения полной безопасности китихи мне надо было поселиться на берегу заводи. Юго-западный клуб взялся установить для меня небольшую палатку с печкой и привезти горючее. Палатка могла также служить опорным пунктом для научных наблюдателей, если бы таковые прибыли когда-нибудь в Олдриджскую заводь. Шевилл все еще не терял надежды добраться до нас. Последний раз он звонил в час ночи и сказал, что прилетит в субботу утром.

Во внешнем мире интерес к киту превзошел все мои ожидания и уже начинал меня раздражать. Радиорепортеры из такой дали, как Техас и Колорадо, звонили мне и пытались сквозь шум и треск записать интервью для передачи в эфир. Телеграммы из швейцарского газетного синдиката и из редакции какого-то австралийского журнала требовали от меня дополнительной информации.

В ночь с пятницы на субботу буря улеглась. Тишина разлилась такая, что ее, казалось, можно было потрогать. Утро стояло ясное и отчаянно морозное, градусов двадцать ниже нуля. Одним словом, для летчиков погода была идеальная — на лучшие условия в Бюржо рассчитывать не приходится. А ведь в аэропортах, расположенных широкой дугой к северу от Бюржо, давно уже стояли наготове самолеты на лыжах и поплавках, ожидавшие летной погоды, чтобы доставить к нам ученых, репортеров и, может быть, даже самого Джо Смолвуда.

Один из этих самолетов был зафрахтован редактором Боба Брукса, поручившим Бобу перед возвращением сделать несколько снимков китихи с воздуха. Я поставил условие, чтобы самолет летел на высоте не меньше шестисот метров и сделал максимум два-три захода над заводью.

Брукс согласился, и по пути в Олдриджскую заводь мы с Оуни высадили его возле тропинки на Галл-Понд.

В защищенных от ветра проливах между островами вода была покрыта ледяной коркой, и мне пришло в голову, что заводь тоже могла замерзнуть. Ничего страшного в этом пока не было: при массе восемьдесят тонн китиха могла без особого труда пробить довольно толстый слой льда.