Китаист
Шрифт:
Пихнув багаж на прежнее место, поерошил волосы. В детстве так делала мать: «Терпеть не могу, когда ты такой прилизанный, как мокрый кролик». Сестра Вера хихикала: «Ага. Теперь лучше: как сухой хорек». – «Ну ма-а, ну скажи ей…» – он утыкался в застиранный фартук. «Вера, как же тебе не стыдно, большая девочка». – «Ладно, – Верка соглашалась. – Пусть не хорек. Водяная крыса». – «Не слушай ее, ты у меня самый красивый, вырастешь, все девушки будут твои, только выбирай…» – мать утешала, гладила по голове. Бросая на Верку колючие
– Бр-р! Гадость. Терпеть ненавижу! Он вздрогнул: будто его подслушали.
– Ну эти… туннели, – девица смотрела в окно.
– А мне нравится, – он решил заступиться за строителей, проложивших дорогу сквозь Уральские горы. – Как в метро. Только никаких станций…
– Ты чо, в метро што ли ездишь? – девица смотрела с опасливым изумлением.
– Да, – он удивился, – а что такого-то?
– Там жа желтые.
– Это у вас, – он ответил, чувствуя законную гордость, да что там! – историческое превосходство. – А у нас, если хочешь знать… – собираясь преподать ей хороший урок социального равенства (уж чего-чего, а этого у советских людей не отнимешь, даже Веркин комсомолец, и тот, когда машина в починке, ездит на метро), вдохнул, расправляя грудь.
Секундная пауза, которой девица не преминула воспользоваться:
– Да ладна, не гони. У вас тоже есть. На заводе. Думашь, я не видела?
Он не успел понять, что именно она видела и кого за кого приняла.
К ним подъехала тележка.
– Курица, рыба, мясо?
Давешние проводницы – блондинка и брюнетка, обе приятные. «Но блондинка все-таки лучше…»
– Рыбу, – девица повела носом, достала кошелек, неторопливо расстегнула молнию. – Хотя… Рыба чья?
– Рыба… – проводница-блондинка помедлила, словно не находясь с ответом. – Рыба – наша.
– Курочку возьмите, – проводница-брюнетка пришла на помощь напарнице.
– Ты бы чо выбрал?
– Не знаю… – он задумался. – Скорее, мясо.
– Мясо, – девица тряхнула челкой. – Ага. И кофе. Брюнетка отсчитывала сдачу.
– Курица, рыба, мясо? – блондинка обращалась к нему.
– Спасибо. У меня… – он покраснел и покосился на объемистый сверток.
– Может быть, кофе? Мотнул головой, краснея все гуще. Девица поглядывала насмешливо. Тушуясь под ее взглядом, он переменил решение:
– Кофе – да, пожалуй.
– Сахар, сливки?
– Нет-нет, – заторопился. – Просто черный.
– С вас четыре рус-марки. «Это же…» – немеющей рукой он полез в карман пиджака, пытаясь перевести в рубли.
Небрежно отсчитав сдачу – пять серебристых монеток, каждая из которых, по мнению его сестер, тянула на полноценные колготки, прочные, не то что наши, не успеешь натянуть – стрелка, потом возись, поднимай; или две банки растворимого кофе в гранулах, – проводницы отбыли в следующий вагон.
Он сидел, понуря
Впредь будь осторожней, Алеша. А главное, внимательней.
«Да уж буду», – дав обещание своему внутреннему голосу, он потянулся к свертку. Развернул верхнюю газету, потом кальку, заляпанную жирными пятнами.
– Терпеть не могу мороженую. Ваши вечно морозят, – девица хрустела прозрачным пластиком. – Мясо ищо ладно. А рыба…
– Какая гадость эта ваша заливная рыба, – он улыбнулся, ожидая ответной улыбки.
– Заливная? – сладив с верхней коробочкой, девица достала еще одну – белую, обернутую фольгой.
– Ну… – ему показалось, недослышала. – Ипполит, Третья улица Строителей…
Ни малейшего отклика. Словно и понятия не имеет о фильме, собирающем у телевизионных экранов миллионы его соотечественников. «Да знает она все! Наверняка придуривается», – но решил подыграть.
– Ты еще спроси, что такое… – выбрал самое нелепое, что только можно себе представить, – салат оливье.
– Оливье… Францёзише кюхе? – она вспоминала, морща лоб.
С тех пор, как судьба свела их в одном вагоне, он устал удивляться. Но теперь, прислушавшись к себе, понял, точнее, ощутил, всю глубину пропасти, зияющей между ним и его случайной попутчицей, живущей совсем в другой стране. Машинально облупив крутое яйцо, взялся за узелок с солью. «Ну да, в другой. Тоже мне, открытие…» – тряпичный узелок никак не развязывался. Дома вцепился бы зубами. Но здесь, в поезде, неловко.
– Проблем? – девица протянула руку. Он пожал плечами:
– Ну, попробуй.
– Да чо тут! – подцепила узел длинным синим ногтем (едва успел подумать в рифму: лак-вурдалак): – Вуаля!
– Ловкость рук и никакого мошенства, – похвалил великодушно. – Всё. Уговорила. С сегодняшнего дня начинаю отращивать. Как у китайских мандаринов. – Растопырил пальцы, в глубине души надеясь, что она переспросит. И он возьмет наконец реванш – поразит ее воображение красочным и подробным рассказом. Мысленно пробежал глазами работу, которую писал на третьем курсе. Даже иероглиф вспомнил: .
– Знаешь, кто такой – мандарин?
– Манда… рин? – она повторила кисло и сморщилась. – Ты чо, спятил? Тут же… люди!
– И что? – он оглянулся. – Пусть послушают, в конце концов, долгая история мандаринов…
– Да тихо ты!
Он вынужден был замолчать. Недоумевая: «Какая муха ее укусила? – развернул пергаментную бумагу – обертку из-под маргарина, в которую мать упаковала курицу. – Что я такого-то сказал?..»
Между тем его спутница тоже сорвала фольгу. Не приступая к трапезе, внимательно изучала содержимое коробочки: