Китай: краткая история культуры (пер. Р.В. Котенко)

Charles Patrick Fitzgerald

(5 March 1902 – 13 April 1992)

China: A Short Cultural History

Чарльз Патрик Фицджеральд

Китай: краткая история культуры

New York - London, 1938

Один из лучших очерков по истории культуры Китая. Все главы в формате txt.

Введение

Часть первая. Феодальный Китай

Глава I. Предыстория

Глава II. Древние боги

Глава III. Эпоха феодализма

Глава IV. "Сто школ" философии

Глава V. Искусство Шан и Чжоу

Часть вторая. Первая империя

Глава VI. Образование централизованного государства

Глава VII. Социально-экономический переворот

Глава VIII. Ханьская экспансия и открытие Запада

Глава IX. Литература и религия в эпоху Хань

Глава X. Ханьское искусство

Часть третья. Эпоха смуты

Глава XI. Падение первой империи

Глава XII. Даосизм и буддизм. Поздний даосизм

Часть четвертая. Танская империя

Глава XIII. Восстановление единства

Глава XIV. Социально-экономическая обстановка

Глава XV. Новые контакты с Западом

Глава XVI. "Золотой век" поэзии

Глава XVII. Танское искусство

Часть пятая. Династия Сун

Глава XVIII. Сунская монархия

Глава XIX. Реформы Ван Ань-ши

Глава XX. Чжу Си и неоконфуцианство

Глава XXI. Нашествие степняков

Глава XXII. Сунская живопись

Часть шестая. Династия Мин

Глава XXIII. Возрождение Китая

Глава XXIV. Начало торговли с Европой

Глава XXV. Драма и роман

Глава XXVI. Архитектура

Часть седьмая. Китай при Манчжурах

Глава XXVII. Манчжурское завоевание

Глава XXVIII. Экономические последствия морской торговли

Глава XXIX. Христианство тайпинов

Глава XXX. Позднее искусство

История каждой страны в значительной степени определяется географическими факторами. Прежде чем обратить свой взор на происхождение китайской цивилизации, необходимо сделать краткое описание земель, где возникла эта автохтонная культура, а также той географической подоплеки, которая определяла ее развитие и экспансию. До того, как совсем в недавние времена китайская культура утвердилась на равнинах Манчжурии, северной границей исторического Китая была горная цепь, формирующая южную оконечность великих монгольских степей, вдоль которой была построена Великая Стена. Южные границы Китая никогда не были четко определены. Они продвигались на юг постепенно, вместе с медленным расширением китайского культурного ареала. Хотя на современных картах страна, называемая Китаем, имеет четко установленные границы, она никогда не представляла собой статичное географическое единство. Временами Туркестан и Аннам (Вьетнам) включались в состав китайской империи, но эти территории никогда не были собственно китайскими. Границы политического образования менялись в течение веков, но зона влияния китайской цивилизации неуклонно увеличивалась. Ни одна из территорий, будучи однажды полностью подчиненной этой цивилизации, не была целиком утеряна, и ни одна из земель, временно ставшая частью китайского ареала, не смогла противостоять проникновению китайской культуры. Этот процесс поглощения порой шел медленно, но всегда был полным и окончательным. Такая изменчивость границ объясняется тем, что китайцы — это не единая нация, а скорее сплав разных народов, объединенных общим культурным пространством. В большей степени история Китая представляет собой летопись процесса расширяющегося культурного влияния, а не историю завоеваний и создания империи. Географически Китай можно разделить на три региона, исключая Манчжурию и новые колонизованные земли к северу от Великой Стены. "Восемнадцать провинций" к югу от Стены естественным образом составляют три группы по шесть в каждой. Северная группа, омываемая водами Желтой реки (Хуанхэ) и ее притоков; центральная, находящаяся в бассейне Янцзы; и шесть южных провинций, из которых четыре лежат в бассейне Западной реки (Сицзян), впадающей в море у Кантона, а две — Фуцзянь и Чжэцзян — на побережье, вне воздействия этих трех великих рек. Существуют и другие типы деления, но при них географические границы не всегда соответствуют культурным факторам. Климатические различия бассейнов трех рек огромны. Равнина нижнего течения Желтой реки и горные районы в ее верховьях находятся в зоне сухого климата; дождей, выпадающих в основном летом, недостаточно, а зимы здесь тяжелые и холодные. В бассейне Янцзы летом климат мягкий, жаркий и влажный, а зимой — достаточно холодный и сырой. Снег нередко выпадает в провинциях нижнего течения Янцзы, а в особенно холодные годы сама река покрывается тонким льдом. Субтропический климат долины Западной реки в летние месяцы очень жаркий и влажный, а зимой — теплый и солнечный. Три реки схожи в одном: все они берут начало в высокогорных районах на границе с Тибетом, пробиваются в низины сквозь каменистые кручи и горные ущелья и достигают моря, протекая через широкие аллювиальные равнины. Абсолютное большинство китайцев живет на этих восточных равнинах, западные же горные провинции малонаселены и труднодоступны. На западе Китай отрезан от остальной Азии высокими хребтами восточного Тибета и областью Кукунор. Отроги этих одних из самых высоких в мире гор простираются далеко на восток, так что западные провинции Китая находятся

в горных районах, где высокие плато разделены цепями покрытых лесами хребтов, идущих на восток и запад. Спуск на равнину везде крутой и обрывистый, проходы узкие и извилистые, на реках многочисленные водопады, что делает судоходство опасным или даже невозможным. Итак, существует горный барьер, простирающийся с севера на юг и разделяющий высокие плато на западе и восточные прибрежные равнины. В культурном отношении такое разделение не менее значимо, чем различия климатических условий бассейнов трех рек. Горцы Гуйчжоу и Юннани — провинций, географически включенных в дренажную систему Западной реки, — имеют очень мало общего с кантонцами, проживающими в дельте этой же реки. Они говорят на северном диалекте, их обычаи и архитектура северные по своему стилю, а сами они пришли в эти провинции не по морскому побережью и долине Западной реки, а через труднодоступные проходы из северо-западных провинций и долины Янцзы. К тому же климат западного плато отличается от климата прибрежный равнины. В Юннани, находящейся в тропиках, холоднее, чем в более северных районах, ибо большая ее часть находится на высоте свыше шести тысяч футов над уровнем моря, а растительность здесь средиземноморского типа. Сычуань, западная провинция в верховьях Янцзы, существенно отличается от других районов бассейна этой же реки. Эта территория, ограниченная высокими горными хребтами, располагается в зоне субтропического климата, теплого и влажного, и зимой здесь никогда не бывает заморозков, что довольно часто наблюдается в районах вниз по течению реки. В отличие от ярко выраженного различия между западными плато и восточными равнинами, границы бассейнов трех рек определены не столь четко. Долина Желтой реки не отделена от дельты Янцзы ни горными хребтами, ни даже холмами. Оба района незаметно поглощаются болотистыми землями, простирающимися вдоль морского побережья. Далее к западу водораздел более очевиден, но в целом возможность довольно легкого перехода с севера на юг в восточном Китае является тем географическим фактором, который сыграл ключевую роль в истории. Тем не менее, характер бассейнов двух рек принципиально различен. В бассейне Желтой реки зимой сухо и холодно, лесов мало, что делает невозможным выращивание риса. Это — лессовая страна, где почвы состоят из нанесенной ветром из монгольской пустыни пыли, которая за многие столетия покрыла всю поверхность Северного Китая глубоким слоем рыхлой и желтой земли, плодородной при ирригации, но после дождей становящейся сухой и полной песка. Густые леса не могут расти на лессовых почвах, и даже сегодня, после столетий культивации, на северокитайской равнине нет лесов, а деревьев очень мало. В свое время горные хребты северо-запада и изолированные холмистые районы Шаньдунского полуострова были покрыты лесами, однако ныне естественные леса остались лишь в самых труднодоступных долинах и поблизости от буддийских храмов, где они были защищены от вырубки. Основные зерновые в Северном Китае — просо и пшеница, второстепенные культуры — бобы и корнеплоды. Эта страна весьма благоприятна для народов, выращивающих лошадей, и для использования колесных повозок. Бассейн же реки Янцзы совершенно иной. Холмы здесь покрыты кустарником, причем даже там, где естественный лес уже вырублен. Долины, в свое время бывшие влажными непроходимыми джунглями, ныне тщательно выровнены для выращивания риса, а на склонах холмов растут чай и рощи тутовых деревьев. За исключением нижнего течения великой реки здесь нет широких равнин, а долины вдоль притоков — узкие и степные. Лошадей в бассейне Янцзы не выращивают и используют их мало, основные тягловые животные — буйволы, а средствами транспорта вплоть до недавнего времени были паланкины, носильщики и речные лодки. Условия этой местности сами по себе являлись естественным барьером от нашествий кочевников, что имело огромное историческое значение. Климат и природные особенности Западной реки, самой южной из трех великих рек, во многом напоминают бассейн Янцзы. Здесь гораздо жарче и влажнее, а так как цивилизация пришла сюда столетия спустя из центральной и северной частей Китая, в горах сохранились значительные лесные массивы. Однако долина Западной реки отрезана от бассейна Янцзы с севера цепью высоких гор, пересекающих страну с запада на восток вплоть до самого моря, где, поворачивая на север, они отделяют две прибрежные провинции, Фуцзянь и Чжэцзян, от внутренней части Китая. Эта цепь всегда препятствовала сообщению между Центральным и Южным Китаем. Пересекающая ее железная дорога, связывающая Кантон с долиной Янцзы, была построена лишь в 1950 году, а Фуцзянь была соединена с остальным Китаем лишь в 1957 году. До этого проще и быстрее было добираться из Кантона в Шанхай морем; а Фуцзянь сообщалась с остальными частями страны почти исключительно по морю. Таким образом, географически Китай не представляет собой единства, а различные регионы отнюдь не легкодоступны друг для друга. Неудивительно поэтому, что эти различные районы населены народами, ныне хотя и объединенными в мощное культурное поле, но этнически отличающимися. Интригующий вопрос о происхождении китайцев — само название уже сбивает с толку — обсуждается далее. Население северных провинций сейчас, а возможно, и всегда, было смешано с народами монгольских степей. Современный язык является нормативным на большей части Китая, а особенно в северных провинциях, и на одном и том же диалекте, с незначительными местными нюансами, говорят повсюду: от побережья до тибетской границы, вплоть до холмистых юго-западных провинций, граничащих с Бирмой. Китайская культура и язык полностью стерли различия между народами долины Янцзы и северных равнин, хотя эти различия были весьма существенны две тысячи лет назад. Однако по темпераменту они разнятся до сих пор. Северяне медлительны, уравновешенны, практичны, но не слишком проворны и сообразительны. Люди из районов Янцзы — нервны и вспыльчивы, наделены живым умом и горячностью. Они обладают красноречием, легко приспосабливаются ко всему, но, возможно, заслуживают меньше доверия в сравнении с выдержанными северянами. Еще далее на юг, вдоль побережья, различия характеров дополняются еще и несхожими диалектами. "Диалектный пояс", не захватывающий внутренние провинции, начинается в устье Янцзы, простирается вплоть до Аннама (Вьетнама) и включает в себя все южное побережье Китая. Существуют четыре основных диалекта, а также бесчисленное

множество местных вариаций. По своей грамматической структуре эти языки весьма близки к северокитайскому — различия незначительны, однако это не касается произношения слов. В фуцзяньском, самом своеобразном из этих диалектов, язык сохранил множество следов из языка народа Юэ, некитайского по происхождению, жившего на территории этой провинции в древности. Сами фуцзяньцы гораздо темнее и ниже ростом, чем остальные китайцы, они, без сомнения, представляют собой отдельную ветвь и лишь слегка перемешаны с иммигрантами с севера и из долины Янцзы. В горах до сих пор проживают народы, которых сами жители провинции не считают "китайцами". Кантонский (гуандунский) диалект представляет собой не столько инородный язык, сколько старокитайский, в нем сохранилось произношение, которое исчезло в северных и центральных провинциях. Идеографическое письмо, где значение отделено от произносимого слова, не "фиксирует" звуковое выражение языка, каждое слово меняется гораздо быстрее и значительнее, чем в странах с алфавитной формой письма. Кантон и прибрежные районы вошли в состав империи во II веке до н. э., но колонизация не была полной вплоть до VII века. Произношение именно этой эпохи и сохранилось в значительной степени в кантонском диалекте. В верховьях Западной реки, то есть в провинциях Гуанси, Гуйчжоу и Юннань, которые последними стали частью культурного единства китайской империи, по-прежнему обитает множество некитайских народностей, называемых сейчас "национальными меньшинствами". Возможно, эти народы ранее занимали территорию всего современного Китая к югу от Янцзы, ныне же они представляют собой замкнутые этнические группы, проживающие в высокогорных районах. Политика китайского правительства сегодня направлена на то, чтобы предоставить им автономию, они называются своими собственными именами, пришедшими на смену прозвищам, часто пренебрежительным. По китайской статистике, общая численность национальных меньшинств — тридцать пять миллионов, сюда также включены монголы, тибетцы и среднеазиатские народы, не живущие в пределах восемнадцати старых провинций. В это число также входят около семи миллионов мусульман, рассеянных по всем провинциям. Численность меньшинств юго-запада, вероятно, не менее двадцати миллионов, сюда же входят восемь групп и большое число маленьких племен. Можно предположить, что исчезновение или уход этих народов перед лицом миграции китайцев является иллюзией. Только те, кто не хотел "китаизироваться" и воспринимать чуждые обычаи, бежали в горы. Значительная часть населения юга, называющая себя "китайцами", происходит от тех или иных местных народов. В городе Учане на реке Янцзы, бывшем в течение веков центром китайской цивилизации и администрации, еще в 1926 году были семьи, писавшие верхнюю часть иероглифа, обозначающего фамилию, снизу. Говорили, что это объясняется их происхождением, идущим от ветви мяо. Когда они приняли китайские обычаи и фамилии, их заставляли писать свои имена таким необычным способом, чтобы отличаться от одноименных китайских кланов. Народность носу, более известная по китайскому обозначению как лало, обитает в Гуйчжоу и западной Сычуани. В последней они были независимы от местных властей вплоть до образования КНР. В Гуйчжоу носу представляли собой весьма богатый класс землевладельцев, они жили в горных замках и управляли обширными поместьями, на которых работали мяо. При нынешнем режиме эти феодальные привилегии были отменены, а территория поделена на автономные районы. Члены бывшей аристократии сегодня обучаются в Пекинском Институте национальных меньшинств, а затем их посылают обратно в родные места в качестве партийных работников и управленцев. Говорят, что эта система хорошо работает, ибо партийных чиновников из местной верхушки меньшинства принимают гораздо охотнее. Самым большим по численности некитайским меньшинством юго-западного Китая являются чжуаны, численность которых около семи миллионов. Они проживают в западной части Гуанси. Мяо, которые обитают во всех трех провинциях: Юннани, Гуйчжоу и Гуанси, — подразделяются на множество субплемен, разделенных географически, каждое из которых имеет свою одежду и диалект, непонятный другим мяо. Дуны Гуйчжоу являются ветвью тибетцев, которые также проживают вдоль китайско-бирманской границы и этнически родственны бирманским маням. В этом регионе живут многие другие менее и более примитивные народы, такие, как цзинь, ва и лису. Институт национальных меньшинств предпринял изучение языков, на которых говорят эти группы, чем до сих пор пренебрегали, и выпускает школьные учебники, используя при этом латиницу. Сычуаньские носу имеют, или, точнее, имели, идеографическое письмо, произошедшее от китайских иероглифов и приспособленное к языку носу. Сейчас оно вышло из употребления, поскольку не может соперничать с распространяющимся влиянием китайской литературы, которая буквально обрушивается на все местные народы, стремящиеся к цивилизации. Именно в этом районе, вдоль границы Сычуани и Тибета, многие племена по-прежнему мало зависят от китайской культуры или правительства. Многие из них являются кочевниками и вплоть до недавнего времени управлялись "царями", признававшими сюзеренитет китайского императора, но тщательно избегавшими близких контактов с огромной державой. Племена, живущие на границе с Тибетом, до некоторой степени являются буддистами, последователями ламаистской религии Тибета, но, похоже, соприкосновение с более высокой культурой мало отразилось и на их шаманистских верованиях, и на их обычаях и морали. В Гуйчжоу и Юннани аборигены, остающиеся в племенах, являются язычниками и не имеют ни малейшего представления о буддизме. Их религия сродни ранней форме поклонения природе, исповедовавшейся китайцами в древности. По представлениям этих народностей, те, кто покинул племя и получил китайское образование, принимают китайские религии. Китайцы всегда относились к ассимилированным меньшинствам как к равным, и существует немало примеров, когда выходцы из некитайских народностей достигали высоких постов, как в имперские, так и в более поздние времена. Единственным требованием было умение говорить по- китайски и быть грамотным. Не совсем ясно, мог ли при этой системе выходец из меньшинства считаться "ханьцем", или же, как бы образован он ни был, по-прежнему должен был считаться членом своей народности. На западе Юннани проживают два некитайских народа: миньцзя (их сейчас называют бай) и наки, сохранившие плодородные рисовые поля. К байцам из области Дали китайцы всегда относились как к равным. Однако они продолжали говорить на своем родном некитайском языке и сохраняли обычаи, весьма отличные от китайской культуры. Занимаясь в основном выращиванием риса, народ бай в течение многих веков занимал бассейн озера Эрхай и прилегающие долины; ему удавалось, не теряя своих земель, подчиниться шанскому завоеванию периода царства Наньчжао (VII век), затем монголам Хубилая и, наконец, китайской династии Мин, а после и манчжурам в XVIII веке. Наки — народ, проживающий вокруг города Лицзяна на северо-западе Юннани, представляет собой самостоятельное этническое образование. Для ритуальных целей они по-прежнему используют письмо, которое по своему происхождению не является ни китайским, ни санскритским. Их культура испытала сильное влияние ламаистского буддизма, несмотря на то, что была ответвлением тибетской, а многие сохраняемые ими обряды противоречат китайским понятиям о нравственности. В некоторых частях Китая существуют общности, происходящие от переселенцев. Мусульмане Юннани являются потомками западноазиатских наемников, пришедших сюда в XIII веке вместе с монгольскими императорами. Хотя эти солдаты уже в первых поколениях женились на местных женщинах, туземках или китаянках, мусульмане в Юннани до сих пор сохранили специфические физические черты, напоминающие сирийских арабов. Они говорят по-китайски и носят национальную китайскую одежду, отличаясь от остального населения лишь вероисповеданием и внешним обликом. Мусульмане на северо-западе, в Ганьсу и Шэньси, происходят от переселенцев из Средней Азии, проникавших сюда начиная с периода Тан (618–907). Маленькие мусульманские общности северных провинций являются китайскими во всем, кроме религии, но на западе отличительный арменоидный тип свидетельствует о чужеземных корнях. Мусульмане не перемешиваются с китайцами-буддистами, но, поскольку они имели обыкновение покупать в голодные годы девочек, сейчас они представляют собой смешанный тип, причем китайская кровь постепенно начинает доминировать. Мусульмане образуют национальное меньшинство, называемое "хуэй". Заявляется, что сейчас в КНР всего десять миллионов мусульман, куда включаются около четырех миллионов уйгуров и казахов Синьцзяна. Вплоть до недавнего времени существовало поселение евреев в Кайфэне, столице провинции Хэнань, находящейся в долине Желтой реки. Предположительно, они пришли сюда в то время, когда этот город был столицей империи при династии Сун в X–XI веках. Вплоть до середины XIX века евреи Кайфэна, хотя и обедневшие и утратившие прежнее положение, сохраняли свою религию, и у них был свой раввин, который мог читать по-еврейски. После его смерти община распалась, синагога превратилась в руины, а евреи Кайфэна растворились среди китайского населения. Они утратили свою самоидентичность и более не составляют отдельной общности. В Гуандуне, провинции, столицей которой является Кантон (Гуанчжоу), есть большая общность, называемая "хакка" ("кэ цзя" на нормативном языке), то есть "гости". Они говорят на особом диалекте, не вступают в браки с кантонцами, которыми презираются, но во всем остальном не отличаются от обычного китайского населения. Согласно традиции, эти люди — потомки северных китайцев, в огромном количестве бежавших в Гуандун в XIII веке, спасаясь от ужаса монгольских нашествий. Их диалект действительно схож с тем, на котором говорят сегодня в северных провинциях, и, возможно, сохранил произношение семивековой

давности, преобладавшее в этой части Китая. Происхождение хакка остается загадкой, некоторые данные свидетельствуют, что кое-где хакка смешались с народностью яо. Предположительно, переселенцы хакка не смогли обустроиться на землях, занятых коренными кантонцами, и отправились в горные районы яо, где смешались с туземцами, которые восприняли их диалект. Термин "гости" также применяется к китайским поселенцам в Юннани, пришедшим сюда во время и после династии Мин (начиная с XIV века). Более древние китайские жители, прибывшие в III веке и после, известны как "лао ханьжэнь" ("старые ханьцы"). В Юннани они занимали аристократическое положение и не вступали в браки с "гостями". В Гуйчжоу же, наоборот, они были бедны и презирались более поздними переселенцами. Несмотря на обилие различных общностей и туземных племен, особенно в южных и юго-западных провинциях, сегодняшний Китай представляет собой впечатляющее культурное единство, которое западному путешественнику может даже показаться более полным, чем на самом деле. Сами некитайские народы, шаны и мяо, являются родственниками, принадлежа к тибето-бирманской ветви монголоидной расы, не отличающейся от китайской ветви сколько-нибудь заметными характеристиками черт и пигментации. Путешественник увидит мало отличий между китайцем и мяо, и еще меньше между северным китайцем и южанином. Очевидная идентичность типа и подлинная идентичность культуры на столь обширной и столь очевидно различающейся в климатическом и рельефном отношении территории является выдающимся достижением китайской цивилизации. Каждая из восемнадцати китайских провинций за Великой Стеной и трех манчжурских вне ее, превышают по своей территории, а часто и по численности населения основные государства Европы, за исключением России. Столь огромное население имеет общую культуру, основа которой — единая письменность, что значительно важнее местных различий в разговорных диалектах.

Традиционные и классические описания истории Китая довольно ясно и последовательно изображают возникновение китайской цивилизации и ее развитие на раннем этапе. Однако современными учеными они больше не воспринимаются как история. Сегодня любое изучение ранней китайской культуры основывается скорее на результатах археологических поисков, чем на этих традиционных литературных источниках. Легенды и мифы составляют важный элемент культурной первоосновы народа. Это особенно справедливо для Китая, где нравственные нормы приписывались учениям мудрых правителей далекого прошлого. Поэтому, прежде чем говорить об археологических свидетельствах, следует кратко сказать о самой классической традиции. После того, как Земля и Небо разделились и возник наш мир, вначале космосом управляли двенадцать Небесных императоров, каждый в течение 18 тысяч лет; затем им наследовали одиннадцать Земных императоров, каждый из которых также правил по 18 тысяч лет. Они, в свою очередь, были сменены императорами-людьми, их всего было девять, и они правили в общей сложности 45,6 тысяч лет. Затем шли шестнадцать владык, о которых не известно ничего, кроме их имен, а вслед за ними — трое Повелителей: Фу Си, Шэнь-нун и Хуан-ди. Не во всех легендах Хуан-ди признается одним из трех повелителей, некоторые считают его первым из пяти Императоров. Фу Си и два его преемника создали все искусства и ремесла. Они обитали на территории нынешней провинции Хэнань, южнее Желтой реки. Шэнь-нун (Божественный земледелец) был первым, кто вспахал землю. Хуан-ди, Желтый император — самый ранний правитель, признаваемый историком Сыма Цянем, написавшим или, точнее, составившим первую общую историю Китая в I веке до н. э. Уже в его времена было очевидно, что период трех повелителей нельзя считать историческим. Сыма Цянь делает Хуан-ди, от которого все последующие правители и наследники вели свое происхождение, героем-основателем китайской цивилизации. Если предыдущие трое Владык являются не людьми, но божествами с телом змеи и головой человека, то Хуан- ди — это правитель-человек. При нем и четырех его наследниках: Чжуань Сюе, Ку, Яо и Шуне, — люди, бывшие до этого дикарями, обучились ремеслам и нормам цивилизации. Эти пять мудрецов установили не только формы правления, но и жертвоприношения, которыми следовало умилостивлять богов, горы и реки, а также дали правила нравственности и должного поведения. Это был золотой век, когда управление миром было совершенным. Пять Императоров не основали династии, действительно, их дети не были достойны своих августейших отцов и потому были лишены трона. Чжуань Сюй был внуком Хуан-ди, Ку — его правнуком, но не сыном Чжуань Сюя. Яо также был выбран вместо сына Ку, который не был достойным. Яо, в свою очередь, передал царство Шуню, отвергнув при этом своего сына как неподходящего для этой цели. Шунь выбрал своим наследником Юя, также одного из потомков Хуан-ди, внука Чжуань Сюя. Юй оправдал этот выбор великим свершением — усмирением потопа, нахлынувшего на империю и поднявшегося почти до вершин высочайших холмов. Над этим он трудился в течение тридцати лет, причем столь усердно, что ни разу не вступил в собственный дом, пока не закончил все, хотя за это время он трижды проходил мимо его дверей и слышал плач собственных детей. Его преданность долгу стала классическим образцом. Труды Юя охватили все части Китая, и осталось немного рек, русла которых не были бы изменены или расширены его деятельностью по осушению страны. Юй является основателем первой династии — Ся, так как после его смерти люди настояли, чтобы их повелителем стал его сын, и отвергли министра Юя по имени И, которому тот передал власть. Классическая традиция относит правление Юя к 2205 году до н. э., однако другая хронология, "бамбуковых книг", помещает его царствование под 1989 год до н. э. Династия Ся, основанная Юем, правила до 1557 года до н. э. (1766) и насчитывала семнадцать владык. Кроме легенд, касающихся самого Юя, история этой династии является не более чем родословной, при случае украшенной анекдотическими подробностями. Только рассказывая о правлении последнего владыки Ся, история становится более подробной, чтобы описать его падение. Согласно традиции, столица правителей Ся находилась где-то на юго-западе современной провинции Шаньси, в излучине Желтой реки. Цзе, последний правитель Ся, был тираном, чья жестокость вызывала ненависть народа и оскорбляла знать. Один из ее представителей, Тан, поднял восстание, разгромил и сверг тирана и основал новую династию Шан (Инь). Это произошло в 1557 году до н. э. (1766). Тан был потомком Желтого императора (Хуан-ди). Его предки получили в удел Шан, отождествляемый ныне с районом Шанчжоу в восточной части провинции Шэньси. Он был, таким образом, человеком с западного плато, где его семья жила в течение тринадцати поколений. Его наследники правили Китаем, пока не были свергнуты династией Чжоу в 1050 году до н. э. (1122). После смерти Тана история каждой династии предстает такой же голой летописью смертей и наследований, как и история Ся. Кроме того факта, что столица переносилась пять раз, обо всем остальном записано очень мало, пока дело не доходит до последнего правителя Шан, Чжоу Синя, который был более жестким и деспотическим, чем даже Цзе, последний правитель Ся. О Чжоу Сине рассказано больше, чем о его предшественнике. Он был человеком необычайной силы. Чтобы доставить удовольствие своей наложнице, печально известной Да Цзи, он приказал наполнить озеро вином, развесить на деревьях куски мяса и устроить роскошный пир, во время которого обнаженные юноши и женщины должны были бегать друг за другом среди увешанных мясом деревьев. Его жестокость была необузданной. Когда его дядя, принц Би Гань, воспротестовал против его плохого правления, он воскликнул: "Люди говорят, что вы — совершенномудрый, а я всегда слышал, что у совершенномудрого в сердце семь отверстий". Затем он убил Би Ганя и вырвал его сердце, чтобы посмотреть, так ли это на самом деле. Он посадил в темницу Правителя Запада, известного в империи под именем Вэнь-вана, отца основателя чжоуской династии. Но чжоусцы выкупили своего правителя, послав Чжоу Синю прекрасную девушку, великолепного коня и четыре колесницы. Когда Вэнь-ван вернулся к своему народу, он начал готовиться к войне и пытался склонить на свою сторону шанских вассалов и знать. Его наследник У-ван осуществил его планы и разгромил Чжоу Синя на равнине Му, что недалеко от Вэйхуэй в северной Хэнани. Чжоу Синь бежал в свою столицу (находившуюся рядом с современным Цзиоянем, Вэйхуэйфу, Хэнань) и покончил с собой, бросившись в пламя, пожиравшее его дворец. Затем чжоусский У-ван вошел в столицу Шан, выпустил три стрелы в тело Чжоу Синя и пронзил его мечом. Он обезглавил тела Да Цзи и другой жены Чжоу Синя, которые удавились. Так закончилась династия Шан, а У-ван стал основателем новой династии Чжоу. Цзи, первопредок семьи Чжоу, получил прозвание "Правитель Зерна" (Хоу Цзи) и удивительным образом считался сыном императора Ку, третьего после Хуан-ди. Он получил удел в Шэньси, где его потомки жили в течение многих поколений. Со временем обедневшие и утратившие влияние, они восприняли обычаи жунов и ди, варварских племен, обитавших на западе Шэньси. Только когда вождем стал отец Вэнь-вана, чжоусцы "отбросили обычаи жунов и ди" и переселились на восток в окрестности Сяньфу (Чанъани), столицы Шэньси. Там вождь построил обнесенный стенами город и осел, хотя до этого времени был кочевником. Тем не менее, его наследник, Вэнь-ван, был одним из трех "Князей дворца" при дворе Чжоу Синя и считался подданным шанского правителя. Правление первых чжоуских ванов датируется не точно, но традиция зафиксировала гораздо более важные события этого времени. Сам У-ван создал удельную систему правления, разделив империю на области, которые он распределил между своими братьями и родственниками, причем маленький удел был дан и Шан, чтобы "можно было продолжить жертвоприношения". После смерти После У-вана девять правителей сменили друг друга, пока не настал период, получивший название "регентства Гун-Хэ". Об этих девяти правителях традиция сохранила некоторые сведения. Му, четвертый из девяти правителей, совершил великий поход на запад против варваров цюань-жунов (жунов — "собак"), но вернулся с весьма маленькой добычей, хотя это знаменитое путешествие окутано множеством легенд. Ли, последний из этих девяти правителей, был скупым, жестоким и надменным. Подданные роптали, возмущаясь непомерными налогами, но он установил такие суровые законы против всех, кто критикует правление, что ни один человек не осмеливался заговорить с другим на улице. Правитель был весьма доволен таким положением дел в государстве и сказал своему министру Шао-гуну: "Я подавил все возмущения, чтобы люди больше не осмеливались говорить". Тот ответил: "Вы создали преграду. Но закрыть рты людей труднее, нежели перекрыть реку. Когда течение воды остановлено, она переполнена, и жертв наводнения множество. Точно так же и с ртами людей". Предостережение не было услышано, и в 831 году до н. э. угнетенный народ поднял восстание и изгнал правителя из столицы. С этого момента наступает период "регентства Гун-Хэ" и начинается подлинная хронология, предыстория отходит в прошлое. Регентство, согласно одной из версий, осуществлялось двумя князьями второстепенной линии чжоуского дома, Шао и Чжоу, а название "Гун-Хэ" следует понимать как девиз "всеобщая гармония". Однако, согласно другому описанию, содержащемуся в "бамбуковых книгах", это было регентство человека по имени Хэ, князя местности Гун. Несмотря на такую неопределенность, нет сомнения, что "регентство Гун-Хэ" является подлинным историческим фактом, и начиная с этого времени все важнейшие события китайской истории четко датированы и определены. Сейчас можно обсудить вопрос, что из традиционной истории до 841 года до н. э. можно принять как факт, а какие свидетельства,

подтверждающие или отрицающие письменные источники, дает археология. Когда современная наука впервые поставила вопрос о происхождении китайской цивилизации, к классической истории относились с небольшим почтением. Как очевидный вымысел были отвергнуты не только создание мифов и Пять Императоров, но отрицалось и существование династий Шан и Ся, а чжоусцы рассматривались как пришельцы с запада, принесшие со своей древней родины в Халдее или Туркестане первые элементы китайской культуры. Дальнейшее изучение древних источников и запоздалые археологические открытия показали, что такой вывод слишком поспешен. Археология как наука пока еще пребывает в Китае в детском возрасте, поэтому, хоть недавние открытия и показали, сколь плодородное поле ожидает лопаты землекопа, она пока не смогла добыть достаточных сведений, чтобы можно было положительно утверждать о существовании самых ранних китайских культур. То, что в отложениях пещеры в Чжоукоудянь был найден "пекинский человек", говорит по крайней мере о том, что Северный Китай был уже заселен в весьма отдаленный период, но связать эту находку с последующими культурами невозможно. Орудия труда эпохи палеолита были открыты на севере Шэньси и во Внутренней Монголии, но о людях, которые создали их и ими пользовались, нельзя сказать ничего определенного. Недавние находки дали более полную информацию о Китае эпохи неолита. Орудия труда этого времени действительно были обнаружены почти во всех провинциях Китая, включая самые южные, во второй половине XIX века, но только открытие Д. Андерсона в Хэнани и Ганьсу подтвердили существование подлинной неолитической стоянки, которая и была исследована по научной методике. Открытия доктора Андерсона были сделаны в деревне Яншао уезда Мяньцзисянь, что на северо- западе Хэнани. Здесь расположена восточная оконечность зоны западного плато. Вместе с орудиями труда из камня и кости неолитического типа в Яншао было извлечено множество образцов раскрашенной керамики, а вскоре изделия яншаоского типа были найдены в таких местах, как Хэиньсянь (Хэнань), Шаотунь (Южная Манчжурия), Сясянь (юго-запад Шаньси), а также в Ниндине и Таохэ в провинции Ганьсу. Таким образом, стоянки типа "Яншао" находятся на плато к северу и западу от великой восточной равнины. Знаменитая расписная керамика Яншао — это прекрасные гончарные изделия, причем некоторые сосуды явно были сделаны с помощью гончарного круга. Самые блестящие образцы, предположительно используемые во время погребальных церемоний, украшены орнаментом и узорами черного, красного и белого цветов, а поверхность их отполирована. Рисунки часто исполнены исключительной силы, особенно те, на которых изображены огромные и многочисленные сливающиеся спирали. Натуралистических сюжетов немного; тем не менее очевидно, что кое-где изображены раковины каури. Подобные гончарные изделия свидетельствуют, что люди были весьма искусны в своем ремесле. Что касается украшений, то рисунки на этой керамике схожи с обнаруженными в Триполье на юго-западе России, а также с керамикой Суз и находками, сделанными в Анау, Западный Туркестан. Если признать их прямое родство с находками Триполья, то керамика Яншао предположительно чуть моложе последних (около 2000 года до н. э.). Возможно, культура Яншао не слишком отдалена от этой даты, но, тем не менее, из этого отнюдь не обязательно следует, как это часто предполагается, что Яншао генетически связано с Трипольем. Обе культуры могли быть обязаны своим происхождением какой-нибудь пока не найденной азиатской стоянке предков. В любом случае, наличие "ли" (треножников) свидетельствует, что более поздняя специфически китайская цивилизация в некотором отношении сохранила преемственность по отношению к культуре Яншао. Что касается физических характеристик скелетов из захоронений Яншао, то они мало отличаются от скелетов северных китайцев настоящего времени. Культура Яншао была переходной (от камня к металлу) культурой: не обнаружено никаких следов надписей. Собаки и свиньи были уже одомашнены, но не найдено костей ни лошадей, ни рогатого скота, ни овец. На стоянках в Ганьсу обнаружено несколько медных предметов, но это не доказывает, что захоронения там относятся к более позднему периоду. Таким образом, стоянки Яншао не проливают свет на проблему древнейшей традиционной истории Китая, и, за исключением "ли", не указывают на прямую культурную связь. Нынешние находки позволяют предположить, что культура Яншао была ограничена районом северо- западного плато. Находки другой стоянки в провинции Хэнань, около города Аньян (называется так со времен республики, но на большинстве европейских карт по-прежнему обозначается как Чжандэ, как при манчжурской династии) пролили немало света на волнующий вопрос об историческом существовании династии Шан. К концу XIX века на антикварных рынках стало появляться огромное количество костей с надписями и кусков панцирей черепахи, также содержащих выцарапанные знаки. Они сразу же привлекли внимание китайских ученых, ибо в этих архаических надписях, как казалось, упоминались имена правителей Шан, чье существование подвергалось сомнению в ученом мире. За последние тридцать лет было найдено множество таких костей, всего около ста тысяч. Надписи, расшифрованные и прокомментированные китайскими учеными, особенно подробно Ван-Го-вэем и профессором Ло Чжэнь-юем, связаны с искусством гадания, которое совершалось методом обжигания панциря черепахи или костей и истолкования результатов по форме возникших трещин. Этот процесс часто упоминается в китайской классической литературе, а надписи представляют большей частью вопросы к духам предков правящего дома, ответы на которые порой записывались на тех же костях, как, например, на панцире черепахи из стоянки Аньян, где подобного рода знаков весьма много. Наличие искусных подделок сразу же поставило под вопрос аутентичность этих фрагментов. Некоторые кости были без надписей, а умельцы затем вырезали их на древних костях. Из-за смут первого периода республики не было предпринято ни одной экспедиции, чтобы открыть место их происхождения, хотя в целом признавалось, что они были обнаружены в деревне Сяодунь в нескольких милях от Аньяна, города в северной Хэнани на железной дороге Пекин–Ханькоу. Место было известно как древняя стоянка в течение многих веков. Оно упомянуто как "Иньсюй" (остатки Инь) по меньшей мере во II веке н. э., а при Сунской династии оно пользовалось славой места, где находили древнюю бронзу. Но без научных раскопок ученые не желали признавать, что находки из Аньяна действительно представляют собой реликвии династии Инь, или Шан. В 1928 году Китайская Академия Наук (Академия Синика) организовала первую китайскую археологическую экспедицию под руководством профессоров Ли Цзи и Дун Цзо-биня в "Иньсюй". Раскопки, произведенные тогда и в последующие годы вплоть до японского вторжения в 1937 году, дали материал, прояснивший многие сомнительные моменты древней истории Китая. Было однозначно установлено, что гадательные кости происходят именно из "Иньсюй" и что они составляли своеобразный архив гадания в шанском правящем доме. Более того, Иньсюй был столицей династии Шан-Инь вплоть до уничтожения разливом Желтой реки (которая тогда протекала гораздо севернее ее нынешнего русла недалеко от Иньсюй), предположительно при двадцать девятом правителе Шан-Инь. О времени, когда Иньсюй стал столицей, есть различные версии. Согласно одной точке зрения, ее перенес сюда девятнадцатый правитель, другие же полагают, что Иньсюй стал столицей не ранее правления двадцать седьмого царя. Гадательные кости были найдены в огромном количестве, некоторые в ужасном беспорядке, созданном водами реки, другие же сохранились нетронутыми, так, как их захоронили шанцы. По этим костям были установлены имена двадцати пяти правителей Шан-Инь, соответствующих традиции, и еще пять имен, не приравненных к ней. Некоторые из этих имен записаны неправильно, возможно, вследствие ошибок переписчиков древности. Отсутствие имен двух последних правителей династии объясняется тем, что, вероятно, Иньсюй был уничтожен наводнением при двадцать девятом правителе. Хотя, с точки зрения историка, гадательные кости представляют собой самую важную из находок в Аньяне, это не единственные свидетельства, проливающие свет на культуру шанского периода. Были найдены очевидные доказательства, что шанцы не только знали бронзу, но и отливали ее в самом Иньсюй. Полы в домах не покрывались, не было найдено ни кирпичей, ни плитки, и это позволяет предположить, что шанская архитектура не пошла дальше использования глиняных кирпичей и дерева, однако данные материалы по-прежнему являются основными в крестьянских жилищах Северного Китая. Были найдены в огромном количестве инструменты из бронзы и камня, а также три вида керамики, отличающейся от типа Яншао. На одном из сосудов есть глазуревый пояс, как считается, созданный намеренно, и, если так, то это отодвигает время начала использования глазури в Китае на тысячу лет в глубь веков. Украшенные резьбой кости и оленьи рога дают еще один критерий для оценки шанского искусства. Морские раковины, каури и кости китов доказывают, что Иньсюй поддерживал связи с морским побережьем. Наличие многих костей, не использованных для гадательных целей, говорит о том, что шанцами были одомашнены свиньи, собаки, овцы, рогатый скот и козы. Попадаются также кости слонов, медведей и тигров. Последующие раскопки в Сяодунь, около Аньяна, позволили открыть стоянки, последовательно занимаемые людьми каменного века Яншао, представителями культуры "Луншань", промежуточной между Яншао и Шан, и, наконец, принадлежащие уже к шанской культуре. Поэтому существует уверенность, что все три культуры были этапами развития ранней китайской цивилизации. Около этого места были также обнаружены царские захоронения шанского периода с произведениями искусства из бронзы и яшмы и с каменными скульптурами животных. Эти захоронения показывают, что в жертву приносились и люди,

ибо в ямах вокруг главной могилы были найдены и скелеты слуг. Рядом с правителем закапывали также лошадей и колесницу. Из исторических записей известно, что этот обычай сохранился в некоторых частях Китая вплоть до династии Цинь (221–206 до н. э.). Таким образом, находки в Аньяне полностью подтвердили реальность и историчность шанской династии. С другой стороны, характер надписей таков, что он мало что добавляет к традиционно известному о шанцах. Так как Иньсюй был уничтожен еще до падения династии, нельзя было ожидать обнаружения каких-либо упоминаний об обстоятельствах завоевания шанцев чжоусцами. Однако на одной из костей упоминается Чжоу-хоу, а название "Чжоу" встречается и в других фрагментах. Если "Чжоу-хоу" — правильное прочтение, то это ссылка на предков чжоуских правителей, Вэнь-вана и У-вана, основавших династию. Гадательные кости, содержащие имена правителей, также указывают и на их предшественников, что было чрезвычайно важным в ритуале поклонения предкам. Обнаружено, что двадцать пять правителей принадлежат к шестнадцати поколениям вслед за основателем династии Таном, согласно исторической традиции. Это несоответствие между количеством правителей и поколений объясняется тем фактом, что шанцы практиковали наследование по линии братьев. Предположение, основанное на традиционных данных, было, таким образом, подтверждено надписями на гадательных костях. Находки в Аньяне обладают для историка особой значимостью. Они подтвердили содержащийся в старейших китайских исторических трудах перечень правителей и их имен, которые в настоящее время являются такими, какими были составлены в V веке до н. э. и восстановлены ханьскими учеными после запрещения и сожжения книг в 213 году до н. э. Иньсюй был уничтожен наводнением около 1100 года до н. э., и с этого времени гадательные кости в течение трех тысячелетий оставались погребенными в иле. Очевидно, таким образом, что исторические сведения, включенные в "Шу цзин", столь точно соответствующие содержанию надписей на гадательных костях, были получены из другого источника, раз Иньсюй лежал в руинах более пятисот лет. Находки из Аньяна стали первым археологическим экзаменом надежности исторической традиции, и эта традиция получила из Аньяна потрясающее подтверждение своей достоверности. А следовательно, она требует к себе большего уважения, чем то, которое ученые обыкновенно ей оказывали. Можно сделать и еще один вывод. Надписи на гадательных костях сделаны хотя и очень архаическими по форме, но, тем не менее, китайскими иероглифами, а не неизвестным или мертвым письмом. Это характеризует шанскую культуру Иньсюй как специфически китайскую культуру. Китайская письменность, представленная на гадательных костях, очевидно, прошла уже долгий путь от примитивных пиктографических знаков, с которых она начиналась. Такая эволюция не могла произойти за короткое время. Письменность шанского типа уже использовалась в течение нескольких веков и развилась из гораздо более древнего пиктографического письма. Поскольку никаких свидетельств, позволяющих предположить, что китайская письменность существовала в какой-либо иной стране, не существует, с уверенностью можно утверждать, что эта долгая эволюция письменных знаков-иероглифов происходила именно в Китае и что шанская культура, хотя и могла получить бронзу с запада, имела в самом Китае долгую историю. Является ли эта история тем периодом, который китайцы традиционно приписывают династии Ся — вопрос, который предстоит разрешить последующим археологическим открытиям. Таким образом, находки в Аньяне подтвердили три важных положения. Во-первых, что династия Шан действительно существовала; во-вторых, что она была прямой предшественницей или далеким предком позднейшей китайской культуры; и, в- третьих, что народ Шан принадлежал к бронзовому веку и обладал весьма совершенными технологиями. Были или нет чжоусцы народом, пришедшим с запада, но очевидно, что не они принесли в Китай первые элементы китайской цивилизации, раз их предшественники уже изобрели характерное китайское письмо и пользовались бронзой. Археология подтвердила существование династии Шан, но предложить что-нибудь касательно династии Ся ей не удается. Нет ни одного предмета, ни одной стоянки, которые могли бы быть датированы временем Ся, равно как нет и ни одного археологического свидетельства, что эта династия когда-нибудь существовала. Тем не менее, есть некоторые факты, которые следует взвесить, прежде чем отрицать Ся как мистификацию последующих веков, придуманную, дабы увеличить славу и древность китайской истории. Во-первых, можно спросить, почему сочинители придумали лишь одну легендарную династию, предшествовавшую исторической Шан? Мифический век императоров Неба, Земли и людей обладает аутентичной симметричностью легенды. Каждый владыка правит не только огромный промежуток времени, но и ровно столько же, сколько и другие. Но генеалогия династии Ся не отмечена никакими признаками мифа. Юй, основатель, представлен, наверное, более совершенным, чем это возможно, его деяния, безусловно, являются легендой, в которой одному герою были приписаны труды многих поколений. Но его наследники — простые смертные . Краткость истории Ся говорит в ее пользу. Если эту династию придумали китайцы последующих поколений, то они проявили удивительную скудость воображения. Скорее, ей присущ дух древней генеалогии, переданной устно еще до изобретения письма. Вторым свидетельством в пользу династии Ся является то единодушие, с которым она была воспринята древними китайцами. Древнейшие документы, предстающие сегодня такими же, какими они были собраны Конфуцием и его школой в V веке до н. э., считают династию Ся вполне исторической. Все последние принцы и аристократические кланы периода Чжоу (1050–221 до н. э.) провозглашают себя потомками Пяти Императоров или правителей Ся; выражение "все Ся" часто использовалось для обозначения союза государств и народов китайской культуры и расы. "Малый календарь Ся", очень древний фрагмент, сохранившийся в книге ханьского ученого I века до н. э. ("Ритуалы Старшего Дай"), является примитивным сельскохозяйственным календарем, который, как предполагалось, принадлежал времени династии Ся. Едва ли возможно, чтобы он был таким древним, однако само название свидетельствует об убежденности в существовании династии. С другой стороны, в "Одах", собрании очень древних стихов и песен, входящих в "Ши цзин" и являющихся старейшим китайским текстом, нет упоминаний ни о Яо, ни о Шуне, а о Юе хотя и говорится, но при этом "Од Ся" не существует. Нельзя отрицать, что во времена Чжоу китайцы были убеждены, что до шанской династии, на смену которой пришли сами чжоусцы, существовала другая династия, называвшаяся Ся, и что это название использовалось в то время для обозначения всего китайского мира или, как профессор Ли Цзи называет это, группы "мы". Отношение более поздних китайцев к династии Ся основывалось на вопросе происхождения и образования китайского народа. Во времена Чжоу династии Шан и Ся считались родственниками современных правителей китайского мира. Более того, нет никаких свидетельств того, что чжоусцы считали себя радикально отличным от шанцев народом. Государство Сун было населено шанцами и управлялось потомками правителей Шан. Сам Конфуций происходил от младшей ветви последнего дома Сун, перебравшейся в Лу. Семья Кунов, его потомки, до сих пор живущие в Шаньдуне, являются, таким образом, прямыми потомками шанских правителей. Значительная часть китайцев определенно берет свое начало в шанской народности. Бронзовый сосуд, найденный в 1957 году, содержит надпись, датирующую его временем правления Чжэн-вана, второго из владык Чжоу. Далее надпись говорит о наградах, пожалованных одному из его приверженцев за участие в войне против Шан, которая, очевидно, продолжалась в восточном Китае около царства Сун по крайней мере в течение еще одного поколения после официального завоевания Шан У-ваном. Поэтому вполне вероятно, что Сун удерживалось шанцами силой оружия, а отнюдь не было пожаловано им милостью победителя. С другой стороны, чжоусцы-завоеватели, как об этом говорят сами древние тексты, были если не подданными шанского государства, то, по крайней мере, очень тесно связаны с ним. Они лишь недавно "отбросили обычаи жунов и ди". Многие варварские племена вместе с китайской знатью следовали за У-ваном в его походе в долину Му. Однако отец У-вана, Вэнь-ван, "правитель Запада", был одним из князей при дворе шанского владыки и получил свой титул "правителя Запада" потому, что обязан был защищать западные границы от варваров. Из всех этих свидетельств кажется вполне вероятным, что чжоусцы были народом либо смешанного варварско-китайского происхождения (подобно царству Цинь, занимавшему ту же территорию в Шаньси в позднечжоуский период), либо варварским племенем, попавшим не столь давно в сферу шанского (китайского) культурного влияния. Родословные чжоуских наследных принцев, ведшие их происхождение от Хуан-ди, были, в таком случае, выдумкой, призванной придать легитимность правлению пришельцев, которые полностью ассимилировались китайской культурой. В древних текстах нет ничего, что могло бы дать аргументы в пользу теории о приходе чжоусцев из районов западнее плато Ганьсу. Действительно, "Дары Юя", древнее географическое описание империи, предположительно раннечжоуского времени, давая довольно точное описание течения восточных китайских рек, очень неопределенно говорит о западе. Оно утверждает, что с запада Ганьсу и Шэньси ограничены рекой, текущей с севера на юг, которой на самом деле не существует. Если бы чжоусцы пришли из Туркестана, было бы весьма странно, что они столь мало помнят о землях, через которые проходили. Древние китайские тексты упоминают о поселениях варварских народов в центре китайской общности. Жуны и и занимали территории в Шаньси, Хэбэе и на побережье полуострова Шаньдун. Они считались некитайскими аборигенами, но это не подтверждается реальными свидетельствами.

Народ и, по крайней мере, был весьма близок "китайцам", то есть жителям цивилизованных государств. В пассаже, всегда беспокоившем ортодоксальных комментаторов, Мэн-цзы утверждает: "Шунь был человеком из восточных и". Очень трудно представить, как легендарный совершенномудрый правитель мог быть человеком из восточных и, если они были некитайскими варварами. Наоборот, гораздо более вероятным является то, что и, особенно и шаньдунского побережья, были одним из основных племен ранних китайцев, позднее основавших царство Ци. К тому же, легенды об основании Ци не устанавливают никакой удовлетворительно аргументированной связи между этими царствами и правителями Западного Чжоу. Археологические находки в провинции Шаньдун пролили свет на ранние культуры, существовавшие в этом районе, из которых впоследствии выросло государство Ци. В 1930–1931 годах в Чэнцзыяй, недалеко от Луншани, что в сорока километрах от столицы Шаньдуна Цзинани, была раскопана стоянка. Внутри ограды, представлявшей собой древние земляные сооружения, были найдены последовательно два слоя, самый ранний из которых датируется приблизительно 2000–1200 годами до н. э. Эти находки примечательны большим количеством хорошо выделанной черной керамики, из-за чего культура была названа "культурой черной керамики". Этот нижний слой характеризовал цивилизацию каменного века, но обнаруженные кости животных, которые использовали для гадания точно так же, как шанцы использовали кости быков и панцири черепах, прямо указывает на то, что "луншаньская" культура, как ее обычно называют, является ранней стадией развития той более высокой цивилизации, что расцвела при Шан. Кости, найденные в Чэнцзыяй, не содержат надписей, но в верхнем слое на том же месте, которое продолжало быть обитаемым приблизительно вплоть до 200 года до н. э., также обнаружили и гадательные кости, и керамические изделия с надписями. Более того, определили, что именно этот позднейший город являлся столицей маяньского государства Тань, уничтоженного Ци в 684 году до н. э. Поэтому можно сказать, что находки в этом месте дали подтверждение преемственности между культурой Луншани, при которой еще не знали ни металла, ни письменности, и уже высокоразвитой цивилизацией чжоуского периода. Хотя очевидно, что верхний слой Чэнцзыяй свидетельствует о появлении нового вида керамики и об исчезновении старых черных изделий из глины, явственно прослеживаются прямые связи между более ранней и более поздней культурами. Также известно, что маленькое государство Тань существовало еще до династии Чжоу. Таким образом, было найдено связующее звено между культурой каменного века Яншао и шанской эпохой. Период Луншани — промежуточный, и некоторые его черты позволяют предположить, что это был более ранний и более примитивный этап первой известной в истории цивилизации — шанской. Однако нет никаких свидетельств, которые позволили бы связать луншаньскую культуру с традиционной династией Ся, считавшейся предшественницей Шан. В связи с отсутствием в южных провинциях археологических находок, равных по значимости стоянкам Иньсюй и Яншао, предыстория долины Янцзы и районов к югу от нее остается весьма туманной. Мы можем сделать вывод, что на заре исторической эпохи эти области, насколько о них знали в Северном Китае, были заселены тремя народами: чусцами в среднем течении Янцзы, у — в дельте Янцзы и юэ — вдоль морского побережья. В данном случае эти народы также обычно называют некитайскими, но такое определение весьма относительно. В первые века исторической эпохи еще не было такого народа, как "китайцы", существовало несколько государств сходного происхождения и общей культуры, весьма свободно объединенных в политическом и религиозном отношениях. Также существовали и другие государства, очевидно с такой же культурой и народами не столь уж отличной расы, которые находились вне этого единства. Из них наиболее цивилизованным было Чу. Есть основания предположить, что племена, объединившиеся в царство Чу, изначально обитали на севере в долине Желтой реки, где есть названия мест, в которых сохранилась память о героях-основателях. Гадательные камни упоминают племя или клан Ми, и тот же иероглиф "ми" обозначает имя легендарного предка правителей Чу. Тот факт, что в классической литературе, особенно у Мэн-цзы, указывается на непонятность чуской речи, не доказывает, что народ этого государства имеет иное, отличное от народов северных государств происхождение. Диалекты различались и на севере; на диалекте У, также известном как шанхайский, или сучжоуский, все еще говорили к северу от Янцзы в VII веке н. э. В китайском языке много сходства, и порой близкого, с языками аборигенов южных и юго-западных провинций: мяо, лоло, шанов. Равно как и с другими языками тибетско-бирманской группы и тайским языком Индокитая. С другой стороны, в нем нет ничего общего с языками северных кочевников. Такая несоразмерность позволяет предположить, что китайцы более поздних веков являли собой сплав многих родственных народов, населявших обширную территорию от Индокитая до северных степей, пригодную для сельскохозяйственной деятельности. Самая северная ветвь этого ствола, в долине Желтой реки и на северо-восточной равнине, имела главный центр в нижнем течении великой реки, а второй — в долине реки Вэйхэ, в Шэньси. Родственные, но менее цивилизованные племена обитали в горах, разделявших долины этих рек, и на прибрежных склонах Шаньдуна. Северные племена получили бронзовую культуру предположительно с запада, так как нет фактов, которые показывали бы, что бронза была известна людям Яншао, хотя у самых западных из них и обнаружены некоторые медные предметы. В любом случае, есть определенное подтверждение культурной связи с западом на ранней стадии развития в Китае. Бронзовое долото с углублением, одно из наиболее характерных орудий труда конца бронзового века центральной и восточной Европы, во множестве встречается в Китае, и многие из этих орудий труда принадлежат эпохе Чжоу. Особенно интересен экземпляр, хранящийся в Британском Музее, с двумя все еще не расшифрованными иероглифами. Распространение этого инструмента действительно представляет собой огромный интерес с точки зрения ранних контактов между Западом и Востоком. Это, в основе своей европейское орудие отсутствует в Египте, Малой Азии, Иране и Индии, но встречается по всей Восточной Европе, в погребальных курганах Сибири, в Северной Бирме, Камбодже и в Китае, как на севере, так и на юге, вплоть до Индонезии. Такая схема распространения показывает, что долото с углублением пришло в Китай через Сибирь, а не из мест южнее Гималаев, и не морем. Возможно, вследствие таких контактов северные китайцы пошли в своем развитии дальше и прогрессировали быстрее, чем южные племена, и достигли более высокого уровня цивилизации. К южным народам, таким образом, относились как к варварам, и признавали их лишь родственными, когда они, в свою очередь, восприняли культуру Севера. Традиционная история подтверждается вплоть до шанцев, периода бронзы. Династия Ся археологии неизвестна. Возможно, она являлась более ранней или одновременной с Шан линией правителей, царствовавших в другой части Северного Китая. Чжоусцы вышли из долины реки Вэйхэ, тесно соприкасались с кочевниками и, возможно, абсорбировали западные племена. Они завоевали Шан и восприняли их культуру, по крайней мере, частично. Ранняя история эпохи Чжоу — это легенда, украшающая родословную, и ее можно считать достоверной. В начальный исторический период как на севере, так и в долине Янцзы было еще немало отсталых племен, но с течением времени они были либо завоеваны более передовыми государствами, либо восприняли их культуру. ПРИМЕЧАНИЯ Хронология "бамбуковых книг" более предпочтительна, чем классическая. После 827 года до н. э. обе системы совпадают. Для более ранних дат версия "бамбуковых книг" будет приводиться первой, а классическая — в скобках. "Бамбуковые книги" в своей нынешней форме являются подложными. До 827 года до н. э. никакая датировка не может считаться аутентичной. Согласно хронологии "бамбуковых книг", династия Ся правила 431 год, и за это время сменилось семнадцать правителей.