Китайский секрет
Шрифт:
Ломоносов покраснел. Он глубоко вздохнул и сказал с трудом:
— Свинец стал тяжелее потому, что при прокаливании в поры свинца проникло какое-то вещество и, соединившись со свинцом, увеличило его вес. Откуда происходит тепло — я наверное еще не знаю, но думаю, что оно происходит от вращения мельчайших частиц, из которых состоят все тела. Я наблюдал при опытах…
Тут Генкель откинулся на спинку стула и громко захохотал.
— Вы делали опыты! А кому нужны опыты такого пачкуна? Прославленные мужи в своих ученых трудах доказали, что теплотвор рождает тепло, — значит, так оно и есть. Вращение частиц! Слыхал ли кто-нибудь
Генкель приказал студентам записать рассуждение о «теплотворе» в свои тетрадки и выучить его наизусть.
С этого дня Генкель возненавидел Ломоносова.
Первая ода Ломоносова
— Вот уж тюрьма, так тюрьма. Прямо и не приснится никому такое житье! — сказал Виноградов, тыкая гусиным пером в замерзшие чернила. В его каморке было давно не топлено.
— Набедокурили в Марбурге, вот теперь и маемся! — грустно ответил Райзер и уткнулся в книгу.
Обычно Виноградов и Райзер по вечерам занимались вместе, а Ломоносов запирался у себя и что-то писал. Но в этот раз он неожиданно вошел в каморку Виноградова с листом бумаги в руках и плотно притворил за собой дверь.
— Слушайте, друзья! — сказал он. — Я написал оду в стихах и хочу послать ее в Академию в Петербург.
Студенты закрыли свои учебники и приготовились слушать. Лучшим русским поэтом считался тогда Василий Тредиаковский. У Ломоносова была книжка с его стихами, и студенты знали их наизусть. Прославляя императрицу Анну, придворный стихотворец писал так:
Анну даровал нам бог ныне толь велику, Нельзя без твоей воспеть гарфы то мне зыку: Мудрых всех во свете глав есть ее мудрейша. Разумом разумных всех та весьма острейша.Прочесть такие стихи без запинки было очень трудно. А какими тусклыми, тяжеловесными и непонятными показались они студентам, когда Ломоносов прочел свою оду! Стихи Ломоносова были живые, звучные, размеренные. В ту осень русские войска взяли турецкую крепость Хотин. Ломоносов описал в стихах кровавую битву. Обращаясь к побежденному турку, он спрашивал его:
Где ныне похвальба твоя? Где дерзость? Где в бою упорство? Где злость на северны края? Стамбул, где наших войск презорство? Ты лишь своим велел ступить, Нас тотчас чаял победить; Янычар твой свирепо злился, Как тигр на росский полк скакал. Но что? внезапно мертв упал, В крови своей пронзен залился.Виноградов и Райзер слушали, побледнев от волнения.
— Знаешь, Михайла, я думаю, что ты великий стихотворец, подобный древнему Горацию! — сказал, помолчав, Виноградов.
Ломоносов отослал свою оду в Петербург. Там она наделала шуму.
Но слава — славой, а студенты сидели голодом. Академия не прислала Генкелю его жалованья в срок, и он стал задерживать присланные для студентов деньги. Из-за каждого гроша он ворчал часами. Над Ломоносовым Генкель издевался и всячески преследовал его. Однажды он приказал студенту растереть выпаренную ртуть. От ртути поднимались едкие, ядовитые пары. У Ломоносова и так уже голова кружилась от голода, а тут ему стало совсем дурно. Бледный, он подошел к Генкелю и попросил избавить его от этой работы.
— Белоручка! — зашипел Генкель. — Строить из себя великого ученого вы умеете, а простой опыт вам не под силу! Ступайте и делайте, что вам велят, пока я не выгнал вас из лаборатории!
Тогда Ломоносов опрокинул склянку с ртутью в очаг и, хлопнув дверью, выбежал вон.
— Я уйду из Фрейберга! — сказал он товарищам. — Я не могу больше учиться у Генкеля! Того и гляди, отколочу его, хоть он и горный советник!
— Ну, потерпи, друг, — просил Виноградов. — Нам только бы выучиться поскорее, а там все трое от него уйдем! Академия, небось, даст нам денег, когда мы станем учеными!
— Куда ты пойдешь, где будешь жить, посуди сам! — уговаривал Ломоносова Райзер.
— В Фрейберге нечего есть и нечему учиться! — упрямо твердил Ломоносов. — У любого рудокопа узнаешь о рудах больше, чем у Генкеля. Он только и умеет, что свои латинские ярлычки писать, а ни в химии, ни в металлургии ничего толком не знает.
Товарищи все же уговорили его попросить прощенья у Генкеля. Ломоносов стал попрежнему ходить на занятия. Но не прошло и трех недель, как Генкель объявил студентам, что отныне он будет давать им еще меньше денег на еду, чем прежде, всего по три гроша в день. Студенты долго совещались в комнате Виноградова. Наконец они решили итти к Генкелю и объявить ему, что жить на эти деньги нельзя.
— Вы что же, — думали, что я позволю вам пиры задавать? — закричал Генкель. — Может быть, вы думали, что я из собственного кармана вас буду кормить? Напишите письмо в Россию, — пускай ваша императрица подаст вам милостыню. У нее денег много.
Ломоносов шагнул вперед.
— Мы не за милостыней пришли! Мы требуем своих денег, — сказал он и облизал сухие губы.
— Своих денег? А какого цвета эти денежки? Я их что-то не видел! — смеялся Генкель.
— Неправда! — крикнул Ломоносов. — Вы покупаете на наши деньги инструменты у вашего шурина и платите за них втридорога! Вы берете с нас за комнаты столько, сколько ни одна комната в городе не стоит! Вы заставляете нас платить за ваши уроки, а сами только болтаете, вместо того чтобы нас учить!
Генкель вскочил с кресла.
— Негодяй! Щенок! Вон отсюда! Вон, тотчас же! — крикнул он и бросился на студента с кулаками. Ломоносов тоже размахнулся, но товарищи схватили его за руки. Они поспешили увести его из лаборатории. Генкель бежал за ними и толкал Ломоносова в спину, осыпая его ругательствами.
В тот же вечер Ломоносов сложил свои вещи в котомку и ушел из Фрейберга. Товарищи, расставаясь с ним, поклялись ему в вечной дружбе.
— Где-то наш Михайла теперь? Бродит, верно, без крова, буйная голова! — часто вспоминал Виноградов.