Клад под старым дубом (сборник)
Шрифт:
– Что ты, что ты… будет тебе… – даже как-то испуганно сказал полицейский и присел на корточки рядом с Сашкой.
Сашка тупо удивился. Он никогда не видел, чтобы полицейские сидели на корточках.
– Ты что, тут живёшь?
– Ага… – вне себя проговорил Сашка. – Ага…
– Маму ищешь? – с сочувствием спросил полицейский.
Сашка быстро закивал головой.
– Иди, поищи, – сказал полицейский. – Да не дрожи так… Никуда твоя мама не денется, тут где-нибудь. Только, слышь, к дому не подходи.
Полицейский
– Куда? – закричали сзади.
В подъезде горько и страшно пахло дымом. Мимо Сашки вниз по лестнице бежали люди. Сашка услышал над головой топот маленьких башмаков по ступенькам. Навстречу Сашке, не видя его, бежала Лёлька.
Лёлька прижимала к груди большую лысую куклу. Одна рука у куклы болталась на нитке. А глаза всё время со стуком закрывались и открывались.
Лёлька пробежала мимо, совсем слепая от слёз. Жалость, тоска сдавили Сашке грудь.
– Лёлька… я так не хочу… – зашептали его губы бессмысленные слова. – Не надо эту куклу… Я не знал… я не буду…
Сашка, напрягая последние силы, бросился вверх по лестнице.
Вдруг Сашка остановился, и нога его повисла над ступенькой. Потом медленно, потрясённый, он стал пятиться назад.
Сверху, под бормотанье, рычанье, повизгиванье, как под звуки какого-то дикого, нестройного оркестра, спускался Симеон Симеонович со всеми своими зверями.
«Как его занесло сюда? – мелькнуло в голове у Сашки. – В гости ходил, что ли? И зверей взял?»
Вокруг Симеона Симеоновича пышно колыхался густой дым. Все четыре обезьяны обняли его за шею, и казалось, что у Симеона Симеоновича пять голов. В руках он нёс медвежонка да ещё подпихивал ногой большую медведицу, которая, переваливаясь, неуклюже спускалась по ступенькам.
И тут Сашка просто обомлел.
Позади Симеона Симеоновича шла Сашкина мама. Она неловко прижимала к себе коричневого медвежонка. А медвежонок испуганно вырывался и отпихивался короткими, толстыми лапами. Губы у мамы дрожали, она была бледна.
– Ничего… – немного задыхаясь, проговорила мама. – Вещи – дело наживное… Как-нибудь проживём…
– Как-нибудь, Маша… – с натугой сказал Симеон Симеонович, покачиваясь под тяжестью обезьян. – Потушат, авось всё не сгорит…
У мамы от дыма слезились глаза. Она старалась вытереть мокрую щёку о плечо и не заметила Сашку. К тому же в это время между ней и Сашкой оказалась большая медведица да ещё нога Симеона Симеоновича, подталкивающая медведицу.
«Почему у нас всё сгорит? – подумал Сашка. – Ведь не наш дом горит…»
– Ой! – Сашка повернулся и упёрся лбом в холодную пыльную батарею. – Это я тому дяденьке полицейскому наврал, что тут живу. И теперь мы и вправду тут живём. Я же ему только «ага» сказал. От одного «ага» такое вышло. Значит, даже кивнуть головой нельзя. Да что же это? Всё хуже и хуже!..
Навстречу ему бежали какие-то люди, что-то крича и кашляя. То чья-то рука, то голова, то круглая каска пожарного высовывались из дыма.
Все люди бежали только вниз, вниз, вниз, и только один Сашка бежал вверх. И от этого ему стало совсем страшно.
А дым становился всё гуще. Он выедал глаза, жёг в груди.
– Эй, Степанов, людей больше нет? – закричал снизу чей-то голос. – Проверить по всем квартирам!
Сашка зажал нос и рот, зажмурился. Хватаясь за перила, он подтягивал себя кверху, с трудом преодолевая каждую ступеньку, расталкивая плотный и горячий дым.
– Немножко, ещё немножко… – вспомнил Сашка, и перед ним проплыло Лёлькино лицо с испуганными и сострадающими глазами.
Перила кончились. Не открывая глаз, он, как слепой, стал шарить вокруг себя, стараясь нащупать дверь на чердак.
Вот она! Доска качается – значит, она. Раскалённый тяжёлый дым ударил в лицо.
На чердаке творилось что-то невероятное. Там в глубине что-то трещало и ухало. Даже сквозь зажмуренные веки Сашка почувствовал что-то красное, движущееся, огненное.
– Книжки, книжечки! – беспомощно позвал Сашка, будто эти книжки были щенятами и могли сами подбежать к нему.
Сашка протиснулся в дверь, уже ничего не чувствуя, кроме невыносимого, палящего жара. Сноп искр ослепил его. Он задыхался.
Он не мог не дышать. Но дышать было нечем. Он открыл глаза на мгновение и увидел охваченный огнём сундучок. Увидел остро, чётко, ясно освещённую огнём каждую щель. С гудением из него било пламя.
Сашка глотнул жгучий, набитый искрами дым. Голова закружилась. Больше нельзя было ни дышать, ни жить…
И Сашка, протянув руки, плашмя упал на горящий сундучок.
Глава двенадцатая
Здравствуй, двойка!
Сашка открыл глаза. Он сидел на чердаке около окна, и острый свежий воздух овевал его лицо.
Сашка ещё плохо понимал, где он. Он только с жадностью смотрел на окошко «кошачий глаз», на косо повисшую раму, на солнечный луч, наполненный цветными пылинками.
Сашка осторожно повернул голову. Он ещё боялся вспугнуть всё это, боялся, что всё исчезнет: и чердак, и куча старого хлама, и тишина. Он чуть наклонил голову и скосил глаз. Сундучок. Он сидел на сундучке.
На коленях у него что-то слабо шевельнулось.
На коленях у него лежал раскрытый дневник. Сквознячок пролез между листами и перебирал их. Сашка с трудом разжал затёкший, судорожно сжатый кулак. С ладони спрыгнул ластик, упал на пол и упруго скакнул в темноту.