Клан бешеных
Шрифт:
– Ну и на фига ты ее грохнул?
– Говорю же: начала артачиться, коза, вдруг возомнила себя человеком!.. Я, говорит, не люблю, когда со мной разговаривают в таком тоне! Пришлось объяснить ей, в каком тоне я всегда разговариваю с такими, как она. Раз объяснил, другой – плохо понимает! Потом вообще решила порвать со мной. А кто дал ей право выбора? Вещь вообще не должна иметь никаких прав, потому что она вещь! А у каждой вещи должен быть свой хозяин. Мы про это, помню, даже книжку
– И как же ты ее грохнул?
– Вон, спасибо Басмачу! Мы с вечера удерживали ее в одном сарае. А ночью вывезли в моей машине на окраину города, на мост, на дорожную развязку. Я ей говорю: ну, что, дура, будешь выделываться или будешь слушаться меня, как дрессированная собачка? Она: нет, я с тобой ни за что не буду! Ты, говорит, урод, и все такое!.. Я ее из машины выпустил. Тогда беги, говорю, я тебя отпускаю, и больше мне на глаза не попадайся! А эта коза и поверила, что я ее отпускаю. Выскочила из машины и рванула по мосту, как спринтер по беговой дорожке. Ну, я ее на машине и догнал! Долбанул капотом как следует, она отлетела, на дорогу упала… Дрянь! Она – моя собственность! Я ей всегда говорил: что захочу, то с тобой и сделаю!.. Потом мы с Басмачом подошли к ней. Она лежит, вся в крови, но дышит, зараза! Бабы, они вообще живучие, как кошки. Ну, мы и сбросили ее с моста на машину какого-то лоха, который в этот момент проезжал внизу. Она ему прямо на капот рухнула!
Виссарион заржал.
– Другим наука, – философски рассудил Басмач.
Виссарион сплюнул и продолжал хвастать:
– Я вот теперь думаю все-таки младшей сестренкой заняться! Не хочется такую ягодку мимо рта проносить…
– А что же ты тогда с этой… которая от тебя сбежала?
– Светкой? Никуда она не сбежала. В Москву к тетке подалась на пару дней. Ничего, скоро занятия в институте начнутся, приедет, никуда не денется!
– А эту соску, что сегодня подцепил, тоже при себе оставишь?
– Оставлю.
– У него еще мачеха есть, не забывайте, мужики. Он у нас ненасытный!..
– Кавказец! Кровь горячая сказывается…
– Как ты с ними всеми только справляешься?
– Эх, если бы можно было завести гарем! – мечтательно вздохнул Кинделия.
– И сколько ты туда набил бы сучек?
– Штук десять точно бы заимел. А кто недоволен – с моста на асфальт вниз башкой! И новых на их место. Этих, с белыми волосами и сиськами, в городе полно! На мой век работы хватило бы!
Парни снова заржали. Им вообще было очень весело. Наверное, убийство человека было для них подобием развлечения, чем-то вроде увеселительной загородной прогулки. Я вдруг представила себе отца погибшей Полины, плачущего день и ночь о любимой дочери, мать, которая, возможно, еще лежит в больнице, не оправившись после инфаркта, и даже не знает, что у нее теперь только одна дочка…
– Сари! Почему ты так с телками?
Кинделия ответил, усмехнувшись:
– Потому что они дуры, и все вместе, и каждая в отдельности!
– Золотые слова! – прозвучал голос Басмача. – Вот, помню, у меня была телка – вот такие буфера, одной рукой не обхватишь… «Станок» – вот таких размеров… Чего? Кто свистит? Серьезно, пацаны! «Работал» я на этом «станке» по два раза на дню. Телка моя стонала так, что соседи вызывали «Скорую», думали, кому-то плохо…
Я выключила кнопку записи. Эти пошлые и грязные подробности интимной жизни бывшего зэка меня не интересовали. Если находятся такие дуры, которые дарят любовь таким ничтожествам, – это их право. А меня от всей этой грязи просто тошнит. У меня есть главное – признание Кинделия-младшего в убийстве Полины Зайцевой. Теперь остаются сущие пустяки – подбросить эту запись куда надо…
Я ехала к себе в коттеджный поселок. Светало. Город был совершенно пустым, на перекрестках светофоры мигали желтыми глазами, как будто приветствуя меня. Все нормальные люди еще спали. И только я, Мисс Робин Гуд, мчалась по пустым дорогам на недопустимо большой скорости. В голове моей молотом стучала одна мысль: Кинделия – убийца! Его место – в тюрьме. Ему там уже прогулы ставят…
Я прикидывала, как можно разделаться с этим уродом, изолировав его от общества…
Утро началось со звонка телефона. Для меня это было верным знаком: день будет беспокойным. Какого черта?.. Кто может звонить в такую рань? Я приоткрыла один глаз и поискала им часы на стене. Часы показывали половину двенадцатого дня. Не может быть!
Я схватила трубку телефона.
– Алло?
Бодрый голос Ярцева разбудил меня окончательно:
– Полина, ты что, спишь?
– Я?! – возмутилась я. – Антон, как ты мог такое подумать?! Да я уже давно на ногах…
– А голос все еще сонный. Впрочем, ладно. Полин, нам бы увидеться…
– А что, что-то случилось? – забеспокоилась я.
– Вообще-то да. И поэтому нам надо поговорить, и желательно не по телефону.
– Подожди, дай подумать. – Я потерла висок, пытаясь начать что-то соображать.
– А что, есть чем?
– Сейчас ты дошутишься…
Наконец я все-таки сообразила, что через час буду на что-то способна.
– Антон, а ты можешь подъехать ко мне?
– Во сколько?
– Примерно через час.
– Могу.
– Тогда жду тебя. – Я положила трубку и отправилась в ванную.
Встав под струи душа, я практически мгновенно сбросила с себя остатки сна. Потом я высушила волосы феном и, наконец, отправилась на кухню, чтобы, как обычно, попить кофе и перекусить каким-нибудь бутербродом. На кухне была Света. Она ловко орудовала ножом, измельчая что-то на разделочной доске.
– Полина! Доброе утро!
– Доброе… А что это ты тут делаешь?
– Готовлю обед.
– Обед?
Я включила тостер. Румяные горячие хлебцы бодро выскакивали из него, наполняя кухню аппетитным запахом. Шумно заворчала кофеварка.