Клан Чеховых: кумиры Кремля и Рейха
Шрифт:
Самого «Уварова» нам удалось вывести непосредственно в немецкий тыл под видом бежавшего из-под расстрела штрафника. После проверки Миклашевский был зачислен… – Берия еще раз сверился со своими бумагами, – в 437-й батальон Русской освободительной армии Власова…
Сталин поморщился: «Как-то слишком все просто, казаки-разбойники, ребячьи забавы…» Но пока оставил замечания при себе.
– Товарищ Сталин, немцы проверяли его самым тщательным образом, работали не поверху. Но ничего не нашли. Кстати, его легализации помог бокс, – Берия почувствовал, что опять перегибает и своим уточнением рискует задеть Сталина, но не удержался и решил на этот раз не останавливаться. – Еще по Москве Миклашевский был знаком с Максом Шмелингом, «королем
Сталин вновь усмехнулся, но теперь уже одобрительно: «Неплохо».
– Хотя до войны дядя Сева близких отношений с племянником не поддерживал, но в Германии зов крови все-таки, видно, взыграл. Встретил Игоря довольно тепло, по-родственному, накормил-обогрел, познакомил с нужными людьми, словом, помог в «акклиматизации».
Агент уже встречался с актрисой Ольгой Чеховой, был на ее концерте. Наш юноша вручил ей цветы, высказал восхищение и, между прочим, напомнил «фрау Ольге» о ее знакомстве со своей матерью, Августой Миклашевской. Чехова проявила интерес. Сработала и кодовая фраза. В общем, реакция актрисы была удовлетворительной. Она готова помочь молодому человеку в осуществлении его «мечты» – повидать самого фюрера. О конечной цели задания ей, конечно, не известно. Она – женщина разумная и понимает необходимые пределы своей осведомленности… Готов к работе также польский князь Януш Радзивилл, наш «агент влияния», состоящий в близких отношениях с Герингом. Словом, группа ждет сигнала.
– Хорошо. Можешь идти, Лаврентий.
Из кабинета Сталина Берия уходил фактически ни с чем. Своего окончательного решения Верховный Главнокомандующий, по всей видимости, так и не принял. Уточняющих вопросов в этом кабинете задавать было не положено.
Но ответственные за предстоящую операцию Фитин и Судоплатов получили строгую команду: подготовку продолжать, отрабатывать мельчайшие детали, поддерживать постоянный контакт с группой.
В 1943 году к себе на «Ближнюю дачу» в Кунцево Сталин вызвал наркома госбезопасности Меркулова и начальника профильного отдела НКГБ Судоплатова. Заслушав доклады чекистов о готовности «Ринга», Верховный Главнокомандующий твердо сказал: «Этого делать мы не будем. Гитлера пока что сохраним».
Главные разработчики операции были настолько ошеломлены, что Судоплатов, не сдержавшись, брякнул: «Почему?» Сталин с удивлением посмотрел на «ослушника», но не выгнал, не отругал, промолчал. А затем почему-то решил объяснить свою позицию: пока Гитлер жив, верхушка германского руководства не осмелится на сепаратные переговоры. В случае устранения фюрера наши «заклятые друзья»-союзники могут пойти на заключение мира с Германией, и мы окажемся один на один с фашистами. Ясно?
– Так точно.
Операция «Ринг» до поры до времени была свернута. Но в «последнем раунде» – в апреле 1945 года – Игорю Миклашевскому все же удалось исполнить приговор Верховного Суда СССР. Выстрелом в упор он убил дядю Севу в прифронтовом городке Мюнзингене…
Крым, Верхняя Аутка, Белая дача – Берлин, 1943 год
Приближалась осень, и в старом саду было тихо, грустно, и на аллеях лежали темные листья. Уже рано смеркалось… У обоих было любимое место в саду: скамья под старым широким кленом…
В
Читая бунинские заметки о встречах с Чеховым, впечатлительная Ольга Константиновна заочно влюбилась в Крым, Ялту и неведомую Верхнюю Аутку: «Белая каменная дача в Аутке, под южным солнцем и синим небом; ее маленький садик, который с такой заботливостью разводил Чехов, всегда любивший цветы, деревья и животных; его кабинет… огромное полукруглое окно, открывавшее вид на утонувшую в садах долину реки Учан-Су и синий треугольник моря; те часы, дни, иногда даже месяцы, которые я проводил в этой даче, и то сознание близости к человеку, который пленял меня не только своим умом и талантом, но даже своим суровым голосом и своей детской улыбкой, – останутся навсегда одним из самых лучших воспоминаний моей жизни…»
Как полагал не менее любимый Ольгой писатель Александр Куприн, чеховский дом был «самым оригинальным зданием в Ялте». О даче он писал: «Вся белая, чистая, красиво асимметричная, построенная вне какого-нибудь архитектурного стиля, с вышкой в виде башни с неожиданными выступами, со стеклянной верандой внизу и с открытой террасой вверху, с разбросанными то широкими, то узкими окнами, – она походила бы на здания в стиле modern, если бы в ее плане не чувствовалась чья-то внимательная и оригинальная мысль, чей-то своеобразный вкус. Дача стояла в углу сада, окруженная цветником. К саду, со стороны, противоположной шоссе, примыкало, отделенное низкой стенкой, заброшенное татарское кладбище, всегда зеленое, тихое и безлюдное, со скромными каменными плитами на могилах…»
Александр Иванович, часто бывая у Чеховых, лукаво оправдывал свои визиты острой необходимостью получить у доктора Чехова конкретные консультации по медицинской части, в которых остро нуждался при написании очередного рассказа. А после «консультаций» просто ноги не несли его из гостеприимной усадьбы. Он, стараясь держаться незаметно и, по возможности, никому не мешать, наблюдал, как около полудня подворье начинает заполняться людьми всякого рода и племени. Ученые, литераторы, земцы, доктора и знахари, военные, художники, поклонники и поклонницы, профессора, светские люди, сенаторы, изобретатели, священники, актеры – и еще Бог знает кто из тех, кто нуждался в помощи, протекции, совете или в дельной консультации господина Чехова. Или хотя бы в минутном общении с ним.
Скромно, но настырно вдали маячили фигуры попрошаек, молчаливо напоминая о богоугодности вспомоществования. На железных решетках, отделяющих усадьбу от шоссе, гроздями свисали бойкие девицы в войлочных широкополых шляпах, которых в округе привычно называли «антоновками»…
Во дворе под ногами суетились любимые таксы. Глядя на них, Антон Павлович время от времени напоминал гостям, что доброму человеку стыдно бывает даже перед собакой.
Люди сторонние и близко не допущенные к внутреннему миру Чехова были уверены, что в своей «Белой даче» он замыкается, как в скорлупе, от всех прочих; и глубоко ошибались. Ибо если и существовал какой-то защитный панцирь, то был он хрупок, как яичная скорлупа, и только.
В минуты грусти и печали писатель был обыкновенно резок к себе и окружающей действительности: «В Ялте нельзя работать… Далеко от мира, неинтересно, а главное – холодно…», «…Работаю в саду, в кабинете же скудно работается, не хочется ничего делать, читаю корректуру и рад, что она отнимает время. В Ялте бываю редко, не тянет туда, зато ялтинцы сидят у меня подолгу, так что я всякий раз падаю духом и начинаю давать себе слово опять уехать или жениться, чтобы жена гнала их, т. е. гостей… Позвольте сделать Вам предложение…»