Клан двурогих
Шрифт:
Хорс лениво ковырял ложкой стоящую перед ним кашу, появление гостей, похоже, было ему на руку.
– Если не будешь есть овсяную кашу, то никогда не станешь истинным арверагом и вождем, – прикрикнула на него мать.
– Это уж как пить дать, – поддержал Дану Освальд. – Хотя пить тебе еще рано.
– Почему? – спросил Хорс, который рад был любому предлогу, лишь бы только отвертеться от ненавистной каши.
Освальд почесал затылок, вопрос пятилетнего Хорса поставил его в тупик.
– Кто кашу не ест, тому и пить не положено, – вывернулся, наконец, старый
– Молока я бы выпил, – задумчиво проговорил Хорс, – а кашу есть не хочу.
– Съешь кашу – получишь молоко, – твердо сказала Дана. – Стыдно, Хорс, тебе уже скоро пять лет, пора становиться взрослым.
– Давно пора, – подтвердил Освальд. – Пять лет – почтенный возраст.
– Артуру шесть, – напомнил Хорс, желая, видимо, намекнуть присутствующим, что время у него есть.
– Артур уже съел свою кашу, – рассердилась Дана, – а ты просто лентяй.
Хорс вздохнул и принялся нехотя облизывать ложку, на которой каши, надо признать, было чуть. Кеннет в споре из-за овсяной каши был душой на стороне Хорса, наверное потому, что не хотел видеть этого светловолосого, похожего на мать мальчика в будущем настоящим арверагом и вождем.
– Что за товар ты нам принес, суранец?
– Лучшие изделия харогских мастеров, – мягко сказал Кеннет, пристально глядя ей в глаза. Кое-какие украшения в его сумке были, и он, не задумываясь, высыпал их на стол.
– Харог славится своими ювелирами, – спокойно сказала Дана, перебирая драгоценности.
Кеннет едва не выругался с досады. Что у нее память отшибло, у этой женщины, или это Кеннет так безнадежно изменился за эти годы?
Освальд переключился на ленивого Хорса, понуждая того гримасами к многотрудному занятию. Мальчик радовался шуткам старого гуяра, но, к сожалению, дело от этого не только не ускорялось, но уж скорее застопорилось безнадежно. Становилось все более очевидным, что Хорсу в одиночку с кашей не справиться. Он скосил глаза на занятую драгоценностями мать и протянул свою ложку Освальду. Старый гуяр непрочь был помочь будущему вождю, но боялся разоблачения. Хорс отчаянно ему подмигивал, строя при этом уморительные гримасы. Кеннет едва не расхохотался на него глядя, чем, понятно, расстроил бы все дело. Дана стояла к сыну спиной и не могла видеть его маневры, зато со слухом у нее все было в порядке, и она сумела отличить чавканье старого гуяра от причмокиваний маленького Хорса. Освальда в наказание немедленно выставили за дверь, а хитроумный Хорс был наказан еще одной, наполненной до краев миской каши, взамен наполовину опустевший.
– Я думаю, мальчик заслуживает снисхождения, – вступился Конан за несчастного Хорса.
– Не вмешивайся не в свое дело, суранец, – отрезала Дана.
– Я не суранец, – холодно произнес он на родном языке, – и не торговец.
Что-то дрогнуло в лице молодой женщины, и она со страхом взглянула на гостя:
– Кеннет?
– Я рад, что ты, наконец, узнала старого друга, благородная госпожа, – в голосе Кеннета прозвучало даже больше иронии, чем он сам того хотел. Его задело, что Дана вопреки ожиданиям не обрадовалась встрече, а даже, кажется, испугалась. Руки ее, продолжавшие перебирать драгоценности, задрожали, а по щекам побежали крупные как бриллианты слезы:
– Я думала, что вы все погибли. Столько лет прошло.
– По-моему, ты довольно быстро утешилась, – жестко сказал уязвленный Кеннет. – Быть любовницей гуярского императора не самая плохая участь для лэндской красавицы.
– Я не любовница, – глаза Даны сверкнули гневом. – Я его жена.
– Тем более, – отрезал Кеннет, – быть женой разорителя родной страны еще более позорно, чем просто потаскушкой.
– Лэнд – не моя страна, – сказала она с вызовом. – Конан спас мне жизнь и подарил свою любовь, когда все вокруг рушилось, и я осталась одна в целом мире.
В эту минуту Кеннет ее ненавидел, хотя, наверное, это было несправедливо. Мужчины проиграли битву, а женщины достались врагу в качестве трофея.
– Я не хотел тебя обидеть, – сказал он почти спокойно, – но теперь у тебя появился выбор.
– Что ты имеешь в виду?
– Ты можешь уйти вместе со мной.
– С тобой? Но почему? А Хорс? А Артур? Они сыновья своего отца. Я не могу их бросить и не могу унести с собой. Вы проиграли, Кеннет. К тому же твоя страна мне чужая. Моя мать, дочь посвященного Вара, природная горданка. Это просто случайность, что у нас с тобой один отец.
– Что ты хочешь этим сказать? – Кеннет побледнел и сжал кулаки.
– Только то, что сказала, – удивилась его реакции Дана. – Наш отец, Бес Ожский, – меченый, и до Лэнда ему дела не больше, чем до Сурана. Тебя он любил, поэтому и помогал в этой безнадежной войне. И твою мать он любил, и очень жаль, что для них все так плохо кончилось.
– Ты лжешь, гуярская шлюха! – глаза Кеннета сверкнули бешенством.
Дана смотрела на него с жалостью. Наверное, не следовало рассказывать ему правду. Кеннет всегда гордился своим отцом Гарольдом Нордлэндским.
– Ты просто боишься, что я отберу императорскую корону у твоих сыновей. Я король Лэнда, слышишь ты, и свой долг перед страной выполню. А ты недолго будешь царствовать со своим гуяром, можешь мне поверить. Ты слишком рано похоронила своего или, если угодно, нашего отца, дорогая гуярка.
– Кеннет… – она в ужасе от него отшатнулась.
– Да, они убьют твоего мужа, – сказал он криво усмехаясь. – Его убьют сегодня. Ты можешь спасти мужа, но тогда тебе придется пожертвовать отцом и братом. Ты еще не забыла своего брата Таха, благородная Дана?
– Ты лжешь! – она смотрела на него с ужасом.
– Позови Освальда и спроси, знает ли он горданца Эшера сына Магасара.
Зря он сказал ей все это. Кеннет вдруг осознал свою ошибку с ужасающей отчетливостью. Потому что выбор этот не только для Даны, но и для него: если она сейчас закричит, то ему предстоит либо убить ее, либо своим бездействием обречь на смерть Беса и Таха. И то, и другое было страшно. Был еще один выход, самый легкий, – умереть самому. Умереть сейчас не сходя с места, потому что слишком страшно жить с таким грузом.